5
1883 год замечателен тем, что вмешательство рассказчика в повествование уменьшается во всех видах рассказов. Эти перемены ясно видны из сводной таблицы.
В отдельных жанрах эти процессы проходили с разной интенсивностью.
В рассказах в 3-м лице в 1883 г. сильно уменьшается (до 67 % -против 87 в предыдущем году и 100 в 1881 г.) количество развернутых высказываний, выражающих эмоции повествователя, афоризмов - комических и вполне серьезных (см. первый пункт таблицы).
Самые существенные изменения произошли в третьем пункте сетки - вмешательство повествователя в фабулу отмечено только в 48 % рассказов.
Изменился и характер этих вмешательств-отступлений. Это уже не прежние развернутые беседы с читателем, а небольшие, в две-три строки обращения к нему.
"Вы думаете, он боялся отказа? Нет" ("Женщина без предрассудков". - "Зритель", 1883, № 11).
"В восемь часов вечера… Впрочем, поставлю точку. Одну точку я всегда предпочитал многоточию, предпочту и теперь" ("Филантроп". - "Зритель", 1883, № 19).
"Рассказано было много, не написать всего. Один г. Укусилов говорил два часа… Извольте-ка написать! Буду по обычаю краток" ("Рыцари без страха и упрека". - "Осколки", 1883, № 14).
В повествовании рассказов от 1-го лица происходят те же процессы. Но в связи с особенностями жанра здесь они происходят медленнее. Персонифицированный рассказчик, повествование, чаще всего оформленное как непринужденный устный рассказ, - всё это предполагает более свободное включение в текст субъектно-оценочных форм речи, принадлежащих рассказчику; оно неотделимо от самой композиционной установки.
В оценках, выраженных в отдельных словах, рассказчик сохраняет прежнюю свою активность (в 100 % произведений). Развернутые же его высказывания, восклицания, обращения к читателю занимают теперь место несколько меньшее (77 и 61 %).
Прямое обращение к читателю - черта, отмирающая в чеховском повествовании в первую очередь. И если другие виды голоса повествователя - в виде остаточных явлений или в новом стилистическом качестве - сохраняются у Чехова вплоть до середины 90-х годов, то этот вид после 1887 г. исчезает совершенно.
До нас дошло более тридцати написанных Чеховым в 1883 г. рассказов-сценок. Этого уже достаточно, чтоб можно было установить некоторые особенности структуры повествования этого жанра (за три предшествовавших года было написано всего шесть сценок).
Как и в двух других жанрах, в сценках есть и отдельные эпитеты, выражающие оценку рассказчика, и целые рассуждения, обращенные к публике.
"Все утонуло в сплошном непроницаемом мраке. Глядишь, глядишь и ничего не видишь, точно тебе глаза выкололи… Дождь жарит, как из ведра… Грязь страшная…" ("Темною ночью". - "Осколки", 1883, № 4).
"Было сказано много чепухи, но много и дельного, так много, что даже сам Шарко почувствовал бы угрызения совести" ("Благодетели". - "Осколки", 1883, № 13).
"Говорили мы о… Могу я, читатель, поручиться за вашу скромность? Говорили не о клубнике, не о лошадях… нет! Мы решали вопросы. Говорили о мужике, уряднике, рубле… (не выдайте, голубчик!)" ("Рассказ, которому трудно подобрать название". - "Осколки", 1883, № 11).
Повествование лучших и известнейших рассказов-сценок Чехова, написанных в этом году, таких, как "Радость", "Драма в цирульне" (в Собр. соч. - "В цирульне"), "Скверный мальчик" (в Собр. соч. - "Злой мальчик"), "Смерть чиновника", наполнено этими прямыми оценками и высказываниями рассказчика.
"В один прекрасный вечер, не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские колокола". Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства, но вдруг… В рассказах часто встречается это "но вдруг". Авторы правы: жизнь так полна внезаппостей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!! Чхнул, как видите. Чхать никому и нигде не возбраняется. Чхают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже тайные советники. Все чхают" ("Смерть чиновника". Случай. - "Осколки", 1883, № 27).
Голос повествователя включается в текст во всех вицах - и в качестве отдельных эпитетов, выражающих иронию ("не менее прекрасный экзекутор"), и в виде комических афоризмов и восклицаний ("Авторы правы…", "Чхать никому и нигде…"), комментариев по поводу фабульных ходов ("Но вдруг… В рассказах часто встречается это "но вдруг").
Каковы взаимоотношения повествователя и автора в рассказах и сценках с подобной структурой повествования?
В рассказах 1882 г. - особенно в больших - повествователь сливается с автором. В 1883 г. такой повествователь в чистом виде встречается гораздо реже (в сценках и рассказах от 1-го лица в этом году его нет совсем).
Именно в рассказах с таким повествователем ("Цветы запоздалые", "Живой товар", "Барон", "В рождественскую ночь") Чехов в 1881–1883 гг. отдал наибольшую дань традиции, использовал приемы, им же самим постоянно в эти годы пародируемые. "Автор, очевидно, усиливался быть патетичным, - писал о рассказе "В рождественскую ночь" современный критик, - но результатом его усилий явилось только нечто вроде пародии на крик Тамары в лермонтовском "Демоне". Мелодрама заканчивается, как и быть надлежит, катастрофой и метаморфозой: постылый муж добровольно идет на смерть, а в сердце жены, пораженной его великодушием, ненависть внезапно уступает место любви". Другой критик, высоко оценивший рассказ в целом, тоже, однако, считал, что "рассказ этот по замыслу совершенно невероятен. <…> Поступок мужа <…> вышел чересчур героичен". Более поздний критик считал даже, что в "Цветах запоздалых" Чехов "отдал дань <…> чистой воды сентиментализму".
К этому году относятся два опыта "лирического рассказа" ("Осенью" и "Верба"). На повествовании этих вещей лежит некоторый отпечаток эпигонски-романтической стилистики, столь характерной для 70–80-х годов XIX в.
"Оба, старуха-верба и Архип, день и ночь шепчут… Оба на своем веку видали виды. Послушайте их…" ("Верба". - "Осколки", 1883, № 15).
"Шумел только ветер, напевая в трубе свою осеннюю рапсодию" ("Осенью". - "Будильник", 1883, № 37).
Стиль этот не обыгрывается в рассказах, но дается как авторитетно-авторский.
Это были, кажется, единственные опыты Чехова в таком роде. Больше к открытой, явной "лиризации" повествования при помощи традиционной поэтической лексики он не возвращался. Повествование зрелого Чехова основывается на принципиально иных началах. Оно чуждо всякого рода откровенных "поэтизмов".
Примерно в четверти рассказов субъективные оценки и высказывания повествователя выдержаны в каком-либо одном лексическом ключе, создают определенную маску рассказчика - светского хроникера, юмориста-балагура, человека, близкого к изображенной среде, резонера-моралиста и т. п. Особенно отчетливо, конечно, маска ощущается в рассказах от первого лица; но и в других рассказах и сценках это довольно распространенный прием ("Отвергнутая любовь", "Совет", "В гостиной", "Смерть чиновника", "Случай из судебной практики", "Начальник станции").
Насколько отчетлива была эта маска даже в "мелочах", написанных после 1883 г., можно увидеть из одного неосуществленного замысла Чехова. При подготовке Собрания сочинений в 900-х годах Чехов свел воедино более полутора десятков мелких юморесок 1883–1886 гг.: "О женщинах", "Майонез", "Краткая анатомия человека", "Жизнь прекрасна", "Грач", "Репка", "Статистика", "Новейший письмовник", "О бренности", "Плоды долгих размышлений", "Несколько мыслей о душе", "Самообольщение", "Сказка", "Донесение", "Предписание", "Затмение луны", "Письмо к репортеру". Этому новому произведению было дано заглавие: "Из записной книжки Ивана Ивановича (мысли и заметки)", - то есть маска была такой отчетливой и явной, что Чехов счел возможным приписать "авторство" этих рассказов некоему "реальному" лицу - Ивану Ивановичу.
В 1883 г. впервые отчетливо выкристаллизовалось два новых типа повествования, которым суждено было получить большое развитие в позднейшей прозе Чехова.