До того как стать первым секретарем грузинского ЦК, Шеварднадзе семь лет был министром внутренних дел. После его возвышения милиция обнаглела окончательно. Неудивительно, что в Грузии к ней относились плохо. Единственное, что она сделала хорошего – 9 апреля 1989 года защитила демонстрацию в Тбилиси. Это был первый и последний раз, когда к милиции люди проявили какие-то теплые чувства. Милиция Грузии служила не Советскому Союзу, а самой себе. Она оказалась на стороне общества, потому что тоже не любила начальников из Москвы.
Когда возник конфликт в Цхинвали, в город вошла пузатая милиции и начала стрелять по окнам, но их сразу же выдавили оттуда сепаратистские формирования при поддержке советской армии. Поэтому отряды "Мхедриони", сформированные в конце 80-х – начале 90-х вором в законе Джабой Иоселиани, легко потеснили милицию. На фоне ненавистных милиционеров патриотически настроенные молодые люди, которые умели стрелять и были хоть как-то организованы, смотрелись выигрышно.
Поначалу часть народа возлагала на них какие-то надежды, но мне было понятно, что из этого ничего хорошего не выйдет. "Мхедриони" занялись бандитизмом. В некоторых городах, например в Зугдиди, "Мхедриони" ограбили половину домов, некоторые – по нескольку раз. Они вошли в мой дом в центре Тбилиси, избили деда, забрали все, что было. Когда соседи попытались вызвать милицию, та наотрез отказалась приезжать.
Людей охватило чувство отчаяния. Долго так продолжаться не могло. Шеварднадзе назначил министром внутренних дел Шота Квирая, старого КГБшника, и тот начал наводить порядок самыми брутальными методами. Он собственноручно расстрелял перед телекамерой несколько мародеров из "Мхедриони" почти на глазах у Шеварднадзе: они грабили какой-то дом, Квирая их поймал, выстроил в ряд и расстрелял.
Когда в 1995 году я вернулся в Грузию, то обнаружил, что какие-то преступники, даже не военизированные формирования, захватывают подвалы в домах и открывают там магазины, склады и сауны. Они никого ни о чем не спрашивали: пришли с оружием и захватили. Все боялись протестовать, а я пошел жаловаться в милицию. В отделении милиции мне долго не открывали, смотрели в глазок, а потом меня любезно встретил начальник милиции – он меня знал, я уже был главой юридического комитета парламента. Он пообещал все выяснить. Вечером он позвонил сообщить, что это сделали люди одного вора в законе, и пригласил меня на встречу с ним в его же ресторан. В итоге они выплатили по 1500 долларов компенсации за каждое захваченное помещение.
Сменившего Квираю на посту министра внутренних дел Каху Таргамадзе я первый раз встретил на круглом столе, посвященном проблемам коррупции. Это мероприятие устроила в Тбилиси редакция "Голоса Америки", где я в то время подрабатывал. И когда я сказал, что сейчас вместо "Мхедриони" рэкетом занимается милиция, Таргамадзе ответил, что так и должно быть, что магазинчики и киоски должны их кормить: если ты милиция, то должен сам всех обложить данью и поборами.
Милиция с гражданами не церемонилась. Они подкидывали им наркотики, бывало, людей выбрасывали с шестого этажа здания МВД. Поэтому их все боялись. Суды ничего не решали – они делали то, что им говорила милиция.
В отличие от Украины, в Грузии милиция играла бóльшую роль, чем прокуратура. Так было еще с 1970-х.
Шеварднадзе при мне однажды объяснил это таким образом: прокурорам умная голова не нужна, чтобы они не напрягались, а у милиции должна быть свобода действий.
В конце 1990-х старый генеральный прокурор с позором ушел в отставку. Шеварднадзе не мог никого назначить на его место. Тогда мы предложили своего кандидата – молодого, прогрессивного парня.
Мы надеялись, что новый генпрокурор не будет на коротком поводке у милиции. Но в первый же вечер после назначения министр внутренних дел со своим заместителем забрали его на пирушку. Его напоили и создали на него видеокомпромат. В результате мы его моментально потеряли.
Служба безопасности была в Грузии очень слабой. Когда наши войска выгнали из Абхазии и Шеварднадзе оказался перед угрозой потери власти, Ельцин потребовал назначить министром государственной безопасности Игоря Георгадзе, который не скрывал, что является человеком Москвы. В 1995 году Георгадзе попытался свергнуть Шеварднадзе. Поэтому тот очень не любил министерство безопасности.
"Мхедриони" было уничтожено в 1996–1997 годах. Когда я ушел в отставку с поста министра юстиции и баллотировался в городской совет в центральном округе Тбилиси, моим конкурентом был Джаба Иоселиани. Он занял третье место, несмотря на то что в день выборов его люди устроили стрельбу на некоторых участках: они пытались положить всех на пол и забрать бюллетени. Моего однопартийца задело пулей. Это была их последняя попытка. Когда выборы закончились, я позвонил Иоселиани, чтобы поблагодарить его за конкуренцию и за то, что он по телевидению признал свое поражение. А он мне в ответ: "Ты кто такой? Ты комсомолец! Я тебя найду и убью".
Он умер через несколько лет. А бойцы… Это было абсолютно потерянное поколение. Часть из них были "золотой молодежью" Тбилиси, а часть – просто уголовниками. Большинство из них погибло. Кто-то умер от наркотиков, кто-то выехал из страны. Никто из них не устроился в правоохранительные органы.
Не думаю, что подобных людей "вмонтируют" в правоохранительную систему в Украине, ведь это несовместимые элементы. К сожалению, мы в Украине прошли не самую худшую часть пути. Подобные люди сейчас будут расползаться по стране, потому что государство демонстрирует слабость. А когда ты излучаешь слабость, то напрашиваешься на неприятности.
[▪]
Когда мы пришли к власти, криминальной Грузией управлял вор в законе по имени Тариел Ониани. Аналогичной фигурой в Москве был Шакро Калашов. Когда Шакро приезжал в Грузию, в аэропорту его встречал министр внутренних дел. Эти люди контролировали трафик наркотиков, нефтепродуктов, игорный бизнес. Одно имя Шакро наводило страх.
В советское время героями грузинских подростков были не космонавты, а воры в законе. В нашем дворе, а это был двор многоэтажного дома, жил вор в законе. Не то чтобы я этим гордился, но это было что-то особенное – собственный вор в законе. Когда он выходил во двор, все смотрели на него – он был солидный дядька. Как-то он подрался и ранил кого-то ножом в живот. Через день его отпустили – никто не захотел давать показания.
К нему во двор приходили бандиты, цеховики, даже семейные пары, и он разбирал их дела. Это происходило на наших глазах. Мы даже ему завидовали: он был уже в возрасте, но к нему всегда ходили красивые девушки. Жениться у воров в законе было не принято, но любовниц иметь было можно.
И Ониани, и Шакро жили в России, но промышляли в Грузии.
Вскоре после Революции Роз у меня была назначена встреча с иностранцами в гостинице "Мариотт" в Тбилиси. В лобби гостиницы ко мне подошел поздороваться крупный мужчина средних лет. "Вы знаете, кто это такой? – спросил меня Гия Барамидзе, который все видел. – Тариел Ониани, известный вор в законе". Через какое-то время я позвонил министру внутренних дел и велел передать Ониани, чтобы он убирался из Грузии, иначе мы его завтра арестуем. Ониани сразу же уехал.
У этих людей были очень хорошие связи в Москве. В апреле 2004 года в Грузию на похороны приехал очень известный вор в законе по кличке Чай. На нем висело много уголовных дел, и полиция его арестовала. Вдруг мне звонит министр иностранных дел России Иванов и говорит, что летит через Грузию и хочет заехать в гости. Оказалось, он приехал с одной-единственной просьбой – отпустить Чая. А тот за неделю до этого предлагал два миллиона долларов за то, чтобы его выпустили. Мы на это не пошли.
Иванов очень настаивал, а поскольку у нас тогда были очень сложные переговоры с Россией и от него многое зависело, мы Чая отпустили. В дальнейшем я не раз сталкивался с дикими для меня фактами близких отношений российских лидеров с ворами в законе.
После того как Россия приютила Ониани, я спросил Путина в лоб, зачем Вам наши воры в законе? Я пытался ему втолковать, что Ониани не тот человек, которого можно использовать в политических целях. Он не политик, а убийца. Почему он ездит по центру Москвы с охраной ФСБ? Путин так на меня посмотрел, улыбнулся и говорит: "Россия – свободная страна, тут каждый может находиться и передвигаться".
Мы приняли закон "О ворах в законе", чтобы иметь возможность их сажать. Сами они преступления не совершали, но руководили организованными криминальными группами. Мы начали конфисковывать их имущество. Например, мы забрали дом вора в законе в Кутаиси и разместили там отделение полиции. Расположенный в лесу четырехэтажный, с колоннами дворец Калашова мы передали Агентству по борьбе с отмыванием денег. Вначале я хотел перевести туда музыкальную школу, но педагоги узнали, чей это дом, и отказались туда переезжать.
По нашей наводке Шакро был арестован в Испании, где он с большой группой грузин жил в Барселоне. Они якобы занимались строительным бизнесом, а на самом деле отмывали криминальные деньги. Испанская полиция понимала, что это мафиози, но не имела на них материалов. Мы предоставили испанцам необходимую информацию, они были ужасно благодарны. Испанцы готовили его экстрадицию в Грузию, но после выборов 2012 года новый генпрокурор отказался от требования экстрадиции. Через какое-то время Шакро был выдан России и там отпущен.