- А я почти уверен, что ты ревнуешь меня к девушке. Не стоит. Ты все еще почти такая же, какой я тебя увидел в первый раз.
Но это была неправда: многочисленные роды оставили свой след, талия пополнела, груди и живот погрузнели. Она закутывала лицо во время сильных ветров и смазывала кожу салом, но даже пальцами можно было нащупать морщинки у глаз. Ей было уже двадцать пять, молодость прошла.
- Нужно побольше добычи, - продолжал Есугэй, - чтобы содержать еще одну жену, но разжиться в ближайшее время вряд ли удастся.
Оэлун вздохнула.
- Тогорил не хочет идти в поход с тобой.
- О, он счастлив был увидеть меня. Он желает мне добра.
- Он - твой анда. Если бы он поддержал тебя сейчас…
- Тогорил поддерживает меня, - сказал Есугэй, - но он не хочет идти в поход со мной… пока. Он выжидает, чтобы посмотреть, кто становится сильнее - мои сторонники или мои враги.
- Он не был бы ханом, если бы поступал иначе. Он все еще заигрывает с мэркитами, прося их о помощи, и не получает ее, пока его дядя правит кэрэитами.
- Все верно, Оэлун, но не в этом дело. Он также не был бы ханом, если бы не прикончил старших братьев. Тогорил не из тех людей, которому родственные узы мешают добиваться своего. - Есугэй взял ковш и попил. - Осенью нам может повезти, если добыча будет хороша. Курултай, возможно, провозгласит меня ханом. Вот тогда Тогорил поддержит меня.
Но никакой курултай не соберется до тех пор, пока тайчиуты блюдут собственные интересы. Они согласны подчиняться Есугэю как военачальнику или во время охоты, но они ни за что не сделают его ханом - пока Тогорил кормит его лишь заверениями в дружбе, или пока живы старые тайчиутские ханши.
- Ладно, - сказала Оэлун, положив руку на колено. - Я хотела с тобой вот еще о чем поговорить. Мне пришло в голову, а не подыскать ли нам жену для Тэмуджина?
- Ему только девять.
- Этого достаточно для помолвки. У него будет время узнать девочку и послужить ее семье до свадьбы, как это было с моим отцом до того, как он женился на моей матери. Для Тэмуджина было бы лучше обзавестись женой мирно, а не наживать врагов, умыкая ее.
- Некоторые женщины стоят такого риска. - Он тронул Оэлун рукой. - И где же мы будем искать суженую для Тэмуджина?
- В моем племени олхонутов, наверное, или в хонхиратских родах. Ты мог бы заключить союз с одним из их вождей, поскольку земли их примыкают к татарским.
- Воины они не лучшие, но женщины у них красивые, - сказал он, похлопав жену рукой. - Я подумаю об этом.
Оэлун встала.
- Сочигиль будет рада увидеть тебя, и товарищи твои захотят услышать, как ты съездил к хану кэрэитов. Скажи им, что он доверяет своему анде предводительствовать ими. Пусть они думают, что хан не заключит тесного союза с другим вождем.
Есугэй спал в ее постели. Оэлун не жаждала его объятий, хотя он отсутствовал почти целый месяц. Он взял ее так, как утолял голод или жажду - быстро, и отвернулся тотчас после того, как удовлетворился. Его страсть разгоралась ненадолго - так вспыхивают угольки в костре перед тем, как погаснуть, а она утратила свойство кремня - высекать новые искры. Даже пламя его ненависти к врагам разгоралось все реже; она чувствовала, что он устал от сражений.
При этой мысли ее охватил страх. Мужчины должны сражаться, пока все враги не сдадутся или не погибнут. Ненависть была огнем, в котором закалялись их мечи. Если огонь разгорится слишком сильно, металл размягчится. При слабом огне оружие не получит должной закалки. Люди заботятся о своей ненависти, как об огне в очаге. Ненависть поддерживает их жизнь. Может быть, у Есугэя нет больше должной ненависти.
Оэлун выскользнула из постели и стала на колени перед люлькой Тэмулун. Она отвязала ребенка и дала ей грудь. Сыновья ее спали на постелях из подушек в западном углу юрты. Видимо, Тэмулун будет ее последним ребенком. Теперь ее ждут другие радости - женить сыновей, нянчить внуков. И все же она печалилась, как это бывало, когда холодные ветры предупреждали о наступлении осени.
Оэлун прижала дочь покрепче. Ее любовь и ненависть связаны с детьми - любовь к тем, кого она произвела на свет, ненависть ко всем, кто угрожал им. Она не позволит, чтобы эта любовь и эта ненависть горели слабо, пока у нее есть жизнь.
11
Бортэ стояла одна в широкой степи под беззвездным черным небом. Призрачное крылатое существо, освещенное ярким огнем, которое оно несло, летело прямо на нее. Она закрыла лицо руками и смотрела сквозь пальцы на белого сокола. В левой лапе он держал огненный шар, а правой сжимал большую белую жемчужину.
Бортэ протянула к нему руки, больше ничего не боясь. Она восторженно смотрела на неистовый свет и тусклое сияние, которые птица несла в своих когтях. Сокол покружил над Бортэ и выпустил ношу. Бортэ подхватила сияющие предметы, а белая птица села ей на запястье.
- Я принесла тебе солнце и луну, - сказала птица.
Бортэ взглянула ей в глаза и увидела, что они испещрены зеленым и золотым. Шары вдруг вспыхнули ослепительно ярко.
Бортэ вскрикнула и проснулась. Душа ее вернулась к ней. Остался только свет очага и тень ее матери, склонившаяся над котелком.
- Что с тобой, Бортэ? - спросила мать.
- Сон видела, - ответила Бортэ и села на постели.
- Сегодня самая подходящая ночь, чтобы видеть сны, - донесся из глубины юрты басовитый голос отца. Он сидел на постели и натягивал сапог. - Одевайся, дитя, и расскажи мне о своем сне.
Бортэ выкарабкалась из постели, натянула сорочку и потянулась за штанами. Ее брат Анчар сидел на постели и зевал.
- Опять сны? - спросил мальчик.
- Этот был самый странный, - сказала Бортэ.
- То же самое ты говорила о последнем сне, когда дикая лошадь подскакала к тебе и позволила сесть верхом.
Бортэ нахмурилась. Анчару было восемь лет, на два года моложе нее, а дразнится ужасно. Она надела халат, который был ей по колено, подошла к отцу и села на войлок у его ног.
- Не дразни сестру, - сказал отец Анчару. - Сны о многом говорят. Духи посылают их, как предупреждения, или показывают нам, что может случиться. А теперь, дочка, расскажи нам свой сон.
- Я стояла одна в поле, - сказала Бортэ, - и увидела свет. Потом ко мне подлетел белый сокол с ярким пламенем в одной лапе и бледным в другой. Он бросил огни мне в руки, сел на мою руку и сказал, что это солнце и луна.
Отец погладил свою тощую седую бороденку.
- Ты уверена в этом?
Бортэ кивнула.
- И я видела глаза птицы, когда она говорила, - они были и карие, и зеленые, и золотые. Потом огни вспыхнули, и я проснулась. - Бортэ покачала головой. - Что бы это значило, папа?
- Точно не знаю, но это какое-то важное предзнаменование, потому что я видел похожий сон.
- Неужели, Дай? - сказала склонившаяся над очагом мать Бортэ. - Так не бывает, чтобы в семье двое видели одинаковый сон. Сколько раз я рассказывала тебе свои сны, а ты их видел уже позже меня?
- Но чтобы той же ночью? - сказал Дай, покачав головой. - И сон был самый необычный. Я и прежде видел во сне солнце и луну, но они оставались в небе.
- Так ты тоже видел сокола? - спросила Бортэ. - Держал ты солнце и луну в руках?
- Я припоминаю белую птицу, - сказал отец. - Может, это был сокол. Мне принесли что-то. Птица, наверно, принесла. Я думаю, ты видела это предзнаменование яснее меня, - сказал Дай, вытянув ноги.
Потом он обратился к жене:
- Шотан, где мой завтрак?
Круглолицая женщина взяла в руки чашку.
- Порой я удивляюсь, почему люди называют тебя Дай Мудрец. Тебе бы больше подошло имя Дай Похититель чужих снов. Это уже не в первый раз ты слышишь чей-нибудь сон и убеждаешь себя, что видел его тоже.
- Нет, Шотан, - сказал Дай, крутя кончик своего длинного уса. - Я верю Бортэ, мне такое же привиделось, только не так ясно. Я видел кусочек ее сна. Она объяснила мне то, чего я не досмотрел сам.
Черные глаза Шотан смотрели на него с любовью.
- Тебе бы шаманом быть, Дай.
- Я не имею достаточного призвания для этого, а у нашей дочери душа шаманки.
- Это хорошо, но ей когда-нибудь придется выйти замуж, а некоторые мужчины не любят, когда их жены колдуют или посылают свои души гулять без тела.
- А разве это плохое предзнаменование? - спросила Бортэ.
- Птица была белая, - ответил Дай, - а этот цвет предвещает хорошее.
- Молись, чтобы нам не дали солнце и луну, - сказала Шотан. - Если они будут в курене, то всюду под Небом будет тьма.
Она зачерпнула черпаком похлебку из котла; Бортэ встала и пошла к очагу, чтобы помочь.
12
Овцы блеяли, ягнята льнули к маткам. За куренем отары овец и коз щипали короткую траву в проталинах.
Бортэ отошла от матери и села на пригорке неподалеку от отцовского стада. Обычно она сплетничала с двоюродными сестрами и другими девочками, пася овец, но теперь ей хотелось побыть одной, подумать над тем, что видела во сне.
Юрты хонхиратов, у которых предводительствовал ее отец, стояли к востоку от реки Эрчин. Дай был старшим в малом стане, насчитывавшем не более двухсот человек. Роды хонхиратов воссоединялись осенью, когда кочевали к озеру Буир для большой охоты, прежде чем перейти на зимнее становище.
Как и многие другие хонхиратские воины, Дай давно уже не воевал. Молодым человеком, еще до рождения дочери, он участвовал в набегах, но хонхираты, если им ничего не угрожало, предпочитали избегать кровопролитий. Торговля с купцами, которые иногда посылали караваны через соседние татарские земли, приносила им столько же, сколько они могли добыть в набеге.