В одном из внутренних помещений они застают художников-реставраторов: ласкового пожилого мужчину и молодую женщину.
– Здравствуйте. Следователь Зыков.
– Все понятно, все понятно. Милости просим, – улыбается художник и представляет женщину: – Ирина Александровна, моя верная соратница. Вместе изучали обе ваши картины. Вернее, даже три, ибо одна, так сказать, совмещенная. Присаживайтесь, пожалуйста.
– Я попрошу вас популярно объяснить товарищу директору, к каким вы пришли выводам и каким путем.
– Ирочка, поверните холст.
Женщина поворачивает «Инфанту», прибывшую из музея, лицом к сидящим.
– Прежде всего, голубчик, – говорит художник Пчелкину, – мы проверили белила. Вплоть до двадцатого века художники поголовно пользовались свинцовыми белилами, иных не существовало. С появлением же цинковых белил свинцовые из обихода исчезли. Так вот, мы берем картину и в темной комнате освещаем ее кварцевой лампой. Свинцовые белила при этом выглядят белыми, а цинковые – зелено-желтыми. Ваша картина, к сожалению, написана цинковыми, следовательно, в двадцатом веке.
– Так просто? – переспрашивает Пчелкин с некоторой даже иронией.
– Методика отработана, мы часто устанавливаем датировку полотен.
– А вы не могли бы наглядно продемонстрировать? – просит Зыков.
Женщина кивает с готовностью.
– Все под рукой. Хотите? – обращается она к Пчелкину. – Тогда пошли. Я возьму что-нибудь старое для сравнения.
Пчелкин бережно поднимает «Инфанту» и уносит вслед за художницей в соседнее помещение. Там гаснет свет.
– Пусть полюбуется, ему полезно.
– Бедолага, – сочувствует художник.
– Растяпа он! Если не хуже. Экспертизы у вас готовы?
– Да, вот одно заключение, вот второе.
Он передает Зыкову акты экспертиз, затем поворачивает лицом к нему другое полотно. Это пресловутый «Подпасок». Расчищенный участок теперь значительно больше.
– Обнорский был совершенно прав. Там, внизу, подлинный авторский слой. Там – «Диего де Сильва Веласкес. 1599-1660». Взгляните, какие мягкие, свободные, разнообразно положенные мазки различной величины, формы и плотности.
Возвращаются художница и Пчелкин. С убитым видом он несет фальшивую «Инфанту».
– Действительно что-то светится… по-разному… – Тут Пчелкин замечает «Подпаска». Взор его зажигается ненавистью и сами собой сжимаются кулаки. Неряшливый парнишка кажется ему почти живым врагом, которого хочется отлупить нещадно.
– Это тот самый прохвост с огурцом?! И под этим пугалом огородным… Нет, этого просто не может быть!
– Рад бы вас утешить, голубчик, да нечем. Мы и второй способ испытали – рентгено-флуоресцентный. В разные периоды, видите ли, один и тот же цвет, например, синий, достигался красками разного химического состава. Синий пигмент в вашей «Инфанте» содержит и железо, и кобальт. Художник употреблял красители современного фабричного изготовления.
– Я не знаю про железо и про кобальт, но она же старая картина! – Пчелкин снова хватается за свою «Инфанту». – Вы посмотрите – на ней трещинки по всей поверхности. Возьмите лупу…
– Без лупы вижу. Но ваши трещинки… Растолкуйте ему, Ирочка.
– Есть несколько мошеннических приемов, с помощью которых можно быстро состарить полотно, – объясняет женщина. – Например, пишут картину в тепле, потом выставляют за окно, потом снова в тепло. Иногда откроют холодильник и прямо к нему привяжут. Естественно, краски трескаются, но трещинки другие. Это, – указывает она на «Инфанту», – не след веков, а холодильное производство.
– Не могу поверить, такая красивая!
* * *
Пчелкин немного оправился от пережитого потрясения и, сидя в кабинете Зыкова, намерен упорно защищаться.