Случаев такого рода упоминается немало в "Круге земном", но вот один из примеров, взятый практически наугад, – рассказ из "Саги о Харальде Суровом" (гл. 49) о том, как датский король Свейн пытался заставить служить себе молодого лендрмана Асмунда, якобы творившего бесчиния. Снорри, в частности, пишет: "при встрече их конунг говорит, что Асмунд должен быть в его (í hirð hans), а собственного войска (enga sveit) не должен иметь, и Асмунд подчинился конунгу. Однако после того как Асмунд провел с конунгом немного времени, ему не понравилось там, и он однажды ночью убежал и возвратился к своим товарищам (til sveitar sinnar), и стал чинить ещё больше зла, чем прежде". Вне зависимости от реальных обстоятельств дела, важно, что для автора (который, впрочем, явно на стороне конунга) является само собой разумеющимся, что конунг старался привлечь Асмунда к себе в дружину, а тот сопротивлялся (очевидно, расценивая вступление в дружину конунга совсем не как почёт, а скорее как наказание) и опирался при этом на собственных людей. Снорри выбирает разные слова для обозначения дружин Свейна и Асмунда (королевская дружина – "hirð", а людилендрмана – "sveitar"), но эта его терминологическая дифференциация здесь едва ли уместна – слово hirð стало применяться для обозначения объединений людей на службе правителя значительно позднее описанных событий (о происхождении этого слова см. в главе I, с. 68, а о терминологии ещё ниже). В то время принципиальной разницы между дружинами знатных людей/конунгов не было, и едва ли были какие-то различия в их обозначениях.
В XIII в., когда королевская власть усилилась, эта "централизаторская" тенденция нашла выражение в попытках норвежских королей объединить если не всю, то большую часть знати под своим контролем в своей дружине-hirð (оставив в ней, разумеется, и собственно королевских слуг). Основной источник сведений о королевской hirð – это её "устав", известный в редакции 1270-х гг. под названием "Hirðskra". В этом документе сказалось явное влияние монархической идеологии и западноевропейской рыцарской культуры, и поэтому в этом случае особенно трудно судить, насколько правовые нормы и королевские постановления совпадали с реальной практикой. Тем не менее, с неизбежными сомнениями и оговорками норвежские историки признают, что "централизаторская" тенденция в конце концов, к началу XIV в., привела к сплочению знати в один "класс" с соблюдением определённого баланса интересов в её отношениях с правителем, а эта hirð стала своеобразной переходной формой от архаической дружины к единой организации королевского двора и бюрократического аппарата.
В данном случае важно, что само стремление центральной власти усилить контроль над подчинёнными ей магнатами, включив их в "государственную" иерархию, шло рука об руку с ограничением размеров частных дружин знати. Так, "Hirðskra" постановляет, что количество собственных людей (хускарлов – húskarlar, об этом слове см. ниже) у лендрманов (высший ранг королевских сановников) должно быть не более 40. При этом численность свиты, с которой лендрманы появлялись при дворе короля, не должна была быть более 6 человек (у герцогов – не более 4 человек).
Сколько людей входило в королевскую hirð в XIII в., неизвестно, но вероятно, не более двух-трёх сотен человек. К такой цифре приходят современные историки, отталкиваясь от известных чисел. А точной оценке поддаётся количество королевских чиновников высшего ранга – управителей в местных округах (сюслуманов – sýslumenn) – и высшей знати (лендрманов – lendirmenn): первых было около 40–50 человек, вторых – 12–15.
Снорри сообщает точные числа о дружинах норвежских конунгов во времена более древние. В "Саге об Славе святом" (гл. 57) он пишет, что у Олава в дружине (hirð) были 60 hirðmenn ("дружинников") и 30 gestir ("гостей"), а кроме того 30 своих хускарлов (húskarlar – "работники" в русском переводе) и неопределённое число рабов. "У него было шестьдесят дружинников и тридцать гостей. Он сам устанавливал для них законы и раздавал плату. У него было тридцать работников, которые должны были делать в усадьбе все, что требовалось, и доставлять все необходимое, и множество рабов. В усадьбе был большой дом, где спала дружина, и большая палата, где конунг собирал своих людей и решал всякие дела". В XIII в., согласно "Hirðskra", эти hirðmenn и gestir составляли две категории королевской hirð: первая – основную её часть, вторая – вспомогательную статусом пониже.
В "Саге об Олаве Тихом" (гл. 4), повествуя о событиях спустя примерно полвека, Снорри приводит уже другие цифры – 120 hirðmenn и 60 gestir, да ещё 60 хускарлов (которые теперь на русском языке обозначены как "прислужники"): "У Олава конунга было сто двадцать дружинников, шестьдесят гостей и шестьдесят прислужников, которые должны были доставлять ко двору всё, что нужно, или выполнять другие поручения конунга. И когда во время поездок конунга по пирам бонды спрашивали его, почему у него больше людей, чем полагается по закону и чем было у конунгов до него, он отвечал им так: я не лучше правлю страной и меня не больше боятся, чем моего отца, хотя у меня в полтора раза больше людей, чем было у него. Но вам от этого нет угнетения, и я не хочу вас притеснять". Что за закон, на который ссылаются бонды, не известно – вероятно, неписаное правило о том, скольких людей разрешалось возить с собой конунгу, отправляясь с объездом по стране, что предполагало обязанность населения кормить этих людей.
В Швеции, более богатой и населённой по сравнению с Норвегией, возможности правителя были, видимо, больше. В "Саге об Олаве святом" (гл. 198–199) Снорри сообщает, что когда Норвегия перешла под власть Кнуда Великого, Олав, собираясь вернуть её себе, обратился за помощью к шведскому королю Энунду и получил от того в помощь четыре сотни хорошо вооружённых воинов, какую-то часть которых (какую именно, к сожалению, не ясно из текста) составляли собственные люди Энунда. Сопоставляя это сообщение с приведённым выше сообщением о численности дружины Олава (менее сотни воинов во времена, когда вся Норвегия была под его властью), надо думать, что число воинов на службе шведского конунга достигало нескольких сотен человек. Во всяком случае, Снорри исходил, очевидно, из того, что дружина шведского правителя была более многочисленна.
На этом фоне выглядят неслучайными сведения о численности военного корпуса в распоряжении, пожалуй, самого могущественного среди скандинавских правителей раннего и высокого Средневековья – датского короля Кнуда Великого. Пиком его славы и могущества стало объединение под его властью Дании, Англии, Норвегии и, вероятно, даже части Швеции (с середины 1020-х гг. до 1035 г., когда Кнуд умер и его империя распалась).