В конволюте с Хронографом, как мы уже рассматривали, были вплетены: "Временник, еже нарицается летописание русских князей и земля Рускыя", "Сказание о Индии богатой", "Синагрип царь Адоров", "Слово о полку Игореве" и "Девгениево деяние" при этом Василий Крашенинников почерпнул известия о древнейшей истории России как из самого Хронографа, так и из "Временника". Если Крашенинников многократно цитирует "Хронограф", полное заглавие которого приведено в первом издании "Слова", а также в письме А. И. Мусина-Пушкина К. Ф. Калайдовичу в 1813 году, как: "Книга, глаголемая Хронограф, рекше начало писменом царских родов от многих летописец; прежде о бытии, о сотворении мира, от книг Моисеовых и от Иисуса Навина, и от Судей Iудейских, и от четырех Царств, так же и о Асирийских Царех, и от Александрия, и от Римских Царей, Еллин же благочестивых, и от Руских летописец, Сербских и Болгарских", то он неминуемо должен был ознакомиться и с другими рукописями конволюта, в том числе и с рукописью "Слова о полку Игореве". Однако никаких следов такого знакомства не обнаружено. Почему? Писатель И. В. Можейко, цитаты из труда которого мы неоднократно приводили, отвечает на этот вопрос весьма просто: "Правда, среди трудов, которые Крашенинников использовал из "Хронографа", "Слово о полку Игореве" не значится, в чем нет ничего удивительного, потому что содержание "Слова" Крашенинникова заинтересовать не могло.
Итак, фабрикант Крашенинников держал в руках тот хронограф, который потом купил у Иоиля обер-прокурор синода (будущий.– А.К.) Мусин-Пушкин. Следовательно, в 1750 году он лежал на месте".
Вывод, как видим, весьма поспешный и, к сожалению, неверный. Если столь образованный всесторонне человек, каким был Василий Крашенинников, держал в руках рукопись "Слова о полку Игореве", мало того, прочитал его внимательно, поскольку, по мнению И. В. Можейко, "…содержание "Слова" Крашенинникова заинтересовать не могло", и после всего этого равнодушно отложил рукопись в сторону, то какого же мнения о его образованности составили бы его потомки? Да случилось такое, счастливчик забил бы во все колокола, что в его руках оказался подобный шедевр. Не забил, значит, не держал, стало быть, на весь период работы Василия Крашенинникова, то есть с 1747 по 1761 год в конволютном сшиве древних рукописей никакого "Слова о полку Игореве" не было.
Учитывая вышеприведенное мнение О. В. Творогова об отсутствии надежных аргументов в пользу того, что Василий Крашенинников использовал рукопись "Слова" в своем произведении, приходится признать, что и он подобного же мнения об образованности последнего, то есть видел, держал в руках, прочитал, ничего полезного для своего труда не обнаружил и, позевывая, отложил в сторону. Каково? В противном случае О. В. Творогов должен был согласиться с тем, что рукописи "Слова" в сшиве с "Хронографом" на тот период не было. А этого выдающийся представитель школы академика Д. С. Лихачева допустить никак не мог.
Нам же вся эта довольно прозрачная история с "наличием – отсутствием" рукописи "Слова" на период работы Василия Крашенинникова над "Описанием земноводного круга" дает основание сделать следующий логический шаг: "Слово о полку Игореве" не могло быть написано раньше 1761 года!
Любознательный читатель:
– То есть подтверждается высказанная вами ранее гипотеза, что написано оно было во временно́м интервале с 1762 по 1768 год, не так ли? Не кажется ли вам, что пора уже назвать имя этого загадочного Анонима?
– Пора. Но нам представляется, что вопрос Любознательный читатель задает с небольшим подвохом. Он и сам уже давно "вычислил" это имя, тем более что в нескольких местах нашего сочинения оно как бы между прочим уже звучало. Однако предоставим возможность назвать имя Анонима все-таки Александру Сергеевичу Пушкину.
Памятуя, что в своих воспоминаниях К. Д. Кавелин отметил, что в диспуте, который происходил 27 сентября 1832 года в одной из аудиторий Московского Университета, М. Т. Каченовский проговорился, что А. С. Пушкин в своих эпиграммах на него (Каченовского. – А. К.) неоднократно упоминал имя автора "Слова о полку Игореве", мы можем предугадать ход мысли поэта.
Пушкин помнил все свои эпиграммы на Каченовского, в том числе и те три из них, где наряду с именем редактора "Вестника Европы" фигурировали иные лица. Отпадает эпиграмма "Собрание насекомых", написанная Пушкиным в 1830 году, где наряду с Каченовским фигурируют четыре литератора-современника (Глинка, Свиньин, Олин и Раич), зашифрованныепоэтом в виде звездочек по числу слогов в фамилиях.
А вот в эпиграмме "Там, где древний Кочерговский…", опубликованной в "Московском телеграфе" (№ 8, 1829 год) уже упоминается Каченовский под вымышленной Пушкиным фамилией Тредьяковский:
Там, где древний Кочерговский
Над Ролленем опочил,
Дней новейших Тредьяковский
Колдовал и ворожил:Дурень, к солнцу став спиною,
Под холодный Вестник свой
Прыскал мертвою водою,
Прыскал ижицу живой.(Выделено мной.– А. К.)
Смысл эпиграммы в том, что некий сказочный персонаж, "дурень", делает все невпопад: становится спиной к солнцу (в данном случае – к истинному уму, знанию); прыскает мертвой водой (которая, согласно сказочным представлениям, не может оживить мертвое тело, под которым подразумевается журнал Каченовского); в то же время прыскает живой водой, чтобы оживить давно вышедшую из употребления букву ижица (в журнале "Вестник Европы", редактируемом М. Т. Каченовским, использовалась архаическая форма написания слов греческого происхождения с употреблением буквы ижицы, вызывавшая насмешки). В том же журнале, где была опубликована эпиграмма, в сноске указана "опечатка", а именно в 3-й строке снизу вместо "Вестник" следует читать "Веник", что значительно усиливало сатирический смысл эпиграммы, с одной стороны, и для видимости как бы отводила острие эпиграммы от "Вестника Европы", а значит, и самого Каченовского, поскольку цензурой запрещалось в публикациях делать сатирические (оскорбительные) выпады против конкретной личности.
В данной эпиграмме нас, но прежде всего Пушкина привлекает другая личность, поскольку под "древним Кочерговским" подразумевается некто, "опочивший" над Ролленом. "Вычислить" личность не представляет труда, если учесть, что 13-томную "Древнюю историю" французского историка Шарля Роллена (1661-1741 годы) и 16-томную "Римскую историю" его же в соавторстве с Кревье перевел на русский язык не кто иной, как Василий Кириллович Тредиаковский – поэт, историк, лингвист, археограф, переводчик – личность весьма колоритная, но, к сожалению, ко времени Пушкина практически всеми забытая.
Неужели Тредиаковский?! Пушкин вспоминает вторую свою эпиграмму на Каченовского, где прямым текстом читается: "Василий Тредьяковский". Речь идет об эпиграмме "Литературное известие", опубликованной в альманахе "Подснежник" на 1829 год.
В этой эпиграмме Пушкин традиционно высмеивает журнал М. Т. Каченовского "Вестник Европы" за его отсталые мнения и тон. Действие перенесено в царство мертвых (элизий). Звездочки по числу слогов означают: "Михайло Каченовский".
В Элизии Василий Тредьяковский
(Преострый муж, достойный много хвал)
С усердием принялся за журнал.
В сотрудники сам вызвался Поповский,
Свои статьи Елагин обещал;
Курганов сам над критикой хлопочет,
Блеснуть умом Письмовник снова хочет;
И, говорят, на днях они начнут,
Благословясь, сей преполезный труд, -
И только ждет Василий Тредьяковский,
Чтоб подоспел *** ****.