После окончания университета "свободный гражданин мира" вернулся на родину с ощущением, что перед ним "открыты все пути". Однако полутора лет службы в родном городе оказалось достаточно, чтобы эти романтические надежды развеялись.
В мае 1835 года – разгар белых ночей! – Гончаров приезжает в Петербург, как оказалось, навсегда. Он начинает свою чиновничью карьеру в должности губернского секретаря в Министерстве финансов (двенадцатый класс: непреодолимые десять ступеней до действительного тайного советника, но зато всего два шага вниз – рукой подать! – до пушкинского коллежского регистратора).
В первые годы, как и положено реальному наследнику литературного Акакия Акакиевича Башмачкина, Гончаров жил "с мучительными ежедневными помыслами о том, будут ли в свое время дрова, сапоги, окупится ли теплая, заказанная у портного шинель в долг?". Зато, в отличие от литературного героя, губернский секретарь не переписывал, а писал: "все свободное от службы время посвящал литературе". Практически все произведения, созданные Гончаровым позднее, были задуманы в первое петербургское десятилетие. Определился и круг его литературных знакомств: семейство академика живописи Н. А. Майкова, откуда вышли поэт A. Н. Майков и критик В. Н. Майков; поэт B. Г. Бенедиктов; беллетристы И. И. Панаев и Д. В. Григорович.
Подражательные романтические стихи, несколько повестей, "физиологический очерк" "Иван Савич Поджабрин", начало романа "Старики" не принесли начинающему автору ни удовлетворения, ни успеха: "кипами исписанной бумаги я топил потом печки".
Но в 1847 году Гончаров публикует роман "Обыкновенная история", книгу, которая "произвела в Питере фурор – успех неслыханный!" (В. Г. Белинский).
Приехав на родину летом 1849 года, писатель уже не производил впечатления бедного Башмачкина. "Когда я увидел Гончарова в тридцать пять лет, совершенно зрелым мужем, он показался мне точно счастливо-балованное дитя. Беспечный и беззаботный, он в эти лета играл в жизнь" (Г. Н. Потанин).
После публикации второго романа Гончарова постоянно будут сравнивать с его главным героем. Сам писатель продолжит эту игру, обнаруживая в себе черты Обломова и жалуясь, что пробавляется "миниатюрными, обломовскими, домашними интересами". Но в одном из кульминационных эпизодов романа Обломов так и не рискует для свидания с любимой девушкой перейти Неву по шатким мосткам (ч. 3, гл. 6). Гончаров же однажды отправился в кругосветное путешествие! (Вторую писательскую "кругосветку" позднее совершил Чехов.)
"Вы, конечно, спросите, зачем я это делаю. Но если не поеду, ведь, можно, пожалуй, спросить и так: зачем я остался? Поехал бы затем, чтобы видеть, знать все то, что с детства читал, как сказку, едва веря тому, что говорят. <…> Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь – я, такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду, а если наружно и кажусь постоянен и верен своим привычкам и склонностям, так это от неподвижности форм, в которые заключена моя жизнь", – исповедуется Гончаров друзьям накануне прощания с Петербургом и Россией.
"Доброкачественная зараза" путешествий от крестного отца перешла и к его воспитаннику.
7 августа 1852 года экспедиция под руководством адмирала Е. В. Путятина отправилась из Кронштадта на фрегате "Паллада". Гончаров находился в ее составе в должности адмиральского секретаря. Он видел Лондон и португальскую Мадеру, обогнул мыс Доброй Надежды, гулял по Сингапуру и Гонконгу, задержался в Японии, сошел на берег на Дальнем Востоке, через Якутск, Иркутск, на несколько дней задержавшись на родине, 25 февраля 1855 года вернулся в Петербург.
Всего неделю назад умер царствовавший 30 лет и казавшийся вечным император Николай I. Через полгода русские войска сдадут Севастополь. В середине пятидесятых в России начинается новая эпоха – "оттепель", "шестидесятые годы". Гончарова она еще раз вознесет на гребень славы, потом – ввергнет в ожесточенные споры и продолжительное молчание.
Оба участвовавшие в кругосветной экспедиции судна не вернулись назад. "Диана" погибла во время землетрясения у берегов Японии, "Палладу" затопили в Императорской гавани Амурского лимана. Но фрегат навсегда остался в истории русской литературы: в 1858 году Гончаров публикует "очерки путешествия в двух томах" – "Фрегат "Паллада"".
В этой книге словно конфликтуют, выясняют отношения Странствователь и Домосед (персонажи стихотворения К. Д. Батюшкова): подробное, любовное и добродушно-юмористическое описание чужих земель и обычаев все время корректируется памятью о родине; романтика дальних странствий испытывается мирным образом домашнего очага, привычной жизни.
"Жизнь моя как-то раздвоилась, или как будто мне дали вдруг две жизни, отвели квартиру в двух мирах. В одном я – скромный чиновник, в форменном фраке, робеющий перед начальническим взглядом, боящийся простуды, заключенный в четырех стенах, с несколькими десятками похожих друг на друга лиц, вицмундиров. В другом я – новый аргонавт, в соломенной шляпе, в белой льняной куртке, может быть с табачной жвачкой во рту, стремящийся по безднам за золотым руном в недоступную Колхиду, меняющий ежемесячно климаты, небеса, моря, государства".
Но в предпоследней главе, "Из Якутска", весь мир и весь проделанный за два с половиной года путь съежится, сожмется перед безмерностью родины. ""Свет мал, а Россия велика", – говорит один из моих спутников, пришедший также кругом света в Сибирь. Правда. Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники; а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий".
ДОМОСЕД: МОХОВАЯ, 3
Объехав свет кругом,
Спокойный домосед, перед моим камином
Сижу и думаю о том,
Как трудно быть своих привычек властелином;
Как трудно век дожить на родине своей
Тому, кто в юности из края в край носился,
Все видел, все узнал – и что ж? из-за морей
Ни лучше, ни умней
Под кров домашний воротился…
( К. Н. Батюшков. "Странствователь и домосед" )
Закончив реальное и литературное путешествие, Гончаров вернулся к привычной жизни и прежним темам. В 1859 году появляется его главная книга – "Обломов". С определением "Творец "Обломова"" (так называются воспоминания П. Д. Боборыкина) Гончаров войдет в историю русской литературы.
Гончаров-чиновник меняет области занятий и медленно, но растет по служебной лестнице. Он становится цензором Петербургского цензурного комитета, едет в первый заграничный отпуск, после успеха второго романа подает прошение об отставке, потом, во многом из-за денежных затруднений (он ведь "сын купца", у него нет наследственных имений!), возвращается на службу, цензурует крупнейшие русские журналы демократической ориентации ("Современник", "Русское слово") и лишь в 1867 году окончательно уходит в отставку в чине действительного статского советника (четвертый класс, в военной табели о рангах равный генерал-майору), не дотянувшись одной ступеньки до того места в литературной табели о рангах, которое присвоит Гончарову Чехов.
"Вышел в отставку, о которой давно помышлял, как об отрицательном, но неизбежном благе. <…> Прослужив 30 лет, я счел себя и вправе успокоиться и отдохнуть, – все, что мне теперь остается, так как свобода теперь для меня – мертвое благо, которым я не могу воспользоваться производительно", – пожалуется Гончаров в письме Тургеневу (10/22 февраля 1868 г.).
Гончаров-писатель работает все медленнее и тщательнее. Шестидесятые годы проходят под знаком "Обрыва" (первоначальное заглавие – "Художник"), задуманного еще в 1849 году. "…Этот роман была моя жизнь: я вложил в него часть самого себя, близких мне лиц, родину, Волгу, родные места…"
Работа над романом идет так медленно, что вызывает авторские подозрения и затяжной, мучительный конфликт с соседом по фотографии 1856 года и литературным соратником. В середине 1850-х годов Гончаров "с подробностями, сценами и деталями" "открыл" замысел романа Тургеневу, а потом с удивлением обнаружил похожесть на замысел собственной книги уже опубликованных тургеневских романов "Дворянское гнездо" и "Накануне".
Так возникло "дело о плагиате", был собран писательский "третейский суд", вынужденный заняться литературной экспертизой. Решение судей оказалось компромиссным: "Произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны".
Отношения между писателями постепенно восстановились. Но Гончаров до конца жизни не смог избавиться от психологической травмы. Много лет он сочинял обращенную к будущим читателям исповедь "Необыкновенная история", в которой пытался восстановить "истинные события" (подзаголовок очерка), закрепить свой приоритет в изображении персонажей и сюжетных ситуаций "Обрыва", избавить потомков от подозрений в собственных заимствованиях у других авторов.
Встречаясь с подобными сложными случаями в истории литературы, мы всегда должны помнить о главном – писательском деле.
"Какое наслаждение уважать людей! – замечает Чехов в записной книжке (первоначально предполагалось, что эту реплику произнесет один из его героев). – Когда я вижу книги, мне нет дела до того, как авторы любили, играли в карты, я вижу только их изумительные дела".