Критика идеи права, которая занимает такое значительное место в позднейших формах реакции против индивидуализма, сведена сенсимонизмом к одной очень точной формуле. "Ни один кодекс морали – нам причиняет отвращение, прибавляют они в скобках, называть этим именем мистические концепции эгоизма, относящиеся к критическим эпохам, – ни один кодекс морали не рассматривал индивидуума как центр, т. е. не проповедывал эгоизма; напротив того, все учреждения органических эпох созданы для того, чтобы приблизить гражданина к окружности… они постоянно ставили своей задачей напоминать ему об его обязанностях, побуждая его исполнять их, заставляя его бояться пренебрегать ими". Эти мистические концепции эгоизма не что иное, как теория права Руссо и Канта, это – свободная и разумная воля.
Сен-симонисты с пренебрежением устраняют ее, а вместе с нею и принцип автономии. "Жалким божествам индивидуалистической доктрины, двум детищам рассудочной мысли – совести и общественному мнению - скоро были возданы почести, в которых человечество отказало церкви". И всегда с тем же самым изумлением перед учреждениями и практикой церкви, неоднократное выражение которого мы уже приводили, они превозносят систему "наград" за добрые дела, применяемую церковью, канонизацию, даже индульгенции, и "выражают сожаление" обществу, "которое не боится прославлять уничтожение этих великих средств порядка, не думая вновь воспользоваться ими в будущем". Они понимают почему "сильные умы" наших дней бросают на это общество взоры презрения или отчаяния и почему "де Местр всеми силами души пытался вернуть прошлое". Эта попытка вновь объективировать принцип морали принесла свои плоды: она могущественно способствовала отдалению умов от путей, открытых философией Канта, заставляя их жертвовать вместе с моральной автономией и политической свободой.
Сами сен-симонисты, не колеблясь, провозглашали наивозможно полное подчинение власти и расширение ее полномочий. Они говорят об этом с напыщенным красноречием. "Их единственная цель, – говорят они охотно, – состоит в том, чтобы организовать власть, которая была бы "любима, обожаема, почитаема". Этой любимой, обожаемой и почитаемой власти они вручают самые обширные полномочия. Политическая система должна "охватывать весь социальный строй… регламентировать отношения людей друг к другу – от самых общих до мелочей". Деятельность власти "должна простираться на все, быть всегда налицо". И действительно, они ожидают от правительства не только распределения орудий труда и кредита, не только административной деятельности и того, что один из них называет "тесной централизацией", но также постоянного руководства, проявляющегося во всех областях деятельности, начиная с материального производства, где будет проявляться "гений" "князей" промышленности, и кончая верованиями. Разве революция не совершила преступление, допустив "профанацию алтаря постыдной конкуренцией культов".
Де Местр, Балланш, Ламенне – имена эти еще часто будут повторяться – вот у кого сен-симонисты заимствуют элементы своей критики настоящего; взгляды на будущее открыл своим ученикам сам Сен-Симон. Они верно следуют за ним почти во всем. Но один из его взглядов они подчеркивают по преимуществу, как основной пункт – это его "открытие" общих законов истории, закона "прогрессивного развития человечества". Они говорят, употребляя его собственные слова, что эта идея у мыслителей XVIII века оставалась "бесплодной", тогда как их учитель сделал ее плодотворной, указав направление и смысл прогресса, а также средства для его осуществления и роста. С своей стороны, ученики поработали над тем, чтобы сделать эту идею прогресса идеалом своего века.
Глава вторая
РЕЛИГИЯ ПРОГРЕССА И РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Влияние Сен-Симона сказалось не только на его прямых учениках. Оно коснулось также тех, которые по различным причинам в тот или другой момент порвали со школой и выступили в качестве самостоятельных мыслителей; но они все же не настолько эмансипировались, чтобы на них не замечалось следов влияния учителя. Бюше получает от сенсимонизма религию прогресса, Пьер Леру – религию человечества.
I
Бюше не знал Сен-Симона, но он был близок сначала с Базаром, а затем с Анфантеном. Он сотрудничал в Producteur е и порвал со школой, когда она сделалась своего рода церковью. Он порвал с ней потому, что не чувствовал потребности в новой вере. Католицизм его удовлетворял. Бюше всегда желал оставаться католиком, хотя, по выражению одного из друзей, описавших его жизнь, и держался "вне официальной церкви". Действительно, деятельность Конвента ему казалась настоящим образцом христианской политики. Принципы, которыми вдохновлялось это собрание, по его мнению, отвечали чистому евангельскому учению: одно это учение в достаточной степени показывает, что его католицизм был очень своеобразного характера.
Бюше рано овладел своими идеями, которые очень немногочисленны и которые в течение всей его жизни не подвергались существенным изменениям. Даже самая форма, в которую он их облекает, беспощадно однообразна. Он злоупотреблял правом повторять несколько раз одно и то же в одних и тех же выражениях. Нам пришлось бы поступать также, если бы мы хотели изучать его сочинения в их исторической последовательности. Но ничто не заставляет нас делать этого, так как они не носят и следа эволюции, тем более что мы должны только спросить себя, какова была роль Бюше в критике индивидуализма.
Бюше и Ру, можно сказать, всего более знамениты своей реабилитацией великих исторических преступлений. Не только Ришелье и Екатерина Медичи находят у них полное оправдание, но и Робеспьер выступает как истинный герой в Парламентской истории французской революции. Апология Конвента, отрицательное отношение к Конституанте составляют основу знаменитых Предисловий, в которых обсуждаются все вопросы политической морали и в которых все излагаемые в данном томе события разбираются и оцениваются с предвзятых точек зрения авторов. Конвент хотел "осуществить социальным порядком христианский принцип" – читайте: католический принцип – и "превратить в действительность догмат всеобщего братства". Напротив того, Конституанта делала "протестантское дело" – читайте: дело индивидуализма. Она рассматривала народ "как федерацию договаривающихся между собою суверенов", страну – "как федерацию местностей, суверенных каждая в своей области". Она пренебрегла своей задачей, которая состояла в том, чтобы "установить обобществляющий принцип".