А великий поэт Мандельштам в своей прозе окрестил "собачьим племенем" всех скопом советских писателей, эту злобную свору, затравившую и его, и Булгакова. Может быть, поэт не придумал это именование? Может быть, оно ходило среди тех, кого эти писатели травили и загрызали? И почему Булгаков нарёк Шарикова Полиграфом? Такого имени нет в святцах (не ищи его, читатель, уже искали) и быть не может. Ведь "поли-граф" по-древнегречески – "многопишущий", зачем бы древним грекам понадобилось такое имя? У них ведь не было Союза писателей, обеспечивающего еду и жизнь по высшему разряду для членов правления и жирные объедки для просто членов. Тебя, читатель, конечно же, рассмешило и сейчас смешит имя-отчество Шарикова, но автору оно, несомненно, доставило двойное удовольствие. Хоть как-то, да поквитался он с теми, кто "погубил Мастера".
Да, читатель, не сомневайся, "собачье сердце", которое бьётся в груди гражданина Полиграфа, роднит с сердцем доброго пса Шарика только мышечная ткань. Но чувства, его наполняющие, точно такие же, как у многих и многих прямоходящих и высокостоящих – учёных, членов Союза писателей, партийных и государственных деятелей, военачальников и крепких хозяйственников. Чувства эти суть любовь к себе, жажда материальных благ в количестве чем больше, тем лучше, и лютая ненависть к тем, кто пытается эти блага урезать. И финальная битва на страницах "Собачьего сердца" разыгрывается вокруг Шариковских неотъемлемых шестнадцати аршин, а вовсе не на идеологической почве. Да если бы не эти спорные метры (как выразились бы герои позднейшей эпохи), стал бы Шариков строчить доносы на верховного жреца, да нет – на божество, которое создаёт новые человеческие единицы, продлевает существование старых, на словах и на деле учит тому, как жить и харчеваться по высшему разряду.
Нет, читатель, ты просто обязан задержать внимание и отметить, как скрупулёзно верен Филипп Филиппович своим идейным установкам даже в минуты тяжелейших испытаний. Вот они с Борменталем держат в ночи совет по серьёзнейшему вопросу – убивать или не убивать Шарикова. А вот непременная атрибутика этого совещания:
Между врачами (sic!) на круглом столе… стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный ящик.
Остроумцы-французы любят говорить, что дьявол прячется в деталях. В данном случае их остроумие неуместно. В квартире Преображенского дьявол не прячется. Он здесь развалился во всю её длину и ширину – и если ты не хочешь его замечать, читатель, то можешь объявить оптическим обманом и всё то, что происходит за пределами этой великолепной квартиры: нищету, голод, холод, репрессии, пытки, изнурительный труд массы всякой мрази ради светлого будущего для себя и тёмного, но соблазнительного настоящего для хозяев и гостей всё той же квартиры.
Однако чем закончилось совещание? Да ничем, если не считать очередной хулиганской выходки пьяного Шарикова. И неужели, читатель, ты всерьёз возомнил, что твой герой, "величина мирового значения", станет о чём-то советоваться с каким-то Борменталем? Может, он ещё и с тобой посоветуется?
– …Вы-то ведь не величина мирового значения.
– Где уж… <…>
Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделался похож на французского древнего короля.
Он просто перед вами обоими позирует, а заодно даёт многословный выход накопившимся отрицательным эмоциям. Ещё бы – коммуналка с Шариковым! Да такой сосед не каждому пролетарию в страшном сне приснится. Но судьба этого соседа была предопределена задолго до мелкой кражи и оклеветания Зинуши. Пролистай несколько страниц назад, читатель, и ты увидишь, что сразу же после обеда второго, спровадив Борменталя с Шариковым в цирк, Филипп Филиппович вынул из шкафа банку, в которой
В прозрачной и тяжёлой жидкости плавал… малый беленький комочек, извлечённый из недр Шарикова мозга.
Наглядевшись и заперев банку в шкаф, он воскликнул:
– Ей-богу, я, кажется, решусь.
Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки.
Но тебе, читатель, хорошо известно, что он решился. И решился уже тогда.
"Не имеющий равных" ни в Москве, ни в Европе, ни в Лондоне, ни в Оксфорде, профессор Преображенский – это тебе не студент-недоучка Франкенштейн. Он лучше и раньше других оценил свой шедевр, но и самому себе цену знает. И он играет на опережение – и выигрывает. Знай наших, Франкенштейн!
А что до упомянутого шедевра по имени Полиграф Полиграфович, то и он не имеет себе равных и несомненно заслуживает восхищения, невзирая на битьё стёкол, пьяную матерщину и прочие Шариковские непотребства. В конце-то концов, это же всё временное. Дело двух-трёх недель, как выразился Филипп Филиппович применительно к охоте за кошками и прочему собачьему наследию. А пьяное непотребство – это наследие Клима Чугунова, и оно тоже будет изжито.
Не верь Преображенскому, читатель, когда он восклицает, что во всём виноват Клим. Он просто обманывает твою и Борменталя наивность. Он хочет вернее заручиться вашим согласием на уничтожение "новой человеческой единицы". Ведь вы его охотно дали, это согласие, при убийстве Клима-первого. Он и внушает вам, что перед вами – Клим-второй. Но кем был первый Клим? Трактирным балалаечником с циррозом печени. Протри глаза, читатель, разве таков Шариков?
Совершив по воле своего создателя гигантский скачок по эволюционной лестнице, он уже по собственной воле во всю прыть лезет вверх по лестнице социальной.
…Наголодался я в молодости достаточно… а загробной жизни не существует.
Чей это голос? Того самого начальника и любовника несчастной машинисточки, который всплывал в сознании голодного пса в самом начале.
И вот он уже реализован и воплощён в образе П. П. Шарикова. И вот он уже входит в квартиру Преображенского, ведя за собой ту самую машинисточку.
…Будешь в роскошной квартире жить… каждый день ананасы…
Нет, Филипп Филиппович не станет дожидаться судьбы Франкенштейна.
Преступление созрело и упало
(М. А. Булгаков).
Да, не какое-нибудь банальное убийство, за которое готов взяться рыцарь Борменталь, а преступление грандиозное, достойное Верховного жреца – превращение человека в собаку.
"К берегам священным Нила…"
Жизнь в "роскошной квартире" входит в своё русло, возвращается на привычный "самый высокий уровень". Прогрессу науки тоже ничто больше не препятствует -
Пёс видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги – упорный человек, настойчивый, всё чего-то добивался…
Превращение человека в собаку состоялось окончательно и бесповоротно. Кто следующий?
Не пугайся, читатель, превращать тебя в собаку нет никакого смысла – дорого это, трудоёмко. А вот если тебя с миллионами тебе подобных лишить средств к существованию – ничего вам не останется, как кормиться из мусорных ящиков и обитать там же. Сами собой в бездомных собак превратитесь. Скатившись к подножию социальной лестницы, вполне логично продолжить движение вниз.
Шариков отлавливал и душил бездомных котов, чтобы воротники из них делать. А "новые единицы", возникшие в результате инволюции (и слово-то уже готово), они даже на органы не пригодны. Вон сколько их объявления дают – "продам почку". Да кто у них купит? Покупать надо в солидных фирмах, которые отлавливают и убивают молодых, здоровых, ещё не успевших наголодаться. Внутривидовая борьба вышла на новый виток. Вернее сказать, наука её на этот виток вывела. В дикой природе пожирают друг друга, чтобы выживать до поры до времени. А тут такие горизонты открываются!.. А чего стесняться, если души нет и загробной жизни не существует? А вдруг? – Ну, тогда ещё больше резонов оставаться здесь и дожидаться, пока наука настолько продвинется, что гарантирует "самый высокий уровень жизни" и по ту сторону.
"К берегам священным Нила…"
Так что, сам видишь, читатель, ни о какой любви в контексте "собачьего сердца" и речи быть не может. Про любовь – это "Мастер и Маргарита". Но и там немало такого, над чем можно посмеяться. Булгаков есть Булгаков.
О Великий Насмешник!
О любимый наш Мастер!
Системные требования: процессор Intel с тактовой частотой от 1,3 ГГц и выше; операционная система Microsoft Windows XP, Vista или Windows 7; от 256 Мб оперативной памяти; от 260 Мб свободного пространства на жестком диске; разрешение экрана не ниже 1024×768; программа Adobe Reader версии не ниже X.
Примечания
1
В отличие от классика марксизма Филипп Преображенский произносит слово учиться единожды, а не трижды. Но звучит весомо.