– Биографические данные? Творческий портрет?
– Нет, общие сведения.
– Карл Фаберже держал мастерскую в Петербурге – примерно с середины прошлого века, позже – в Одессе и Москве: Кузнецкий мост, 4. Фаберже был главой фирмы и, так сказать, ее художественным руководителем. Материалы использовались самые разнообразные: металлы, эмали, дерево, камни – от драгоценных до поделочных Ассортимент изделий перечислять бессмысленно, потому что Фаберже был мастером единичной вещи – двух одинаковых предметов из его мастерских не выходило.
– Одинаковых не было? – настораживается Томин.
– Нет. За исключением наградных портсигаров, которые делались по правительственным заказам в годы первой мировой войны. Некоторое время существовали филиалы фирмы в Париже и Лондоне. Отсюда лондонское издание книги Сноумена «Искусство Фаберже», отсюда и нынешняя мода на него – перекинулась к нам из-за границы. Впрочем, он вполне заслуживает своей славы… Что-нибудь почерпнули?
– Почерпнул. Стало быть, портсигары делались стандартными?
– По двум образцам, – офицерские и солдатские.
– А книгу Сноумена вы видели?
– Да, это богато иллюстрированный искусствоведческий и биографический очерк. В ведущих библиотеках она есть.
– А у частных лиц?
– Возможно.
– Так. Какова цена на изделия фирмы в сравнении с другими из того же примерно материала?
– Даже сравнивать трудно, цены астрономические. Еще вопросы?
– Пока все, профессор.
– Если набегут, Зинаида Яновна даст мой телефон. – Он встает. – Спасибо за кофе. Между нами: сервиз не поповский. Был такой промысел – подделка русского фарфора.
– Подделка?
– Прошу прощения, если огорчил.
– Ничуть. Напротив… Мне «зашла в голову мысль»… Еще одну секунду – как определяется принадлежность вещи Фаберже?
– Для профессионального глаза – это прежде всего безупречность, почти фантастическая безупречность изделия со всех точек зрения. Рассказывают, что старик Фаберже обходил по утрам мастерскую с молоточком и, если замечал малейший изъян, вдребезги разбивал вещь. На любой стадии работы. Ну, а вообще принадлежность определяется по клейму. Оно встречается в различных вариантах: «Фаберже», «К. Фаберже», просто инициалы «К.Ф.». Для вещей на вывоз употреблялся при этом латинский шрифт. Но тут уже начинаются тонкости для гурманов. И, наконец, доказательством подлинности являются фирменные коробочки.
– То бишь упаковка? Неужели они сохранились?
– В хороших руках сохранились. Ну, мне пора.
Он прощается, уходит. Томин в задумчивости вертит чашку.
– Значит, мне всучили лимпопо… Большое спасибо за профессора, Зинуля.
– А почему «лимпопо»?
– Погоди, не сбей смысли… – Томин набирает номер. – Алло, Сергей Рудольфыч?.. Снова я, что приобретает уже хронический характер. Два слова: те вещи, о которых мы говорили, – они были в коробочках?.. А пресс-папье – нет?.. Все. Еще раз до свидания.
Кладет трубку, подпирает щеку кулаком.
– Как мне быть, да как мне быть… В бильярд Фаберже не выиграешь, купить не могу, время жмет… Зинуля, кипяток остался? Налей-ка еще. Что воды в рот набрала?
– Сам же велел молчать.
– Слушай, есть безумная идея. Что, если я попрошу задержаться попозже вечером и подыграть мне в маленьком спектакле?
– Хорошо попросишь – соглашусь. А в каком?
– По жанру это будет водевиль. Конечно, при условии, что начальство позволит.
* * *
Поздним вечером на Петровке, когда из лифта выходят Томин и Руднева, в пустынных коридорах нет никого, кто бы мог сказать: «Привет, Саша» или «Добрый день, товарищ майор». Спокойно можно чувствовать себя «Сашей с юга».
– Мы люди доверчивые, – говорит он, размашисто жестикулируя. – Но гордые. Покупаем настоящую вещь – не торгуемся.