Теперь всё круто изменилось. Новая – послемонгольская – Русь ничем, кроме своего названия, религии и династии князей-Рюриковичей, не походила на свою предшественницу. По словам С.Т. Жуковского и И.Г. Жуковской: "В Московском государстве никаких "старших и младших братьев" быть не могло – удельные князья признавали себя "слугами" великого князя. Исчезло древнее право бояр выбирать, какому князю служить: любые попытки "отъезда" из Москвы начинают расцениваться как измена. Единственное право, которое сохранялось у боярина, – это право не подчиняться людям менее родовитым, чем он сам… В Московском государстве по отношению к государю все были равны – равны в бесправии. Если в западнохристианском мире различные слои населения (крестьяне, горожане, рыцари, аристократы) отличались друг от друга тем, что обладали разными правами, то в Московской Руси они разнились обязанностями перед самодержавным правителем. Конечно, крестьяне, посадские люди…, служилые люди, бояре различных степеней имели неодинаковые права, но это проявлялось только в их взаимоотношениях, а перед лицом государя они были одинаково незащищёнными от его воли".
К XVI веку источником всех милостей и кар, всех важных решений был государь (поскольку все общественные связи были целенаправленно и насильственно разрушены, а на их место пришли холопская психология и централизованно-бюрократическое управление). Единственным правом церкви оставалось пока право на сохранение её богатств. Единственным правом бояр оставался местнический порядок занятия должностей. Единственная правом крестьян оставался уход в Юрьев день от хозяина. Но и эти права в скором времени будут ликвидированы. Формой сопротивления растущему государственному деспотизму в Московии оставалось бегство. Крестьяне бежали на Дон, становясь казаками, а бояре и князья бежали в Литовскую Русь. Своей кульминации процессы, начавшиеся в Монгольской Руси, достигли при внуке Ивана III – первом московском царе Иване IV Васильевиче (Грозном).
Местничество
К XVI веку в Московском государстве среди боярства сложилась подробно разработанная система занятия высших должностей, основанная на происхождении боярина и прецедентах, связанных с его родственниками – местничество. Как отмечают С.Т. Жуковский и И.Г. Жуковская: "В специальных родословных и разрядных книгах вёлся строгий учет боярских родов "по старшинству", и каждый род внимательно следил за тем, чтобы ни один из его членов не нанёс урон общей чести, приняв неподобающе низкое место на царской службе или за царским столом. Только в местнических спорах случалось открытое неповиновение бояр государевой воле: царь мог отобрать у спорщика все вотчины, отправить самого его в далёкую ссылку, но заставить принять "невместную" должность был не в силах".
Систему местничества подробно изучил величайший российский историк В.О. Ключевский. Он отмечал, что, если в современном обществе назначая лиц на должности, сравнивают их личные качества, пригодные для службы, то "в Москве XVI в. при замещении высших должностей служилыми людьми соображались не с личными качествами назначаемых, а с относительным служебным значением фамилий, к которым они принадлежали, и с генеалогическим положением каждого из них в своей фамилии". Поэтому "иерархическое отношение между сослуживцами не устанавливалось при их назначении на должности по усмотрению назначившей их власти, а заранее указывалась помимо неё фамильным положением назначаемых".
Учёт всех назначений вёлся в Разрядном приказе и сводился в погодные разрядные книги. Постоянно ссылаясь на прецеденты, бояре непрерывно вели местнические споры, жаловались в своих челобитных на "поруху в отечестве". Вся история Московии XVI–XVII веков наполнена такими спорами. В.О. Ключевский отмечал: "Позднейшие поколения родословных людей должны были размещаться на службе и за столом государя, как размещались и первые поколения… Итак, местничество устанавливало… наследственность служебных отношений между фамилиями… Теперь – по известной поговорке место красит человека; тогда думали, что человек должен красить место".
Система местничества сложилась в Москве в эпоху Ивана III и Василия III, во время (и в результате) массового "наплыва" родовитых людей – князей и бояр, когда личные соглашения великого князя с новым слугой приходилось заменить общей системой оценки служебного достоинства бояр. По В.О. Ключевскому, местничество "ставило служебные отношения бояр в зависимость от службы их предков, то есть делало политическое значение лица или фамилии независимым ни от личного усмотрения государя, ни от личных заслуг или удач служилых людей… Служебное соперничество становилось невозможно: должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось… Каждый род выступал в служебных столкновениях как единое целое; родовая связь устанавливала между родичами и служебную солидарность, взаимную ответственность, круговую поруку родовой чести, под гнётом которой личные отношения подчинялись фамильным, нравственные побуждения приносились в жертву интересам рода". При помощи системы местничества, констатирует В.О. Ключевский, "служилая знать защищалась как от произвола сверху, со стороны государя, так и от случайностей и происков снизу, со стороны отдельных честолюбивых лиц, стремившихся подняться выше своего отечества, наследственного положения".
Таким образом, местничество создавало боярскому сословию "политическое право или, точнее, привилегию на участие в управлении, т. е. в деятельности верховной власти. Этим местничество сообщало боярству характер правящего класса или сословной аристократии". Государь мог пожаловать своих любимых слуг богатством и поместьями, но не родовитостью! Это несколько ограничивало государя в выборе исполнителей своей воли, сдерживало его произвол и часто вносило хаос в систему управления. Поэтому местничество вызывало недовольство со стороны великого князя, предпринимавшего то и дело попытки ограничить местничество (окончательно же оно было отменено лишь в 1682 году по инициативе царя Фёдора Алексеевича). При этом, защищая и консолидируя боярство как сословие, местничество одновременно раскалывало его, порождая межродовые склоки, зависть, соперничество, ослабляя политическое влияние боярства.
"Записки о Московии" Сигизмунда Герберштейна
В 1517 и 1526 годах Московию посетил посол Священной Римской империи барон Сигизмунд Герберштейн. Он более года провёл в Московском государстве и позднее издал "Записки о Московии", – книгу, сразу переведённую на многие языки, многократно переиздававшуюся и ставшую для европейцев важнейшим источником сведений о быте, порядках и нравах московитов.
Вот что писал Герберштейн об отношениях между Великим князем Московским и его подданными: "Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира… Всех одинаково гнетёт он жестоким рабством… Свою власть он применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из советников, которые есть у него; ни один не является столь значительным, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они прямо заявляют, что воля государя есть воля Божия, и что бы ни сделал государь, он делает это по воле Божией… Все они называют себя холопами, то есть рабами государя… Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе".
А вот что писал Герберштейн о домашнем быте московитов: "Положение женщин весьма плачевно… Московиты не верят в честь женщины, если она не живёт взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит".
О московском войске начала XVI века посол отзывался не слишком лестно: "При первом же столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как бы придерживаясь правила: "Бегите или побежим мы"".
V
Московская Русь (XVI–XVII века)
5.1. Грозный государь: от реформ к опричнине (1547–1584)
После периода междуцарствия и боярского правления, последовавшего за смертью Елены Глинской, на московский престол вступил сын Василия III и Елены Глинской, первый русский царь Иван IV Васильевич (Грозный), в деятельности которого самодержавная тенденция и борьба власти против собственного населения достигли своего апогея.
Выросший сиротой (потеряв отца в три года, а мать – в восемь), в атмосфере придворных интриг, борьбы между боярскими группировками, лести, казнокрадства и переворотов, Иван IV глубоко впитал в себя страх, недоверие к людям, жестокость, желание мести и подозрительность. В Иване причудливо сошлась кровь двух противников, сражавшихся некогда на Куликовом поле: Дмитрия Донского и Мамая (по матери он был прямым потомком Мамая).
Н.М. Карамзин писал об Иване IV: "Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка". Про "кровопийцу в летах мужества и старости" – сказано, бесспорно, верно. А вот "героем добродетели в юности" Иван IV, конечно же, не был. Он с детства развлекался, сбрасывая с вершины терема кошек и собак, топтал конём и грабил прохожих на улицах. Он в тринадцать лет приказал своим псарям зарезать боярина Андрея Шуйского – правителя Московии. А, когда к семнадцатилетнему царю с жалобой на произвол псковского наместника прибыла делегация почтенных псковичей, он велел в ответ поджечь им бороды!