В то же самое мгновение я вижу, как примерно сорок человек проходят через ворота двора. Они бегут к нам с пистолетами наготове, с ругательствами. Это полицейский префект Манчу с его полицейскими. С несколькими дикими фразами он останавливается перед нами. Два комиссара и префект одновременно приставляют мне пистолеты ко лбу. С полными ненависти глазами они сверлят меня взглядом и ругают меня.
"Свяжите ему руки за спиной!"
Манчу подбегает ко мне и наносит удар за ударом. Двое других бросаются на меня, срывают с меня ремень и связывают им руки мне за спиной. Я получаю страшный удар в спину. Один из полицейских, Василе Войня, шипит мне в ухо: "До вечера мы тебя убьем. Ты уже не успеешь прогнать евреев из страны". Он ругает меня и дает мне пинок. Потом они резко поворачиваются ко мне и жестоко бьют меня. Наконец, они плюют мне в лицо.
Во время всей этой сцены наша команда стояла неподвижно под стволами винтовок и револьверов и должна была смотреть, не имея возможности помочь мне. Сверху госпожа Гика выбегает из дома и кричит: "Господин префект, что все это значит?" Он отвечает: "Я и вас тоже еще арестую!" Возле него я вижу теперь прокурора Бузю, который присутствует тут и все видит. Затем полицейские, с револьверами в руках, обыскивают ребят. Если хоть один из них шевелится, его бьют и бросают на землю. Затем меня отводят примерно на десять метров вперед и окружают восемью жандармами с винтовками с примкнутыми штыками. Нашу рабочую команду окружают со всех сторон две сотни жандармов.
Так нас ведут. Я иду первым. Мои руки связаны за спиной. Мое лицо оплевано. Остальные идут за мной.
Нас ведут по главным улицам Ясс, мимо университета до полицейской префектуры. Полицейский префект и его люди идут рядом с нами по тротуару и с удовольствием потирают руки. Полные язвительного злорадства евреи выходят из ворот их домов и лавок и почтительно его приветствуют. От гнева я почти ничего не могу видеть. Мне кажется, что теперь всему конец.
Тут появляются несколько учеников из старших классов. Они останавливаются и приветствуют меня. Жандармы тут же хватают и их, бьют и забирают с собой.
После почти двухкилометрового унизительного шествия по самых оживленным районам и еврейским кварталам, нас приводят в полицейскую префектуру.
Меня, связанного, затолкали в отвратительную, темную дыру. Других товарищей держали под стражей во дворе полицейской префектуры.
В кабинете префекта
Арестованных студентов вызывали по отдельности и выводили наверх в кабинет префекта для допроса. Полицейский префект сидел у письменного стола. Примерно тридцать других людей сидели на стульях вокруг него.
"Что говорил вам Кодряну?"
"Он ничего не говорил нам, господин префект", отвечает молодой студент.
"Ты прямо сейчас признаешься во всем, что он говорил вам!"
С допрашиваемого снимают ботинки, ноги связывают цепью. Затем между его ног просовывают винтовку, которую два солдата поднимают на плечо, так что парень висит вверх ногами. Полицейский префект Манчу сбрасывает китель, хватает тяжелую плетку из бычьих жил и начинает бить ею по подошвам ног. Бедный парень, который висит головой вниз и получает страшные удары по босым подошвам, больше не может выдержать боли и начинает кричать. Тогда инспектор Василиу опускает голову парня в ведро, чтобы в воде не были слышны его крики.
Когда, наконец, безумные боли достигали своего апогея и ребята чувствуют, что их тело больше не может выдерживать эти удары, они готовы признаваться во всем, чего от них требуют.
Полицейский префект подходит к письменному столу и ожидает их показаний. У ребят снимают цепи с ног. Измученные и оглушенные, они оглядываются. Потом начинают рыдать и падают перед префектом на колени:
"Простите, господин полицейский префект, простите, но мы не знаем, что мы должны говорить!"
"Так? Вы ничего не знаете? Вы все еще ничего не знаете? Ну! Поднимите-ка ему ноги еще раз!" – обращается префект к конвоирам.
С дрожащими сердцами ребята видят, как снова приносят орудия пытки. Их снова привязывают цепями, поднимают на винтовке, что голова висит вниз. Снова плетка из бычьих жил с громкими шлепками бьет по кровоточащим подошвам ног. Полицейский префект не знает сострадания. Подошвы становятся черными от свернувшейся крови. Ноги опухают. Среди пытаемых находятся также сын нынешнего прокурора Бухареста, Димитриу, сын майора Амброзие, у которого разрывается барабанная перепонка, и другие.
Когда мучения заканчиваются, солдаты вытаскивают ребят в соседний тайный кабинет.
Приблизительно в девять часов вызывают меня. Двое жандарма заводят меня в наручниках в комнату. Там стоит префект перед письменным столом, окруженный примерно тридцатью людьми: комиссарами, подкомиссарами, полицейскими агентами и другими.
Я смотрю в их глаза. Вероятно, я обнаружу, по крайней мере, в глазах человеческое сострадание. Ничего подобного. Общее удовлетворение видно на их лицах. Они злобно ухмыляются мне в лицо, начальник службы безопасности Ботез, полицейский директор Димитриу, комиссар Василе Клос и другие.
Полицейский префект берет лист бумаги.
"Как вас зовут?"
"Меня зовут Корнелиу Зеля Кодряну, докторант на юридическом факультете. Я – адвокат в той же адвокатской палате, что и вы".
Префект коротко приказывает: "Положите его на пол!"
Трое полицейских бросаются на меня и бросают меня на пол перед письменным столом.
"Снять обувь!"
Двое стягивают мне ботинки с ног.
"Прицепить цепи!"
Они привязывают мои ноги цепями.
Тут я говорю: "Господин префект! Сейчас вы сильнее. Сегодня вы – господин над жизнью и смертью. Если я завтра уйду отсюда, я отомщу вам и всем, кто оскорблял меня и обращались со мной так позорно".
В то же самое мгновение слышен шум и возбужденные голоса в прихожей. Входят профессор Куза, профессор Шумуляну и родители пытаемых ребят: полковник Надежде, майор Димитриу, Бутнариу, майор Амброзие и другие. С ними заходят прокурор и судебный врач, профессор Богдан.
Префект и другие вскакивают и выходят в вестибюль. Я слышу, как префект кричит:
"Что вы здесь забыли? Я прошу вас немедленно покинуть здание!"
Тогда я слышу голос профессора Кузы:
"Кого это вы тут хотите выгнать, кого? Разве мы пришли к вам в гости? Мы стоим перед вами как обвинители и сразу уже привели прокурора!"
Префект кричит:
"Жандармы, выведите их немедленно!"
Тут профессор Шумуляну встает перед дверью, за которой лежат побитые ребята, и говорит: "Господин прокурор, мы не уйдем отсюда, пока эта боковая комната не будет открыта!"
Комиссары орут во весь голос: "Там никого нет. Она пуста!"
Профессор Шумуляну: "Я требую, чтобы эту комнату немедленно открыли!"
По требованию прокурора комнату приходится открыть. Шестерых ребят их родители выносят на руках и приносят в кабинет префекта. Судебный врач сразу обследует каждого из них и составляет медицинские свидетельства. Через несколько часов остальных ребят во дворе тоже освобождают.
Меня же задержали еще на два полных дня и отправили к судебному следователю. Наконец, судебный следователь освобождает меня. Я говорю ему: "Господин судебный следователь, если мои права не будут защищены, я возьму это дело в свои руки. Если не судит суд, я буду судить сам!"
Потом я иду домой. Профессор Куза и Ливиу Садовяну приходят ко мне и говорят: "Мы слышали, что ты хочешь сам играть в судью. Брось это. Мы сообщим, само собой разумеется, обо всем в министерство и потребуем тщательного расследования этого случая. Абсолютно невообразимо, что нам не дадут полного удовлетворения".
На Рарэу
Я был полностью сломан психически. Я предоставил кирпичный завод и огород их судьбе и первым поездом поехал в Буковину, в Кымпулунг. Отсюда по зеленым лесным тропам я медленно поднимался выше и выше в горы. На моей душе нависало бремя перенесенных унижений. В то же время меня мучила неизвестность о том, что будет дальше. Мне казалось, что во всем мире у меня не было другого друга, кроме этой тихой горы Рарэу с ее старинным монастырем. На высоте 1500 метров я остановился. Я смотрел на горы и холмы, протянувшиеся на сотни километров. Но даже такой великолепный вид не мог изгнать из моей души картину стыда и унижения, которое мне с моими молодыми друзьями довелось пережить. Их крики до сих пор звучали у меня в ушах и рвали мне душу.
Вечер опустился тихо. Нигде ни одной человеческой души. Только тихие ели и королевские орлы, кружащиеся над скалами. У меня не было ничего, кроме пальто и куска хлеба. Я съел несколько кусков и пил воду из холодного горного источника, чистую как кристалл, струящуюся между камней. Потом я собрал еловые ветки и хворост и построил маленькую хижину.
В этом убежище из свежих еловых веток я провел полтора месяца. Немного еды, которая была мне нужна, мне приносили пастухи из шалаша старика Питикару. Я жил тяжелыми мыслями. Мне было стыдно спуститься к людям. Я размышлял день и ночь. В чем я был так виноват, что Господь Бог посылает мне так много несчастий, именно теперь, когда я собирался воплотить в действие мой такой большой и красивый план?
В письме Моце я писал: "Я не знаю, что произошло со мной. Мне кажется, как будто я уже совсем не тот, что прежде. Удача покинула меня. С некоторого времени беда преследует меня повсюду. За что бы я ни брался, это не удается. Если тебя однажды в борьбе преследуют несчастья, то все друзья скоро покинут тебя. В тридцати победах ты собрал их и держал вместе. Одно единственное поражение – и они разбежались во все стороны".