- Что вы, Захар Силыч! Да на всю жизнь!..
Захар поворачивается к гармонисту и командует:
- А ну, давай мою любимую… Песню Вани Бровкина.
Гармонист играет знакомую нам мелодию.
Эта же мелодия слышится в казарме. Вечер. Ваня в кругу солдат аккомпанирует себе на гармони, поёт песню.
Заслушался капитан Шаповалов.
Абдурахманов хитро глядит то на восхищённого Буслаева, то на притихшего капитана и, толкнув в бок Кашина, подмигивает.
- Чего тебе? - спрашивает Кашин.
- Ничего, - шепчет Абдурахманов. - Капитан тоже, того, музыку любит… крепко любит.
- У него должность такая… Он обязан душой солдата интересоваться, - с лёгкой иронией, тоже шёпотом, отвечает Кашин. - Заместитель командира полка по политчасти. Ясно…
Ещё раз запела гармонь, и вот песня оборвалась.
Капитан, обменявшись взглядом с Буслаевым, говорит:
- Что ж… значит, завтра в семнадцать ноль ноль посылаем Бровкина на окружную олимпиаду самодеятельности, - Он оборачивается к вытянувшемуся Ване и добавляет: - Держись, Бровкин! Там соперников много. Не осрами нашу роту.
- Постараюсь, товарищ, капитан, - взволнованно отвечает Ваня.
Капитан посмотрел на свои ручные часы.
- А теперь спать, товарищи! - и он выходит из комнаты.
Обрадованные его сообщением об олимпиаде бойцы тесным кольцом окружают Ваню.
Горнист играет утреннюю зорю.
Из казармы выбегают солдаты.
На плацу, у гимнастических снарядов, выстроилось отделение сержанта Буслаева.
- Где Бровкин? - удивлённо спрашивает Буслаев.
- Нету! - отвечает озадаченный Абдурахманов и сокрушенно восклицает: - Ай-яй-яй!
- Где Бровкин? - уже сердито переспрашивает Буслаев.
- Заболел, наверное, - отвечает Кашин.
- Боец Абдурахманов! - приказывает Буслаев. - Сходите и узнайте, где Бровкин.
- Есть узнать, товарищ сержант, - и Абдурахманов бежит к казарме.
- Боец Абдурахманов! - вдруг слышит он окрик капитана Шаповалова.
- Слушаюсь, товарищ капитан! - останавливается Абдурахманов.
- В чём дело?
- Солдат Бровкин не вышел на занятия, товарищ капитан, - докладывает Буслаев.
- Вернитесь в строй, Абдурахманов! - приказывает капитан и медленно идёт по плацу к казарме.
В палате, на койке, сидит Ваня и наигрывает какую-то мелодию.
Слушает стоящий у дверей дневальный. Возле него останавливается капитан Шаповалов.
- Хорошо играет, - после паузы шёпотом говорит капитан.
- Хорошо, товарищ капитан, - так же шёпотом отвечает дневальный. - Он себя покажет на олимпиаде.
Капитан входит в палату и направляется прямо к Ване.
Увидев его, Ваня встаёт, вытягивается.
- Вы что? - спрашивает капитан. - Репетируете?
- Репетирую, товарищ капитан, - наивно улыбаясь, отвечает Ваня.
Неожиданно лицо капитана становится строгим и суровым.
- А кто вам разрешил, боец Бровкин, не выходить на занятия?
Для Вани такой резкий тон капитана - как гром среди ясного неба.
- Товарищ капитан… - бормочет он.
- Артист! - сердито говорит капитан. - Придётся вам вместо олимпиады сесть под арест. Так и доложите командиру отделения.
- Есть доложить, товарищ капитан, - отвечает Ваня, еле выговаривая слова.
- А сержанту Буслаеву я объявлю выговор, - продолжает Шаповалов, - за ваши недостойные поступки, Бровкин.
Как вкопанный стоит оторопевший Ваня.
- За нарушение воинской дисциплины, - громко объявляет капитан Шаповалов, - бойца третьего отделения…
Ваня стоит перед строем на казарменном плацу.
- …Ивана Бровкина подвергнуть аресту на двое суток.
Ваня подметает казарменный плац. За ним по пятам с автоматом ходит Кашин.
На плацу, как обычно, занимаются солдаты: кто марширует, кто репетирует рукопашный бой.
Вдруг Ваня, бросая работу, беспомощно разводит руками и обращается к Кашину:
- Я ведь репетировал.
- Арестованный Бровкин, молчать! - сердито обрывает его Кашин.
Ваня растерялся.
- Ты понимаешь?..
- Молчать! - кричит на него Кашин.
Пожав плечами, Ваня покорно продолжает свою работу.
Засучив рукава, Ваня половой тряпкой моет длинную каменную лестницу. Рядом с ним с автоматом в руках - Абдурахманов.
Неожиданно Ваня выпрямляется и просит Абдурахманова:
- Дай малость передохнуть, Абдурахманчик!
- Я тебе не Абдурахманчик! - огрызается солдат.
- Я ведь просто… по-товарищески, - оправдывается Ваня.
- Сейчас я тебе не товарищ! Кто ты есть? Ты есть арестованный! - отвечает Абдурахманов и резко говорит: - Приказ… с конвоиром не разговаривать!
- Мне стыдно быть с Бровкиным в одном отделении. Он срамит наше отделение, сержанта срамит - он за Бровкина выговор получил. Срамит наш комсомол…
Эти слова Абдурахманов говорит уже в казарме на комсомольском собрании.
Среди бойцов рядом с Абдурахмановым с опущенной головой, не глядя на товарищей, сидит Ваня.
- Кто опоздал к вечерней проверке? - продолжает Абдурахманов, загибая палец, и сам себе отвечает: - Бровкин опоздал. Кто плохо заправил койку? - он загибает второй палец, - Бровкин. Кто разговаривает в строю? - и Абдурахманов загибает третий палец, - Бровкин разговаривает!
- Ты в этом сам виноват, комсорг! - слышится чья-то реплика.
- Я не виноват, - сердится Абдурахманов, - Бровкин виноват. Он такой из деревни пришёл, что я с ним могу поделать?
- За что его в комсомол приняли? - спрашивает один из солдат.
- За гармошку, - с насмешкой отвечает Кашин.
- Ему за гармошку всё прощается, - вставляет реплику Трофимов.
- И я говорю, что всё прощается и… неправильно прощается… - горячится Абдурахманов. - Я говорю - ему выговор надо! - И Абдурахманов садится на место.
- Слово имеет боец Бровкин - объявляет председательствующий старшина.
Встаёт смущённый Ваня и долго молчит, словно не может собраться с мыслями.
- Ну, что? - спрашивает председатель. - Может, тебе и говорить-то не о чем?
- Виноват, товарищи, - бормочет Ваня.
- Мы и сами знаем, что виноват. А вот почему виноват, ты нам и растолкуй.
- Чего же толковать - виноват, - отвечает Ваня.
- Давно ты по воскресеньям увольнительных не получаешь? - задает вопрос Трофимов.
Ваня напряженно молчит.
- Отвечай, товарищ Бровкин! - напоминает ему председатель.
- Седьмое воскресенье будет, - склонив голову, тихо отвечает Ваня.
Гул возмущения прокатывается среди собравшихся.
- Тише, товарищи! - призывает к порядку участников собрания председатель и, обращаясь к Ване, спрашивает: - И не стыдно тебе, молодому комсомольцу, Бровкин?
- Стыдно, - тихо говорит Ваня после паузы. - Но честное слово солдата… - И он снова замолкает.
- Разрешите мне! - подымая руку, просит слова Буслаев.
- Слово имеет сержант Буслаев, - объявляет председатель.
- Товарищи! Комсомолец Бровкин действительно не раз нарушал воинскую дисциплину. Он заслуживает самого сурового взыскания. Но Бровкин мне как командиру отделения обещал исправиться…
Ваня бросает удивлённый взгляд на сержанта.
- Не верю я его обещаниям, товарищ сержант, - перебивает Кашин.
- А я верю, боец Кашин! - обрывает его Буслаев. - Разве в начале службы и вы не нарушали дисциплину? - Кашин молчит. - Отвечай, чего молчишь?
- Был такой случай… - с трудом признаётся Кашин.
Комсомольцы смеются.
- Предлагаю, - продолжает Буслаев, - поставить комсомольцу Бровкину на вид, а в случае повторного нарушения дисциплины принять самые суровые меры.
- Кто за предложение товарища Буслаева? - спрашивает председатель.
Все поднимают руки.
- Кто против? Никого, - продолжает председатель. - Кто воздержался? Никто.
Абдурахманов с радостным лицом дружески подталкивает Ваню в бок.
- Повестка собрания исчерпана, - заявляет председатель и встаёт с места.
Комсомольцы выходят в коридор казармы.
У дверей стоит Ваня с поникшей головой. Мимо него проходит Буслаев. Ваня нагоняет его и, идя рядом с ним, тихо говорит:
- Спасибо, товарищ сержант!
- Что твоё спасибо стоит, Бровкин? - сухо, не глядя на него, отвечает Буслаев. - Сегодня - спасибо, а завтра мне опять из-за твоей гармошки, будь она неладна, выговор.
- Не будет этого больше, товарищ сержант! Слово даю…
Буслаев косо смотрит на Бровкина.
- Вот увидите… - шепчет Ваня.
- Посмотрим, - нарочито равнодушно отвечает Буслаев и отходит.
Ваня, задумавшись, стоит в коридоре. Он слышит разговор проходящих мимо него солдат.
- Говорят, в третьем отделении появился какой-то Бровкин… Сладу с ним нет… Всех замучил.
- Ничего, обломают ему рога, - смеясь, отвечает другой солдат.
Ваня отворачивается, чтобы его не узнали, и идёт в глубь коридора.
В пустой палате казармы, освещённой утренними лучами солнца, у окна стоит Ваня и грустно смотрит на двор.
По двору к воротам идут подтянутые, в начищенных до блеска сапогах сержанты, ефрейторы и солдаты. Буслаев, Абдурахманов и Кашин подходят к часовому, предъявляют пропуска и выходят за ворота.