"Все, что происходит, происходит по воле Всевышнего. Совесть - это то, что дано нам Богом, то, что позволяет нам увидеть самих себя; в соответствии с ним должны мы поступать, не пытаясь докопаться до оснований, руководящих нами в смысле морали и добродетелей. Мы должны делать то, что подсказывает наша совесть, - не по какой-либо другой причине, а именно в силу того, что этого требует совесть. Тот, кто не сжигает себя, не будет озарен Богом; Бог дал ему совесть, на которую он может полагаться всецело. Учиться у других, принимать мнение других, поступать определенным образом потому, что другие поступают именно так, есть соблазн. Вера во что-либо земное должна основываться на Священном писании и учении Христа, и тогда основание ее будет неколебимо. Следовательно, нам надлежит утвердить фундамент и краеугольный камень нашей мудрости на трех основных положениях: первое из них есть Молитва, или сильное желание и стремление к тому, что есть благо. Необходимо искать и стучаться, обращаясь ко всемогущей Силе внутри нас, и напоминать ей о ее обещаниях, и сохранять ее недремлющей: и если мы будем делать это правильным образом и с чистым, открытым сердцем, мы получим то, о чем просим, и найдем то, что ищем, и двери Вечного, что были заперты, откроются перед нами, и то, что было сокрыто от нашего взгляда, откроется нам. Следующий принцип есть Вера: не простая убежденность в чем-то, что может быть или не быть истинным, но вера, основанная на знании, непоколебимая убежденность, вера, которая может двигать горы и низвергать их в океан и для которой возможно все, как доказал Христос. Третий принцип есть Воображение. Если сила эта должным образом пробуждена в нашей душе, нам не составит труда привести ее в гармонию с нашей верою. Человек, погруженный в глубокое раздумье и, если можно так сказать, утонувший в своей собственной душе, похож на лишившегося всех своих чувств. Мир считает его глупцом, но для Всевышнего он мудр. Он является как бы "близким сподвижником" Бога, знающим много больше божественных тайн, нежели все те, что приобретают свою поверхностную ученость через посредство чувств; ибо он может достичь Бога через свою душу, Христа - через веру и привлечь Святой Дух благодаря возвышенному воображению. Таким путем мы можем стать подобны апостолам и не бояться ни смерти, ни тюрьмы, ни страданий, ни пыток, ни усталости, ни голода и ничего другого".
Будучи глубоко верующим человеком, Парацельс ничуть не был фанатиком. Он был врагом лицемерия, обрядовых служб и нарочитой набожности. Он говорит:
"Какой смысл в прилюдной молитве? Она есть лишь начало и причина идолопоклонства, и потому Христос запрещал ее".
Во времена Реформации, когда сфера человеческой мысли претерпевала значительные потрясения, когда каждый сражался либо на стороне Лютера, либо на стороне папы, Парацельс стоял выше враждующих сторон и отрицал любое сектантство:
"Среди всех сект нет ни одной, которая обладала бы истинной религией. Мы должны читать Библию скорее сердцем, нежели умом, пока когда-нибудь в будущем в мир не придет истинная религия".
Его симпатии, однако, были на стороне либеральных протестантов, и он так оценивал деятельность Лютера:
"Враги Лютера в большинстве своем фанатики, мошенники, изуверы и негодяи. Почему вы называете меня "Лютером в медицине"? Вы не намерены этим оказать мне честь, ибо презираете Лютера. Но я не знаю никаких других противников Лютера, кроме тех, чьим "кухонным" планам мешают его реформы. Врагами его стали те, чьи карманы он заставил похудеть. Я оставляю Лютеру самому защищать себя, я же буду отвечать за то, что говорю я. Враг Лютера, кем бы он ни был, заслужит мое презрение. То, что вы желаете Лютеру, вы желаете и мне: вы желаете сжечь нас обоих на костре".
Вот каким был этот великий человек. Абсурдные обвинения, выдвинутые его противниками, показывают, что его недостатки были чрезвычайно преувеличены. Его выставляли пьяницей, и это обвинение основывалось на отрывке из его письма студентам Цюрихского университета, где он обращается к ним "Combibones optimi". Однако кажется более вероятным, что "совместное питье", на которое намекает эта фраза, относится к "вину" мудрости, а не к какому-либо более материальному напитку; кроме того, содержание письма весьма серьезно и возвышенно и не обнаруживает ни тени легкомыслия или пристрастия к попойкам.
Установлено также, что вплоть до двадцатилетнего возраста Парацельс ни разу не употреблял горячительных напитков, и даже если позже он и пил вино, это было вполне в духе времени, когда даже среди наиболее почитаемых и уважаемых людей (включая Лютера) был распространен обычай "пить за здоровье" друг друга. Если же принять во внимание количество и качество его трудов, написанных за пятнадцать лет, трудно предположить, что он смог бы проделать подобную работу в состоянии опьянения, в котором он, по утверждению его врагов, постоянно пребывал.
"Следовательно, - пишет Арнольд в своей "Истории церквей и еретиков", - этот слух опровергается тем фактом, что человек, будучи обжорой и пьяницей, не мог бы обладать такими божественными дарами".
Парацельса обвиняли в тщеславии и хвастовстве. Он в самом деле гордился своими качествами, но возвеличивал не свою персону, а только дух, что возвышал его душу. Окруженный невежеством, недооцененный и превратно понятый и в то же время сознающий собственную силу, он отстаивал свои права. Он считал, что ценность тех истин, которым он учил, в свое время будет признана, и его предсказания сбылись. Именно это сознание своей превосходящей силы заставило его воскликнуть:
"Я знаю, что монархия разума будет принадлежать мне, что слава будет за мною. Я не возвеличиваю себя, но природа возвеличивает меня, ибо я рожден природою и следую ей. Она знает меня, и я знаю ее".
Это речь не хвастуна, а скорее генерала, который знает, что победит, когда пишет:
"За мной, о вы, Авиценна, Гален, Разес, Монтанья и другие! Вы за мной, а не я за вами, о вы, из Парижа, Монпелье, Свевии, Мейссена, Кельна, и вы, из Вены, и все, пришедшие из стран, что вдоль Дуная и Рейна, и с океанских островов! Ты, Италия, ты, Далмация, вы, Сарматия, Афины, Греция, Аравия и Израиль! Следуйте за мною! Не я должен следовать за вами, ибо мне принадлежит монархия. Пробудитесь ото сна разума! Настанет время, когда ни один из вас не останется в своем темном углу, не будучи презираем миром, ибо я буду монархом, и мне будет принадлежать монархия!"
Это не язык тщеславия и самомнения. Это более похоже на воодушевление и даже безумие, поскольку противоположности сходны. Парацельс гордился духом, который говорил через него; однако сам он был скромен и самоотвержен и хорошо знал, что если человек не осенен духом Всевышнего, он будет просто ненужным предметом. Он говорит:
"Помните, что Бог отметил нас, наделив пороками и болезнями, дабы показать нам, что мы не имеем ничего, чем гордиться, что наше всеобъемлющее понимание на самом деле ничего не стоит, что мы далеки от познания абсолютной истины и что знания наши и силы в действительности очень малы".
Тщеславие и хвастовство не были свойственны Парацельсу - хотя среди врачей того времени они были вполне обычны. Ведь общеизвестно, что, когда кто-то вскрывает и обличает пороки других, поверхностному наблюдателю кажется, что он кичится собственным превосходством, даже если на самом деле это не так. И поскольку Парацельс не упускал случая высмеять невежество "знатоков", толпе, естественно, казалось, будто он считает себя умнее всех остальных; но при этом она не способна была понять, прав ли он в своей самооценке. Между тем, он значительно превосходил в медицинском искусстве всех своих коллег и совершил множество поистине чудесных исцелений больных, которых авторитетно объявили неизлечимыми; этот факт удостоверен Эразмом Роттердамским, самым добросовестным и образованным наблюдателем. Среди таких больных было не менее восемнадцати важных особ, которых до этого безуспешно лечили известнейшие врачи. В тридцать три года Парацельс уже был предметом восхищения народа и профессиональной зависти коллег. Он возбуждал ярость последних еще и тем, что, в отличие от других врачей, многих бедняков лечил бесплатно. Чаще всего наградой за его труд служила неблагодарность; он получал ее везде, не только в домах среднего достатка, но и в богатых, к примеру, в доме графа Филиппа Баденского, чей случай врачи признали безнадежным. Парацельс вылечил графа в короткий срок, но тот проявил удивительную скупость. Мало того, неблагодарность этого вельможи вызвала большую радость в стане врагов Парацельса и дала им прекрасный повод злословить и осмеивать его более, чем когда-либо.