И.Е. Репин.
Рисунок В. Маяковского. Куоккала, Пенаты, 1915 г
"…в рисунках Маяковского нет того грубого искажения, которое подчас выдают за "дружеский шарж". Знавшие Репина в тот период жизни (ему было семьдесят) единодушно отмечают разительное портретное сходство. – Какой же вы, к шуту, футурист. Самый матерый реалист. И. чертовски уловлен характер, – восхищался сам Репин." (цит. по: Волков-Ланнит Л.Ф. Вижу Маяковского. С. 64–65).
Так оно и было. Их восторженно поддержала революционная молодежь – студенческая и рабочая… Благодаря их участию в дискуссиях, собраниях, митингах вся революция в первые два-три года была окрашена поэтически. Возникли ВХУТЕМАС, ВХУТЕИН, ИНХУК, газета "Искусство Коммуны", журнал "ЛЕФ" и кино Эйзенштейна. Художественная, культурно-просветительская деятельность охватила всю страну. Высшее руководство партии остудило пыл поэтических, художественных и театральных новаторов. Ленин урезал или совсем прикрыл деятельность пролеткультов. Он был против тех, кто пытался создать "пролетарскую культуру", не усвоив ее общечеловеческие предпосылки. Ленин не заметил того, что пролетарская культура начала самосевом создаваться еще за десяток лет до Октября. В художественной литературе, в изобразительном искусстве, в театре, в архитектуре разгорелась "гражданская война". Ленин поддержал "правых" искусства. Критический реализм был ему понятнее и милее новаций. Искусство, официально признанное, было реалистическим, но оно уже не могло быть критическим. Когда из реалистической живописи, литературы, театра выдернули критико-сатирическое жало, они из критических стали лакейскими, бюрократическими. Партия учредила классовый подход к искусству, разделив принявших советскую власть художников на пролетарских и "попутчиков".
Параграф девятый
"Попутчик"
Маяковский отказался от требований властей "одемьянить литературу". Возмутился и Сергей Есенин:
Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих Прозрений дивный свет.Я вижу все.
И ясно понимаю,
Что эра новая -
Не фунт изюму вам,
Что имя Ленина
Шумит, как ветр, по краю,
Давая мыслям ход,
Как мельничным крылам."Стансы", 1924
Маяковский плыл в Америку, увидел за бортом корабля кита:
Это кит – говорят.
Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного -
обхвата в три.
Только у Демьяна усы наружу,
а у кита
внутри. (7: 18)
Таков был его иронический ответ на требование "одемьяниться". Обида и возмущение тем, что его "сослали" в "попутчики", не оставляли Маяковского:
Может,
критики
знают лучше.
Может,
их
и слушать надо.
Но кому я, к черту, попутчик!
Ни души
не шагает
рядом (6: 200).
Одиночество не покидало Маяковского. В отличие от Льва Толстого, оно его не радовало. ""Мне надо одному самому жить и одному самому умереть", -признался Толстой однажды, и это, кажется, самое правдивое из всех его признаний. Сегодня, когда все человечество хочет быть с ним, не чувствует ли он еще безнадежнее свое одиночество? В лучезарной славе – как в лучезарной пустыне! Не только в жизни, религии, но и в искусстве Толстого есть уже начало этого одиночества".
Параграф десятый
Косой дождь
Маяковский возглавил левый фронт искусства и вступил в борьбу с правыми. Ради этого он придумал новый поэтический жанр – "Приказы".
ПРИКАЗ ПО АРМИИ ИСКУССТВА
Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи!
На баррикады! -
баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
в будущее прыжок!
…………………………………..
Это мало – построить парами,
распушить по штанине канты.
Все совдепы не сдвинут армий,
если марш не дадут музыканты.
…………………………………..
Довольно грошовых истин.
Из сердца старое вытри.
Улицы – наши кисти.
Площади – наши палитры. (2: 36, 37)
Литературная, театральная и киношная жизнь затянула Маяковского в свою воронку. Она крутила им, он крутил ею. Надо было бороться за новую культуру, начиная от бытовых привычек ("Товарищи люди! Будьте культурны: на пол не плюйте, а плюйте в урны") и кончая издевкой над советской канцелярщиной ("Без доклада не входить"). Надо было прививать вкус к новой эстетике. От нее – был убежден Маяковский – ведет прямая дорога к новой политике. Он еще до революции выдвинул идею "искусство – жизнестроение". Был инициатором создания производственного искусства, дизайна, сплотил вокруг себя талантливых после-дователей-новаторов. Они создавали образцы новой функциональной, конструктивной архитектуры и бытовых изделий, новые интерьеры клубов, читален и даже (как Сотников – ученик Татлина) новые фарфоровые поильнички для малышей. Бороться за новый быт означало для них бороться за новую культуру. Вообще, слово "быт" в лексиконе Маяковского использовалось и в узком – домашний, семейный, и в широком смысле – весь жизненный уклад общества, со всеми его нравами и обычаями. Поэтому когда в своей предсмертной записке Маяковский признавался: "любовная лодка разбилась о быт", он думал и о запутанности отношений в его "семье", и еще более о том, что охладела его любовь к отчизне, отвергнувшей его. Он любил русскую революцию, как любимую женщину:
Мне б хотелось
про Октябрь сказать,
не в колокол названивая,
не словами,
украшающими
тепленький уют, -
дать бы
революции
такие же названия,
как любимым
в первый день дают! (7: 235)
Но "Октябрь" не отвечал взаимностью:
Я хочу
быть понят моей страной,
а не буду понят, -
что ж,
по родной стране
пройду стороной,
как проходит
косой дождь. (12: 182)
Уже почувствовав на своей шее удавку, поэт продолжал традицию менестрелей. Своими лекциями, выступлениями, плакатами, стихами он и его друзья эпатировали совбуржуа и номенклатуру. Выступления футуристов по городам страны нередко заканчивались столкновениями с властями. "До революции полиция чувствовала в нас динамитчиков", – писал Маяковский. Так оно было и теперь. Клеймя футуристов ниспровергателями искусства и врагами социалистической революции, их, которые революцию готовили – именно свободную, социалистическую (а не ту, якобы социалистическую, которую возглавили большевики), их продолжали шельмовать. Ныне, когда пришло время признать эту, для своего времени революционную, роль художественного авангарда, сам авангард переродился и стал низкопробным выразителем оппозиции исчезнувшему советскому строю. В 1920-е гг. Маяковский не сдавался. Вслед за первым последовал
ПРИКАЗ № 2 АРМИИ ИСКУССТВ
Бросьте!
Забудьте,
плюньте
и на рифмы,
и на арии,
и на розовый куст,
и на прочие мелехлюндии
из арсеналов искусств.
Кому это интересно,
что – "Ах, вот бедненький!
Как он любил
и каким он был несчастным…"?
Мастера,
а не длинноволосые проповедники
нужны сейчас нам.
Слушайте!
Паровозы стонут,
дует в щели и в пол:
"Дайте уголь с Дону!
Слесарей,
механиков в депо!"
……………………………………….
Пока канителим, спорим,
смысл сокровенный ища:
"Дайте нам новые формы!" -
несется вопль по вещам.
……………………………………..
Товарищи,
дайте новое искусство -
такое,
чтобы выволочь республику из грязи. (2: 87–88)
В словах "Улицы – наши кисти. Площади – наши палитры" содержалась программа советского декоративного искусства, которой оно следовало все советские годы. А в словах "Дайте нам новые формы, / несется вопль по вещам" – программа производственного искусства или дизайна. От декоративного искусства и дизайна Маяковский снова переходил к поэзии. Когда мэтр поэзии Серебряного века Брюсов выпустил эпигонское окончание "Египетских ночей" Пушкина, Маяковский встал на защиту уникальности поэзии и недопустимости ремесленнически "завершить" не законченное первым поэтом России, написав эпиграмму "В.Я. Брюсову на память":
Разбоя след затерян прочно
во тьме египетских ночей.
Проверив рукопись построчно,
гроши отсыпал казначей.
Бояться вам рожна какого?
Что
против – Пушкину иметь?
Его кулак
навек закован
в спокойную к обиде медь! (1: 123)
Патентованные пушкинисты не обратили внимание на "подвиг" Брюсова. Только Маяковский определил поступок мэтра по достоинству: "разбой". Не говоря уж о том, что авторская незавершенность Пушкиным своего творения могла быть вполне умышленной. Какой современный скульптор решится "приделать" руки Венере Милосской?!