"Смотрите, мы пришли к вам из Молдовы, чтобы призвать вас к новой жизни! Мы хотим пробудить вашу измученную душу. Довольно тысячелетнего рабства, несправедливости и могильного тлена! Великая Румыния возникла из тяжелых жертв. Но иностранное господство и старая несправедливость еще продолжаются и в новой Великой Румынии. За десять лет вечно сменяющиеся румынские правительства не смогли залечить наши раны, которые все еще причиняют нам боль. Они также не устранили многовековую несправедливость. Они дали нам внешнее, формальное единство, разумеется! Но они разорвали нашу душу на бесчисленные политические партии. Под землей, тем не менее, уже прорастает возрождение этого народа. Это возрождение вырвется как вулкан и ослепительно осветит тьму нашего прошлого и тьму нашего будущего своим ярким светом. Тот, кто верит, тот победит!"
Снова я почувствовал, как я спустился в глубины души народа. Хотя сотни километров разделяют этих людей, хотя между ними лежат многовековые границы, здесь я нашел ту же самую душу как в долине Хоринча на берегах Прута. Я нашел здесь, в сердце Трансильвании, и там, у Прута, душу моего народа! И я чувствовал: здесь никогда нельзя будет провести границу! Эта душа как живая течет с одного конца народа к другому, с одного конца страны к другому. Она простирается от Днестра до Тисы. Никогда эта душа не замечала пограничных столбов, поставленных человеческой рукой. Эта душа как подземная река. Она течет в глубинах земли по собственным законам и не беспокоится о заборах и стенах, которые сооружают люди на поверхности земли. Там на тех святых глубинах я не находил ни партий, ни вражды, ни столкновений личных интересов. Там я не находил раздора, братоубийственной войны. На этих святых глубинах я находил только одно: согласие и единство!
На третий день Рождества мы продолжили путь. Перед церковью мы остановились и тихой молитвой помянули князя Михаила Храброго *) [*Князь Михаил Храбрый, или Михай Храбрый в 1601 году в первый раз объединил все княжества (Валахия, Молдова, Трансильвания) под своим господством. Он был коварно убит около Турды (немецкое название Торенбург) в октябре того же года.]. Мы помянули борца Хорию и тех, кто погиб вместе с ним. Мы помянули Аврама Янку. Они должны знать это, что мы, молодые, шагаем сейчас по земле, на которой когда-то их тела колесовали и четвертовали за их народ. Был день Святого Штефана, 26 декабря. В церкви мы зажгли свечу в память о Штефане Великом.
Куда бы ни вела моя дорога, какую борьбу бы мне ни пришлось выдержать: пока я чувствую над собой дух Архангела Михаила и подо мной тени дорогих товарищей, двадцати погибших легионеров **) [До 1936 года погибло 20 легионеров. С тех пор многие из них были убиты коммунистами и жандармами. Прежде всего, сам Корнелиу Зеля Кодряну, который погиб 30 ноября 1938 года, и Ион Моца, который вместе с Василе Марином геройски погиб 13 января 1937 года при Махадаонде в Испании, сражаясь в войсках Франко.], я чувствую по правую руку от себя дух Штефана Великого и его сверкающий обнаженный меч!
В Бессарабии
20 января 1930 года я отправил Тоту Крынгану и Еремиу с группой и нашей машиной в уезд Текуч. Я сам с моими всадниками 25 января опять был в долине Хоринча. 26 января мы покинули Рогожены и вечером на конях въехали в Оанчу. В обеих деревнях собравшееся население встретило нас с большой любовью и радостной надеждой. В Оанче нас любезно приняла семьей Антоки. На следующий день, в понедельник, в Кагуле был еженедельный базарный день. Я решил: мы должны скакать в Бессарабию. Там кишит евреями. Они ведут себя дерзко и вызывающе. Здесь, как во всех остальных бессарабских местечках, евреи являются коммунистами. Коммунистическое стремление к власти совпадает с мечтой еврейства о мировом господстве над христианскими народами. Ведь евреи – это "избранный" народ, и это грядущее мировое господство Иуды образует фундамент всей еврейской религии. Только победа коммунизма сможет окончательно погубить наше государство и полностью отдать его в руки евреям.
Вечером я сшил несколько белых полотняных крестов. Кресты были длиной примерно 20 сантиметров. Я прикрепил их всадникам на грудь. Мне самому дали маленький деревянный крест, который я должен был нести в руке. Так я скакал навстречу безбожному еврейскому отродью и набрасывался на него. Следующим утром я с тридцатью всадниками пересек Прут. В правой руке я держал маленький деревянный крест. Проскакав несколько километров, мы рысью помчались к городу. Христиане выходили из своих домов и следовали за нами. Они не знали нас, но они замечали белые кресты на нашей груди и перья на наших шапках, и тогда они все понимали. Мы скакали верхом по улицам с песней "Проснись, румын, проснись!"
На главной площади мы остановились. Скоро вокруг нас собрались 7000 крестьян. Никто из них не знал, кто мы и чего мы хотим. Но все чувствовали, что мы отправились в поход ради их освобождения. Я говорил к ним в том же духе, как говорил в долине Хоринча и в Турде. Уже через две минуты через внимательно слушающую толпу протиснулись представители властей с полицейским офицером Поповым во главе. Они прервали меня. Офицер полиции закричал мне: "Вам запрещено проводить такие массовые собрания в общественных местах!" Представители местных властей соглашались с ним и взволнованно кричали: "Прекратите! Немедленно прекратите! Вы не можете продолжать выступление!" Но народ, разозленный и возмущенный, бросал свои возгласы и непременно хотел слышать меня.
Тут я вмешался: "Дорогие крестьяне!", очень спокойно сказал я, "это, к сожалению, именно так. Законы страны запрещают нам проводить собрания в общественных местах. Давайте пойдем на окраину города или к кому-то на большой двор".
Я дал знак всадникам, и мы поскакали прочь из города. Оцепление полицейских удерживало крестьян. Через несколько минут путь нам преградило отделение солдат. Они примкнули штыки и не пускали нас дальше. Во главе отряда был полковник Корня. Он вытянул пистолет, навел на меня и закричал: "Стой! Ни шагу больше, или я выстрелю!"
Я остановил лошадь и сказал:
"Господин полковник! Почему это вы собираетесь стрелять в меня? Я не сделал ничего противозаконного. И если уж на то пошло, то у меня тоже есть пистолет. Но я пришел сюда не для того, чтобы в кого-то стрелять, тем более, в румынскую армию".
Моя речь была напрасна. Целый час я стоял перед отделением солдат и сносил все только мыслимые унижения и оскорбления. Я мог бы дать им тот же самый ответ и вытащить пистолет, тогда трупы были бы с обеих сторон. Мне пришлось собрать все мои нервы в кулак и постоянно сдерживаться, иначе я попал бы в еще куда более плохое и более печальное положение. Иначе я, румынский националист, с оружием в руках дрался бы с румынской армией на радость евреям-коммунистам.
Тут полковник вытащил саблю и начал бить ею нас и наших лошадей. Солдаты стали колоть нас штыками. В этот момент появился префект. Я слез с лошади и последовал за ним в здание префектуры. Префект был цивилизованным человеком и вел себя очень благородно. Вскоре там появился и полковник. Тогда я сказал ему: "Господин полковник, я уважал вашу форму, но не вас! Поэтому я не дал вам надлежащий ответ перед народом. Но это ничего не меняет. В будущий понедельник мы снова встретимся на том же месте". Потом я повернулся к нему спиной и ушел.
Один солдат привел мне мою лошадь. Кристиан и Кикулицэ ожидали меня перед зданием префектуры. Они тоже привели своих лошадей. Тогда мы запрыгнули в седла и медленно поскакали назад. Полицейские преследовали нас и гнали нас к городу. Евреи выползали из своих дыр и смотрели нам вслед с насмешливыми ухмылками.
Перед городом мы столкнулись с другими всадниками. Все были подавлены и огорчены поражением. В нескольких шагах дальше к нам подошло несколько крестьян, и спросили, кто же мы такие на самом деле.
"Идите и скажите всем людям", отвечал я им, "что мы вернемся в следующий понедельник. Все в уезде, кто называет себя румыном, должны прийти в Кагул!"
Мы потерпели тяжелое поражение. Теперь мы не могли больше петь. В молчании мы поехали назад. Никто не произносил ни слова. Добравшись до Оанчи, я написал десять рукописных воззваний. В них я сообщал, что 10 февраля мы снова собираемся прискакать в Кагул. Я передал воззвания десяти всадникам и поручил распространить их по всему уезду. А мы сами тут же снова поскакали назад в Ганешти к Кристиану, куда добрались только в полночь. Дорога была плохой. Было настолько темно, что ничего нельзя было видеть даже в двух шагах. Так мы поехали туда. Спереди снег хлестал нас в лицо. На наших плечах тяготело бремя поражения и прижимало нас к седлам.
Мы переночевали у Кристиана. Следующим утром я поскакал в Берешты. Оттуда я отдал приказ легионерам из Галаца, Бухареста, Фокшан и Ясс. В этом приказе я сообщил им о нашем поражении в Кагуле. Затем я подчеркнул, что наш долг чести в том, чтобы непременно исправить эту неудачу. У нас просто не было никакой другой возможности, кроме как вернуться назад в Кагул и добиться полной победы!