Чрезвычайно характерно, что в программных документах политических партий России 1917–1918 гг. существует единство оценки революционного радикализма и большевистского режима как анархического. Правые партии, традиционно стоявшие на позициях монархизма, видели в нем следствие революционного крушения общества и фанатичное стремление разрушить "решительно все, сущее в Российском государстве, начиная с государственной власти и кончая семьей, кончая личной собственностью, – одним словом, всем тем, что дорого каждому порядочному человеку" . Кадеты, стоявшие на позициях классического парламентаризма, определяли большевистский (и советский) проект как выражение русского традиционализма – крестьянско-солдатского бунта в стиле пугачёвщины, а сам большевизм считали "преемником марксизма и бакунизма" . Из этого вытекала программа свержения большевизма и установления бонапартистского режима в период Гражданской войны . Меньшевики, напротив, противопоставляли большевизм "подлинному" марксизму и определяли их режим как "катастрофический реванш бакунизма над марксизмом" , бланкистский переворот, реализацию нечаевской программы революции в форме заговора. Данная трактовка была воспринята западной социал-демократией, причем не только ее традиционными лидерами (К. Каутский), но и радикальной частью (Р. Люксембург). Она представлена в документах еврейской социал-демократической партии Бунд . Эсеры в принципе приняли ту же интерпретацию, указывая на сходство нового режима с якобинско-бланкистской диктатурой: "Большевизм, – считали они, – есть русская разновидность бланкизма с резко выраженным стремлением к явочно-захватным, но преимущественно политическим методам действий: к захвату власти, к установлению диктатуры" .
Партии крайне левой части политического спектра увидели в революции попытку осуществления коммунистической программы. Эсеры-максималисты выступали за "революцию коммуналистическую, децентрализованную", противопоставляя ее политической революции, которая неизбежно носит "централистический характер". Разделяя представления о государстве-коммуне, они выдвинули свой "Проект основ Конституции Трудовой Республики", принятый на конференции (1918). "Трудовая Республика, в их интерпретации, – есть децентрализованное общежитие с широкой автономией отдельных областей и национальностей, ее составляющих" . Анархисты-коммунисты видели задачу социальной революции в непосредственном осуществлении коммунизма, а способом достижения цели считали "немедленное освобождение от власти какого бы то ни было центра, – ее полная децентрализация". Они призывали к "разрушению государства" – "уничтожению всякой власти", "всяких законов и судов", тюрем, "так как тюрьмы еще не исправили ни одного преступника", "собственности в широком смысле этого слова", семьи и "поповского брака", как препятствия к "свободному союзу между мужчиной и женщиной". "При анархическом Коммунизме, – считали они, – исчезнет всякая эксплуатация человека над человеком – исчезнет зло, насилие и грабежи", "зло само по себе должно исчезнуть на земле" . Партия немедленных социалистов (левей большевиков, правей анархистов) выдвигала (в 1918 г.) идеал Коммуно-государства, которое, в отличие от традиционных его форм, не предполагает правового регулирования, насилия и эксплуатации, но представляет собой Производственную Коммуну – "кладет в основу общества солидарность, конструируя обществожитие на основании свободного договора с помощью совещательных политических институтов". Программа анархо-коммунистов проектировала на этой основе уничтожение классов, собственности, семьи, религии и "разрушение государственной власти, служащей орудием угнетения рабочего класса" . Интересно, что анархисты первоначально усмотрели в большевизме непоследовательное проведение своей программы общественного устройства и лишь позднее с удивлением обнаружили, что это не так.
Какое место занимал большевизм в этой системе взглядов с точки зрения концепции политико-правового устройства? Об этом можно судить по эволюции взглядов Ленина на конституционно-политическое устройство в 1917–1920 гг. До захвата власти Ленин считал прообразом переходного типа государственности Парижскую коммуну. В книге "Государство и революция" (написанной в августе-сентябре 1917 г.) содержание переходного процесса определяется как разрушение парламентаризма и установление "демократической Республики типа Коммуны", сопровождающееся призывом учиться у коммунаров революционной смелости и практике разрушения государственности. В проектируемом государстве нового типа (для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества) все граждане превращаются "в служащих по найму у государства" – "становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного синдиката". По мере того как "необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития станет привычкой", "будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства". Эта интерпретация государства-коммуны, чрезвычайно близкая анархизму, уравновешивается, однако, формулой о необходимости сохранения на переходный период государственной власти, которая определяется как "централизованная организация силы, организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения" . Перелом во взглядах Ленина представлен в работе "Очередные задачи Советской власти", написанной в апреле 1918 г. Идеи анархо-синдикализма по-прежнему владеют умом Ленина, который определяет достижения большевистского режима в масштабе европейских революций 1793 г. и 1871 г. и продолжает утверждать, что "социалистическое государство может возникнуть лишь как сеть производительно-потребительских коммун", в которой "каждая фабрика, каждая деревня является производительно-потребительской коммуной, имеющей право и обязанной по-своему применять общие советские узаконения, по-своему решать проблему учета производства и распределения продуктов". Вместе с тем он констатирует необходимость временного "отступления от принципов Парижской Коммуны и всякой пролетарской власти" в условиях переходного периода, когда необходима диктатура – "железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов" . На завершающей стадии эволюции его взглядов (в "Детской болезни", 1920 г.) анархический компонент совершенно исчезает: идея противопоставления масс и вождей предстает как "смехотворная нелепость и глупость", а успех диктатуры определяется "безусловной централизацией и строжайшей дисциплиной" .