АКТ V
Сцена I
Комната старика Дандилио. Клетка с попугаем, книги, фарфор. В окнах - солнечный летний день. По комнате тяжело мечется Клиян. Слышна отдаленная стрельба.
КЛИЯН:
Как будто умолкает… Все равно:
я обречен! Ударит в мозг свинец,
как камень в грязь блестящую - раз - мысли
разбрызгаются! Если б можно было
жизнь прожитую сочно отрыгнуть,
прожвакать{22} вновь и проглотить, и снова
воловьим толстым языком вращать,
выдавливать из этой вечной гущи
былую сладость трав хрустящих, пьяных
от утренней росы, и горечь листьев
сиреневых! О, Боже, если б вечно
смертельный ужас чувствовать! И это -
блаженство, Боже! Всякий ужас значит
"я есмь", а выше нет блаженства! Ужас -
но не покой могильный! Стон страданья -
но не молчанье трупа! Вот где мудрость,
и нет другой! Готов я, лязгнув лирой,
ее разбить, мой звучный дар утратить,
стать прокаженным, ослабеть, оглохнуть, -
но только помнить что-нибудь, хоть шорох
ногтей, скребущих язву, - он мне слаще
потусторонних песен! Я боюсь,
смерть близится… тугое сердце тяжко
подскакивает, как мешок в телеге,
гремящей под гору, к обрыву, к бездне{23}!
Не удержать! Смерть!
Из двери справа входит Дандилио.
ДАНДИЛИО:
Тише, тише, тише…
Там Элла только что уснула; кровью
бедняжка истекла; ребенок умер,
и мать второй души лишилась - главной.
Но лучше ей как будто… Только, знаешь,
не лекарь я, - какие книги были,
использовал, но все же…
КЛИЯН:
Дандилио!
Мой добрый Дандилио! Мой прекрасный,
мой светлый Дандилио!.. Не могу,
я не могу… меня ведь тут поймают!
Я обречен!
ДАНДИЛИО:
Признаться, я не ждал
таких гостей; вчера меня могли бы
предупредить: я клетку попугаю
украсил бы - он что-то очень мрачен.
Скажи, Клиян, - я Эллою был занят,
не понял хорошенько, - как же это
ты спасся с ней?
КЛИЯН:
Я обречен! Ужасно…
Какая ночь была! Ломились… Элла
все спрашивала, где ребенок… Толпы
ломились во дворец… Нас победили:
пять страшных дней мы против урагана
мечты народной бились; в эту ночь
все рухнуло: нас по дворцу травили -
меня и Тременса, еще других…
Я с Эллою в руках из залы в залу,
по галереям внутренним, и снова
назад, и вверх, и вниз бежал и слышал
гул, выстрелы, да раза два - холодный
смех Тременса… А Элла так стонала,
стонала!.. Вдруг - лоскут завесы, щелка
за ней, - рванул я: ход! Ты понимаешь, -
ход потайной{24}…
ДАНДИЛИО:
Я понимаю, как же…
Он, думаю, был нужен королю,
чтоб незаметно улетать - и, после
крылатых приключений, возвращаться
к трудам своим…
КЛИЯН:
…и вот я спотыкался
в могильной тьме и шел, и шел… Внезапно
стена: толкнул - и оказался чудом
в пустынном переулке! Только выстрел
порой стучал и разрывался воздух
по шву… Я вспомнил, что живешь ты рядом,
и вот… к тебе… Но что же дальше делать?
Ведь оставаться у тебя - безумно!
Меня найдут! Ведь вся столица знает,
что с сумасшедшим Тременсом когда-то
ты дружен был и дочь его крестил!..
ДАНДИЛИО:
Она слаба: еще такой прогулки
не вынесет. А где же Тременс?
КЛИЯН:
Бьется…
Не знаю, где… Он сам мне накануне
советовал, чтоб я к тебе мою
больную Эллу… но ведь тут опасно,
я обречен! Пойми, - я не умею,
я не умею умирать, и поздно -
не научусь, нет времени! За мною
сейчас придут!..
ДАНДИЛИО:
Беги один. Успеешь.
Дам бороду поддельную, очки{25}…
пойдешь себе.
КЛИЯН:
Ты думаешь?..
ДАНДИЛИО:
А хочешь
есть у меня и маски, что носили
на масленицу в старину…
КЛИЯН:
…Да, смейся!
Ты знаешь сам, что никогда не кину
моей бессильной Эллы… Вот где ужас -
не в смерти, нет, - а в том, что в кровь вселилось
какое-то рыдающее чувство,
смесь ревности неведомой и жажды
отверженной и нежности такой,
что все закаты перед нею - лужи
малярной краски, - вот какая нежность!
Никто не знал! Я - трус, гадюка, льстец,
но тут, - вот тут…
ДАНДИЛИО:
Друг, будет… успокойся…
КЛИЯН:
Любовь в ладони сжала сердце… держит…
не отпускает… Потяну - сожмет…
А смерть близка… но как мне оторваться
от своего же сердца? Я - не ящер,
не отращу…
ДАНДИЛИО:
Ты бредишь, успокойся:
тут безопасно… Улица пустынна
и солнечна… Ты где же смерть приметил?
На корешках моих уснувших книг -
улыбка. И спокоен, как виденье,
мой попугай святой.
КЛИЯН:
От этой птицы
рябит в глазах… Пойми, сейчас нагрянут -
нет выхода!..
ДАНДИЛИО:
Опасности не чую:
слепая весть, повеявшая с юга,
что жив король, так опьянила души
неслыханною радостью, - столица
от казней так устала, - что, покончив
с безумцем главным, с Тременсом, едва ли
начнут искать сообщников его.
КЛИЯН:
Ты думаешь? Да, правда, светит солнце…
И выстрелы умолкли… Не открыть ли
окно, не посмотреть ли? А?
ДАНДИЛИО:
К тому же
есть у меня одна вещица… хочешь,
я покажу? Вот тут, в футляре мягком…
Мой талисман… Вот, посмотри…
КЛИЯН:
Корона!
ДАНДИЛИО:
Постой, уронишь…
КЛИЯН:
Слышишь?.. Боже… Кто-то…
По лестнице… А!
ДАНДИЛИО:
Говорил - уронишь!
Входит Тременс.
ТРЕМЕНС:
Гром золотой! Я тронут. Но напрасно
вы собрались меня короновать.
Поздравь, Клиян: обещано полцарства
за плешь мою!..
(К Дандилио.)
Скажи-ка, светлый старец,
как и когда тебе достался этот
кусок сверканья?
ДАНДИЛИО:
Продал за червонец
один из тех, кто некогда дворец
обыскивал.
ТРЕМЕНС:
Так, так… Давай-ка. Впору.
Но я сейчас, признаться, предпочел бы
ночной колпак. Где Элла?
ДАНДИЛИО:
Рядом. Спит.
ТРЕМЕНС:
А… хорошо. Клиян, чего ты стонешь?
КЛИЯН:
Я не могу… Зачем я, Тременс, Тременс,
шел за тобой?.. Ты - смерть, ты - бездна! Оба
погибнем мы.
ТРЕМЕНС:
Ты совершенно прав.
КЛИЯН:
Мой друг, мой вождь… Ведь ты мудрее всех.
Спаси меня - и Эллу… Научи -
что делать мне?.. Мой Тременс, что мне делать?
ТРЕМЕНС:
Что делать? Спать. Я снова зябну; снова
наложница нагая - лихорадка -
льнет к животу холодной ляжкой, спину
ладонью ледяной мне гладит, гладит…
Дай на плечи мне что-нибудь накинуть,
старик. Вот так. Да, милый мой Клиян,
я убедился - правы были наши
друзья, когда предупреждали… Кстати,
всех четверых я истребил - предать
они меня пытались… Очень нужно!
Я буду спать. Пускай солдаты сами
найдут меня.
КЛИЯН:
(кричит)
А!..
ДАНДИЛИО:
Не кричи… не надо…
Вот. Так и знал.
Входит Элла, справа.