Аня слушала "урок" и вспоминала себя в детстве. Какой простой вся эта "премудрость" кажется сейчас. И каким загадочным, непонятным и пугающим казалось все это маленькому ребенку. Почему каждый день имеет название? Кто это придумал и зачем? И что такое - "неделя"? Аня вспоминала свои отчаянные детские попытки разобраться во всей этой "механике". В неделе - семь дней. В году - двенадцать месяцев. У каждого дня - свое имя. У каждого месяца - свое название. А еще есть времена года. Их всего четыре, но зато нужно помнить, в каком порядке они идут. Если вдруг скажешь, что после лета идет весна, то все смеются. Обидно. Еще нужно знать время суток и сколько часов в сутках. И сколько суток в месяце. А некоторые люди даже знают, сколько суток в году. Наверное, они очень умные…
Аня вела машину и слушала, как Андрей называет для Верочки все предметы, которые проплывают за окном машины. "Видишь, это мост. Под мостом - река. Вдоль реки дорога - это набережная. Верочка, скажи - "набережная"!" Верочка напрягалась, говорила трудное слово. "И вправду как с младенцем", - подумала Аня, вспоминая, как три года назад носила на ручках свою маленькую дочку, и все приговаривала, приговаривала. "Трава - зеленая, - слышался голос Андрея, - вон, видишь - зеленая. Что еще у нас зеленое? А небо? Какое небо? Правильно, синее. Как мамина чашка". Потом Андрей предложил Верочке повторить слоги. "Многовато как-то занятий", - подумала Аня, но возражать не решилась. Андрей - папа, ему виднее.
Наступило лето. Однажды Андрей позвонил и сказал, что хочет окрестить Верочку. "Понимаете, - сказал он, - я тут подумал, что странно получается. Люба Верочке по документам - патронатный воспитатель. А я - вообще никто. Это мой ребенок, а я ей - никто. Вот мы и подумали, что я буду ей крестным отцом. Ну а вы - крестной матерью". Аня подумала, что это хорошо. Аня знала, что Верочка навсегда останется "ее" ребенком и никакой "статус" ничего к этому не прибавит и не убавит. Но все равно, крестная мама - это здорово. Не просто сердечная склонность или юридическая обязанность будут соединять ее с Верочкой. Теперь Верочка будет - ее духовная дочь. "Как правильно Андрей это решил", - думала Аня.
Крестили Верочку в маленькой подмосковной церкви, неподалеку от дома Любы и Андрея. Крестин ждали еще две или три семьи. Верочка была из детей самая старшая. Кончилась служба, батюшка ушел в алтарь и долго не выходил. А потом пришла матушка и попросила всех подождать еще немного, потому что у батюшки сердце прихватило. "Старый он, больной совсем, - объясняла матушка, хмуря брови, - вы уж простите его, пожалуйста, он сейчас полежит немножко и выйдет". Кто-то предложил не беспокоить батюшку, прийти в другой раз. "Нет, нет, - матушка замахала рукой, - не уходите. Он очень просил подождать, вы же пришли, вы готовились. Он обязательно выйдет".
Наконец батюшка вышел. Старый, строгий. Верочка смущалась, все жалась к Ане. Таинство крещения началось. "Отреклася", - вторила Аня священнику и думала, какая же это ответственность - отречься от всего дурного, и если отрекаешься за ребенка, то можно ли не отречься и за себя? А еще она думала о том, как это важно для ребенка - когда кто-то стоит между ним и злом. "Сочеталася", - с облегчением проговорила она, радуясь за Верочку.
Заканчивалось лето. Верочке исполнилось шесть лет. День ее рождения отметили "как полагается", со всяческими детскими радостями. Был и торт, который Верочке разрешили есть вволю, и "детское шампанское" - ужасный шипучий напиток, который вырывался из бутылки липкой приторной струей на радость именинницы и ее гостям. Была гора подарков, беготня, и стихи наизусть, и снятый на видеокамеру домашний фильм о том, как семья проводит свой досуг. Были и обычные детские слезы в конце праздника - от усталости и оттого, что радости, бьющей через край, было так много. "Я останусь здесь", - кричала маленькая Верочка. "Я поеду с тетей Аней", - рвалась из рук Верочка-старшая. "Я хочу еще торта", - заголосила двоюродная племянница Андрея, которая не могла пропустить такого случая и не поучаствовать в общем гомоне.
Наконец детей понемножку успокоили, долго целовались-обнимались, потом долго прощались, стоя у машины. Мужчины увлеклись обсуждением ходовых качеств и клиренса, потребных для езды по российским глубинкам, у автомобилей разных марок. Бабушка, мать Андрея, тихо плакала, вспоминала свою рано ушедшую дочку, Андрееву сестру, и, отозвав Аню в сторонку, все расспрашивала о том, "как взять ребеночка из детского дома". Аня тихо увещевала пожилую женщину, говоря о том, что вот есть же у нее теперь еще внучка. "Да я не для себя спрашиваю, - утирала слезы бабушка, - вот соседка моя, сына потеряла. Можно она к вам придет, в детский дом? На деток посмотрит…"
Прошло лето. Верочка начала ходить в логопедический детский сад. Андрей звонил часто, рассказывал, как идут дела. "Так нам повезло, - говорил он, - такая воспитательница хорошая досталась. Верочку полюбила сразу. Так много с ней занимается, ко всему с пониманием относится. Даже если ребенок закапризничает, она не ругается". Верочка делала очевидные логопедические успехи. Ее речь становилась все более понятной. Теперь, когда Аня говорила с ней по телефону, она понимала больше половины того, что Верочка пыталась сказать, как обычно, торопясь и захлебываясь эмоциями.
Тихо прошла осень, началась зима. Приближался Новый год. Рано утром в воскресенье в квартире Ани раздался звонок. "Здравствуйте, - послышался голос Андрея, - извините, что я так рано. Я вас не разбудил?" Аня взглянула на часы - было восемь утра. Первым желанием было подтвердить - "да, разбудил, конечно" - и попросить перезвонить попозже, часиков в одиннадцать. Воскресенье все же, ни свет ни заря.
- Нет, нет, вовсе даже не разбудили, все нормально.
Андрей молчал.
- Что-то случилось? - спросила Аня, все еще цепляясь за надежду, что ничего серьезного не произошло.
- Понимаете, у нас дом сгорел, - голос Андрея звучал ровно.
- В каком смысле - сгорел? - вопрос был, конечно, дурацкий, но Ане было так страшно услышать что-то еще. - Вот этот ваш дом, в котором вы жили, - сгорел? Совсем?
Пожар начался ночью. Что-то загорелось у соседей, и огонь стал быстро распространяться по старому деревянному дому. Коля почему-то проснулся, почувствовал дым, увидел огонь. Быстро всех разбудил. Успели схватить что-то из одежды, пару одеял, кое-что из документов. Дым не давал дышать, и кто-то открыл окно. Струя воздуха разогнала огонь еще сильнее, дом запылал.
- Никто не пострадал? - спросила Аня, понимая, что если бы с кем-то случилась беда, то Андрей уже сказал бы.
- Пострадал. - Аня замерла. - Кошку найти не можем. Наверное, она сгорела.
Андрей и Люба с четырьмя детьми отправились к маме Андрея, в другой подмосковный городок. У той была комната в общей квартире с соседями.
Общими усилиями собрали два мешка с вещами, самыми необходимыми. Аня позвонила в детский дом, и сотрудница Ирина насобирала одежды из "пожертвований".
Свитера, носки, обувь. Куртки-шапки. Из дома прихватили полотенца, постельное белье. Когда Аня с Кириллом приехали к маме Андрея, оказалось, что друзья и родственники семьи уже насобирали огромное "приданое". Маленькая комнатка была наполовину завалена мешками и сумками. Андрей и Люба сидели на кухне, Верочка жалась к Любе. Старшие дети разъехались по друзьям. Андрей снова и снова рассказывал о том, как все случилось. "Он за документами побежал, прямо в огонь, - вдруг сказала до сих пор молчавшая Люба, - мы уже не думали, что он оттуда выберется". "Понимаете, - начал объяснять Андрей, - столько на эти бумажки сил кладешь. Я как представил, что все по новой оформлять придется…"
Через несколько дней семье Любы и Андрея выделили комнату в заводском общежитии. Большая комната, метров сорок, бывший красный уголок. Общежитие построили лет тридцать назад, когда-то его заселяли молодые заводские кадры. С тех времен в красном уголке остались вымпелы на стенах, стеллаж с учебно-воспитательной и патриотической литературой да пара продавленных кресел. Общежитское начальство поставило в комнату шесть кроватей, снабдило погорельцев шестью матрасами, подушками и одеялами. В комнате было очень холодно. Центральное отопление - две хилые батареи под окнами - комнату согреть никак не могло. Из окон сильно дуло. Кухня была одна на этаж. Туалет - по коридору направо. Понимая, что жить им тут придется долго, Андрей с Любой решили сделать в комнате небольшой ремонт.
На месте сгоревшего дома чернели головешки. Поначалу шли разговоры о том, что дом будут восстанавливать и даже улучшат его конструкцию и подведут новые коммуникации. Потом разговоры эти понемногу сошли на нет, и жильцы-погорельцы были вынуждены посмотреть в лицо реальности. Они узнали, что - да, им обязаны предоставить новое муниципальное жилье взамен сгоревшего. Но очередь из таких же бедолаг стоит с незапамятных времен, и вот недавно квартиру получили люди, чей дом сгорел в восьмидесятых годах. Местность сельская, новая застройка в основном коммерческая и малоэтажная. Власти и рады бы помочь пострадавшим гражданам, да вот, увы, нечем…
Андрей обивал пороги - ему было не привыкать. Объяснял, что пострадали дети, находящиеся под опекой, - они потеряли свое единственное жилье. Детям же должны помочь! Ему что-то обещали, для него составляли разнообразные бумаги и рассылали их по многочисленным инстанциям…
Люба и Андрей отремонтировали комнату в общежитии. Небольшую часть отгородили тонкой стеночкой - хоть какая-то, но спальня. Поклеили обои. Мебель кое-какая нашлась. Одежды хватало. Был у них и телевизор, и музыкальный центр, и даже компьютер. Не было только своего дома. В сорок с лишним лет Люба и Андрей снова начинали жизнь "заново". Только теперь с четырьмя детьми на руках.