Так наши великолепные девственные леса падают под непреклонным топором еврея и исчезают. Бедность и горе распространяется по нашим румынским деревням. Зеленые горы превращаются в голые скалы. Но еврей Анхаух и его родня неутомимо, днем и ночью, таскают набитые золотом чемоданы через границы страны.
Этими сказочными прибылями еврей делится с румынскими политиками, которые являются верными товарищами еврея в эксплуатации тысяч и тысяч румынских крестьян!
Собрание выбрало 30 крестьян, которые должны были под руководством Кэтэлина и Валериана Даниляну ехать в Бухарест для аудиенции у премьер-министра. Его хотели просить, чтобы он, все же, принял меры против планомерного опустошения лесов и отменил договор между церковным фондом и евреем Анхаухом. Но кроме того они хотели попросить премьер-министра ввести "Numerus clausus" в школах. Крестьяне хотели вместе с тем продемонстрировать свою любовь к молодежи, которая призвала их к борьбе. Собрание, кроме того, выбрало Тудосе Попеску и меня представителями тридцати крестьян в Бухаресте.
Я поехал заранее, чтобы подготовить все для приема этих 30 крестьян. Они впервые прибыли в столицу их страны с такой большой чистотой, заботой и надеждами в своих сердцах. Они приехали также к нам, студентам, и, несмотря на свою бедность, не побоялись больших денежных жертв. Поэтому румынское студенчество должно было принять их очень сердечно.
Когда они прибыли в Бухарест, студенты на вокзале встречали их как королей. Но разве они не истинные короли румынской земли, эти гордые горные крестьяне? Они со слезами на глазах вышли из поезда и поднимали взгляды к святой столице отечества.
За вокзалом уже ждал прокурор с большим количеством комиссаров и отрядами жандармерии. Они запретили нам проход. Полиция получила приказ атаковать нас. Приклады винтовок и резиновые дубинки обрушились на белые локоны и добрые лица крестьян. Посыпался град ударов со всех сторон. Мы, студенты, спрятали крестьян в центре и прорвали первое оцепление. Возле здания политехнического института мы прорвали второе и третье, и попали, наконец, на свободное пространство.
Крестьяне плакали. Один из них от негодования разорвал свою румынскую крестьянскую рубашку на теле.
На следующий день мы все пошли к премьер-министру. Нас записывают на следующий день. Наконец, нас обнадеживают третьим днем. Мы входим в зал и ждем. Мы ждем один час, молча, шепча, передвигаясь на цыпочках.
Тут появляется секретарь премьер-министра и говорит: "Господа, идите домой. Господин премьер-министр не может вас принять. Он только что созвал безотлагательное заседание Совета министров".
Мы пытаемся возражать: "Но мы все же приехали издалека…"
Но тут секретарь захлопывает дверь за собой. Каждый из этих крестьян только за билет на поезд заплатил тысячу лей, думаю я. Неужели нам придется уезжать ни с чем? Мы не можем больше оставаться в Бухаресте дольше и ждать.
Я хватаю дверную ручку, трясу ее и кричу изо всех сил: "Откройте! Немедленно откройте, иначе я разобью дверь на куски и войду силой!" Я колочу по двери ногой, чтобы придать больше силы моим словам. Теперь крестьяне тоже начинают кричать и нажимают плечами на дверь, что она трещит во всех стыках. Внезапно дверь открывается. На пороге появляются несколько объятых ужасом господ с бледными лицами и всколоченными волосами.
"Чего вы хотите, господа?" – заикаются они.
"Скажите господину премьер-министру, что если он не примет нас в данный момент, мы здесь быстро все разобьем вдребезги и ворвемся в его кабинет силой!"
Через несколько минут все двери широко открываются. Нас пускают. Через несколько лестниц мы добираемся до кабинета премьер-министра, мы входим.
В зале стоит, прямой и ровный, как линейка Йонел Брэтиану, премьер-министр. За ним стоят министры Ангелеску, Флореску, Константинеску, Винтила Брэтиану и другие.
"Чего вы все же хотите от меня, добрые люди?" – спрашивает премьер-министр.
Мы были внутренне еще в полном волнении и охотно дали бы резкий ответ, чтобы выразить наше истинное душевное состояние. Но когда крестьяне в своих крепких крестьянских башмаках прошли по мраморным ступеням и утонули в тяжелых коврах, они стали смущаться:
"Господин премьер-министр, Ваше превосходительство, мы целуем руки и склоняемся перед Вашим превосходительством в глубоком почтении. Чего мы хотим? Мы не требуем ничего иного кроме справедливости, так как евреи одолели нас. Они сотнями железнодорожных поездов вывозят древесину из наших лесов. Дождь заливает наши хижины, так как у нас даже нет скудной кровельной драни, чтобы покрыть крышу. Мы не можем послать наших детей в школу, потому что школы переполнены евреями. Так наши дети когда-то станут холопами евреев".
Премьер-министр выслушал их молча, ни словом не упоминая о предшествующих событиях в приемной.
В конце концов, крестьяне сказали: "Мы также требуем для студентов, чтобы им предоставили то, чего они требуют, и "Numerus clausus"".
Тут премьер-министр сказал: "Спокойно идите домой и наберитесь терпения. Я поручу разобраться с проблемой лесов. Но ввести "Numerus clausus" невозможно. Покажите мне хоть одно европейское государство, которое ввело его, и я тоже его введу".
Европе предстояло проснуться только через десять лет и ввести "Numerus clausus", и ей пришлось признать правоту нас и нашего требования. Конечно, Йонела Брэтиану тогда уже не было среди живых, чтобы сдержать свое слово. Тем не менее, его преемники – это никто иные как слуги Иудеи. Они подняли против нас кулак, и по приказанию чужих властителей они душат нас и убирают нас со своего пути.
Без какой-либо надежды мы ехали домой. Мы знали: ничего не произошло! Единственным результатом нашей аудиенции был арест доктора Кэтэлина, руководителя нашей делегации, и арест отца Даниляну.
Группа студентов устроила вечером демонстрацию перед зданием министерства внутренних дел. При этом студент Владимир Фриму был задержан и отправлен в тюрьму Вэкэкрешти.
Но мы, не добившись того, чего хотели, когда ехали в Кымпулунг.
Студенческий заговор в октябре 1923 года
Мы решили отомстить за несправедливость, чтобы дать предостерегающий пример на будущее.
В Кымпулунг прибыл также Моца. Мы вместе хотели подняться к монастырю "Петру Рареша" до Рарэу, так как я люблю эту гору как никакую другую. Пока мы взбирались к Рарэу, Моца изливал мне свою душу. Вся внутренняя борьба и тревоги прошлого времени выплескивались из него.
Он говорил: "Студенты определенно не смогут оказывать осенью дальнейшее сопротивление. Чем жалобно молить о прощении всех через один год борьбы, все же, лучше будет, если мы попросим их снова посещать лекции.
Мы как руководители хотим привести это движение к великому финалу. Мы хотим принести в жертву нас самих. С собой мы утащим в пропасть всех тех, кто виновны в измене нашему народу. Нам нужно достать пистолеты и застрелить всех предателей. Мы должны однажды подать пример, который как страшное напоминание войдет во всю будущую историю нашего народа. То, что произойдет с нами, застрелят ли нас при этом, или мы медленно сгнием в тюрьмах, не имеет никакого значения".
Я согласился с Моцей. Последний акт нашей борьбы должен был даже ценой нашего уничтожения остаться в истории, должен был стать справедливым наказанием предателям. Как позорно дезертировали эти создания, покинули свои ответственные позиции и унизили румынский народ, подвергнув его самым большим опасностям!
В то мгновение мы чувствовали, как наша кровь жаждет мести, возмездия за всю безнаказанную несправедливость и за длинную цепь унижений, которые наш народ должен был вынести...
Вскоре после этой прогулки мы собрались в Яссах в доме господина Булнару на совещание. Здесь присутствовали: Ион Моца, Корнелиу Джорджеску, Верникеску из Клужа, Илие Гырняца, Раду Миронович, Леонида Бандак и я из Ясс и Тудосе Попеску из Черновцов.
Вопрос, который мы задали себе в самом начале, звучал: кто ответственен в первую очередь за всю эту несправедливость? Кто несет главную вину за беды страны? Румыны или евреи? Мы все полагали, что главные виновники – это те соотечественники-мошенники, которые предают свой народ за иудины сребреники. Евреи – это наши враги и ненавидят нас, отравляют нас, хотят искоренить нас. Но руководители румынского народа, однако, которые действуют с ними заодно, – это больше чем враги: они предатели! Самого жесткого и самого сурового наказания заслуживает, в первую очередь, предатель. Только потом наступает очередь врага. Если бы у меня была единственная пуля в стволе, и передо мной стояли враг и предатель, я без промедлений выстрелил бы в предателя!
Мы согласились с кандидатурами определенных господ, которых мы знали как виновных в измене народу. Это было шесть министров. Во главе их стоял Георге Мырзеску. Наконец, настал бы час, когда мерзавцы, считавшие себя неограниченными хозяевами над послушным и неспособным к какому-либо сопротивлению народом, должны будут своей жизнью поплатиться за свои бесчестные поступки. Теперь сама нация непостижимыми душевными приказами посылала своих мстителей.