В противоположность демократическому застою борьба за социализм, утверждал Жорж Сорель, "пробуждает в душе высокие чувства, необходимые для этой гигантской битвы, и отодвигающие на второй план жажду удовлетворить свои чувства жестокостью; на первый план выступает гордость свободного человека, защищая рабочего от шарлатанов, от жадных до поживы вождей". Сорель провел глубокую параллель между подлинным социализмом и благородным типом войн. "Героическое представление о войне царит над всей античной историей, – писал он. – Республиканские учреждения древней Греции были вначале военными организациями граждан. Греческое искусство, философия, социальные утопии создавались для того, чтобы сохранить в городах ядро гомеровских воинов. В новейшее время войны за свободу были так же плодотворны, как древнегреческие". – Эта аналогия решительной пролетарской борьбы с победоносной войной помогает осмыслению благородных черт насилия по Сорелю.
Применительно к революции он развил свою мысль таким образом: "Насильственные действия пролетариата имеют значение лишь военных действий… На войне не убивают побежденных… Сила проявляется сообразно собственной природе, ничего не заимствуя у правосудия, которым общество пользуется против преступников. Чем больше распространится и разовьется синдикализм, освобождаясь от старых предрассудков, идущих от старого режима и католической церкви через посредство писателей, профессоров философии и историков революции, тем больше социальные конфликты будут носить характер чистой войны, вполне аналогичной борьбе двух враждебных армий".
"Но существует и другой вид войны, в котором нет ничего благородного, – заключал он. – Война уже не служит самоцелью, а должна удовлетворить честолюбию политических деятелей. Войны ведутся на чужой территории, чтобы получить немедленные материальные выгоды. Тогда всякое внешнее завоевание служит причиной победы внутренней, выпадающей на долю правящей партии". "Всеобщая социальная забастовка ближе к первому типу войны… Всеобщая забастовка обнаруживает безразличное отношение к завоеваниям, стремясь уничтожить государство,…которое было организатором завоевательных войн и распределителем благ". Не случайно Бенито Муссолини перед Первой мировой войной руководствовался этой идеей Сореля, осуждая стремление итальянских правителей к захвату чужих земель. Он предвидел, что участие Италии в коалиционной войне между буржуазными государствами, сведется к обогащению их финансово-политической верхушки.
О другом, ущербном типе социальных преобразований Сорель писал в начале XX века: "Так как в настоящее время благодаря новым средствам, доставляемым парламентским режимом, власть переходит из одних рук в другие, и так как пролетариат превосходным образом втиснут в рамки официальных союзов, то нам пришлось бы увидеть, как социальная революция завершилась полным рабством". Резкие характеристики Сореля подтверждаются процессами, идущими в европейских странах в XXI веке. Политические махинации правящих партий Европы, управляемые из единого международного центра, прямо ведут к социальному вырождению в масштабе континента, обрекая его народы на духовную немощь и бессилие, равносильные новому рабству.
Защищая насилие "с точки зрения его идеологических последствий", Сорель сомневался в обязательности пролития "крови ручьями" при его применении пролетариатом, но отстаивал тактику активизма. Убеждение, приводящее к активному действию, писал социолог, "совершенно не зависит от рассуждения или от воспитания индивидуальной воли, оно есть плод участия человека в той или иной войне". При этом Сорель не был сторонником слепого коллективизма, призывая к массовому восстанию. "Всеобщая стачка, так же как и войны за освобождение, представляет собой блестящее проявление индивидуалистического духа в поднявшихся массах", утверждал он. Называя Прудона "великой личностью", Сорель иронизировал над мягкостью этого высоконравственного, но беспощадного критика демократии и парламентаризма, надеющегося на бескровное разрешение социальных противоречий.
"В глазах современной буржуазии всё хорошо, что устраняет понятие о насилии. Наши буржуа хотят мирно опочить", – писал Сорель. – "Официальные социалисты могут рассчитывать на осуществление своих мечтаний устроиться в роскошных дворцах… "Есть два обстоятельства, способные остановить этот процесс: большая война, которая может вызвать приток энергии и поставить у власти людей, в самом деле желающих управлять, или очень резкое проявление насилия со стороны пролетариата, которое показало бы буржуазии богиню революции и отвратило их от гуманитарных пошлостей Жореса".
Исход Первой мировой войны и смена власти в Германии в 1933г. подтвердили эту мысль Сореля на примере государства, источником силы которого стало единство народного духа. Но большая франко-германская война 1871г. привела к другому результату. В момент падении Второй империи французы были под впечатлением легенд об армиях наполеоновских волонтеров. Однако к этому времени страна стремительно деградировала, и жизнь разбила иллюзии. Поражение 1871г. заставило Францию обратиться к прозаической и практичной политике, лишив революционного импульса действия "парламентских социалистов" и французский пролетариат.
Многие выводы Сореля вытекали из сознания неустранимой слабости французского государства, не поддающегося переустройству. "Синдикаты не имеют целью реформировать государство, как передовые умы XVIII века: они хотят вовсе уничтожить его", – убеждал он. Традиционное государство буржуазии требовало разрушения. Антимилитаризм социолога вызван этой яростной оппозицией государству, всегда воплощавшему, по его мнению, тенденцию к внешним войнам, ведущим к сплочению нации и снижающим остроту классовой борьбы. – Поэтому он отвергал патриотизм и национальную солидарность в буржуазномгосударстве.Подобные взгляды в начале Первой мировой войны разделял Муссолини, которого нельзя упрекнуть в недостатке любви к Италии.
Совокупность идей Жоржа Сореля воплощена в концепции мифа, не лишенной элементов фантастики, но пронизанной уверенностью в его реализации и хранящей убедительную силу, способную заразить массы. – Именно эти свойства определяют непреходящую ценность всякого мифа. "Не важно знать, какой из мелочей, составляющих мифологическую концепцию, суждено осуществиться в ходе исторических событий", – писал Сорель. – На эти мифы нужно смотреть просто как на средство воздействия на настоящее, и споры о способе их реального применения в течение истории лишены реального смысла; для нас важна вся совокупность мифологической концепции, отдельные её части важны лишь поскольку они позволяют рельефнее выступать заключающейся в ней идее… Катастрофа, возможно, никогда не будет иметь места, но она – миф, выражающий с полной ясностью принцип, заключающий в себе весь социализм".
Значение мифа, как сильнейшего стимула к действию, выясняется из представления Сореля о революционных действиях: "Для нас не важно, есть ли всеобщая забастовка нечто реально осуществимое или только плод народного воображения… Стачки зародили в пролетариате самые благородные и глубокие чувства, которые всеобщая забастовка объединяет в общую картину, сообщая благодаря этому слиянию каждому из них максимум интенсивности, вызывая в рабочих наиболее жгучие воспоминания о частных конфликтах. Таким образом мы интуитивно получаем полное представление о социализме". "Если бы идея всеобщей забастовки была только утопией, то парламентские социалисты не боролись бы так усердно против нее", – справедливо указывал Сорель. –Точно так же всякий искусно направляемый миф, части которого постепенно реализуются в ходе борьбы, всегда вызывает страх у противостоящей ему силы.
Рассуждая об этической ценности насилия, Сорель без колебаний отметал мягкий подход к этой проблеме: "Социалисты не позволят себя победить, не использовав предварительно всех средств, какие могло бы дать им положение вещей. Люди, посвятившие себя делу обновления мира, без малейшего колебания ухватятся за всякое оружие… Существующие социальныеотношения открывают простор для множества случаев насилия, и у рабочих не было недостатка к побуждению не отступать перед жестокостью, когда она могла оказать им услугу". – К сожалению, этот рецепт бесполезен для наций, смирившихся со своим жалким положением, будь то крупные европейские нации или русские в XXI веке. Если России суждено породить национального вождя, он будет использовать подходящую для русского народа форму социализма для спасения государств от разложения и гибели. Господство жестоких, но трусливых нуворишей может быть опрокинуто с помощью силы. Потрясающая эффективность индивидуального террора против национальных предателей, как первой стадии овладения властью, была доказана в предреволюционной России, в веймарской Германии и в Румынии конца 30-х годов XX века.
Актуальную мысль высказал Сорель по поводу радикальных сил: "Обновление придет от класса, работающего в недрах общества, в подполье, и так же отделяющего себя от современности, как иудейство отделяло себя от античного мира". Как завершающий призыв звучат слова французского социолога: "Насилию социализм обязан теми высокими моральными ценностями, благодаря которым он несет спасение современному миру".