Иван отблагодарил Злату за помощь и сел в машину. Навигатор известил, что до родительского дома меньше получаса езды. Из цыганского поселка Иван выбрался без проблем, но когда уже ехал по шоссе, заподозрил неладное. Вначале завис навигатор, но эта часть дороги была знакома, поэтому мужчина просто выключил гаджет и продолжил путь по памяти. Проехал он, как ему показалось, не меньше двадцати минут, а шоссе все раскатывалось однотонным ровным полотном, нужный поворот так и не показывался. Иван встревожился, не пропустил ли его, и решил проехать вперед еще минут пять, а затем, если не увидит знакомую дорогу, развернуться. И только тогда он обнаружил, что время на часах не меняется, словно они тоже, как навигатор, зависли. Ко всему прочему стала портиться погода: на небо наползла тяжелым одеялом невесть откуда-то взявшаяся грозовая туча, солнце спряталось за ней, бросив день тонуть в преждевременных сумерках, а поднявшийся ветер швырнул в лобовое стекло охапку бурых листьев. Часть их налипла на стекле, мешая обзору. Иван включил "дворники" и бросил мимолетный взгляд на панель: часы по-прежнему показывали один и тот же час, тогда как номера, обозначающие пройденные километры, поменялись. Иван не мог бы назвать точную цифру, которая стояла раньше, но готов был поклясться, что обновленная стала меньше той, что была раньше. С его машиной что-то было не в порядке, как и с самой дорогой, которая удивляла не только не сменяющимся пейзажем, но и полной безлюдностью. Ни одной машины – ни по встречной полосе, ни впереди, ни сзади его внедорожника за весь этот участок пути так и не показалось. Машину Ивана будто поставили на огромную беговую дорожку: километры отматывались, причем назад, а вокруг ничего не менялось, он ехал, но никуда не мог приехать. Иван постучал пальцем по стеклу часов, словно это могло заставить цифры смениться, и прибавил газу. Деревья замелькали быстрее, и, наконец-то, по правую руку появился первый поворот. Ивану он показался знакомым. Мужчина, не раздумывая, свернул, но вскоре понял, что ошибся. Дорога привела его не к въезду в поселок со стороны столицы, а к железнодорожному переезду. Шлагбаум был поднят, и Иван без опаски въехал на широкое полотно. Он пересек первую колею, а когда вторая оказалась под брюхом внедорожника, машина вдруг заглохла и встала. И как Иван ни старался ее завести, все попытки оказались холостыми. За окном хлынул дождь, такой сильный, словно в небе кто-то рывком раздернул гигантскую "молнию", и накопившиеся тонны воды обрушились водопадом на землю. Струи колотили по капоту машины, рикошетили крупными брызгами на и без того тонувшее в потоках воды лобовое стекло. Разгневанный ветер неистово трепал макушки росших за переездом деревьев, обдирал с них еще не пожелтевшую листву и швырял ее не на землю, а подкидывал в припадочном приступе вверх. И все же не смотря на такую непогоду за окном, Иван от усердий и непонимания ситуации вспотел. В сердцах он стащил с себя блейзер и швырнул его на заднее сиденье. И только тогда в боковое окно увидел стремительно надвигающийся на его заглохшую машину состав. Из-за ненастья Иван не услышал ни шума, ни гудка, если тот был. Он торопливо нажал на сигнал, извещая локомотив о своей аварии, и еще раз предпринял попытку завести машину. И только когда хищная облупленная морда локомотива показалась в опасной близости, расстегнул ремень безопасности, дернул дверную ручку и на этот раз уже похолодел от страха. Двери он заблокировал еще когда отправлялся в путь – по старой привычке, только вот разблокировать их сейчас не получалось. Как не удалось и опустить боковые стекла. Машина превратилась в камеру смерти, которую через пару мгновений сомнет несущийся состав. Иван в отчаянии закричал и ударил по гудку кулаком, вложив в этот удар всю силу предсмертной агонии. Он отвернулся, чтобы не видеть убивающую его страшную морду поезда, и в этот момент заметил мелькнувшую за лобовым стеклом тень, словно кто-то, очертаниями похожий на высокого человека, пробежал перед его машиной. А в следующий момент состав, необъяснимым образом свернувший с его колеи на свободную, пронесся за его спиной. Все случилось так быстро, что Иван и опомниться не успел. И только когда увидел в окно слева уносящийся в мглистую дождливую даль хвост состава, с облегчением выдохнул и сцедил часть пережитого страх с крепким ругательством. Кто-то, похоже, спас ему жизнь, успев перевести стрелку. Но как такой излишне рискованный маневр не повлек за собой катастрофы? Впрочем, рассуждать об этом уже не стоило.
Сколько он просидел так, часто дыша и утирая тыльной стороной ладони струящийся по лицу холодный пот, Иван не знал. Очнулся он от неожиданного стука в боковое окно со стороны пассажирского сиденья. Мужчина резко повернул голову и едва не вскрикнул, увидев прижатое к стеклу страшно худое и оскалившееся в зловещей улыбке лицо. А некто, словно не смутившись тем, что своим видом может напугать, поднял истощенную руку и пару раз хлопнул ладонью с растопыренными пальцами по стеклу – словно просился, чтобы его пустили. Иван снова выругался и инстинктивно повернул ключ зажигания. Машина на этот раз фыркнула и завелась. Жуткий старик отлепился от стекла и даже, как Ивану показалось, махнул ему костлявой рукой на прощание.
Иван гнал на всех парах от страшного места, чуть не погубившего его. И только когда уже въехал на одну из городских улиц, сбавил скорость. Тогда он и заметил еще одну странность: асфальт в городе был сухим, словно тут давно не было дождя. С чистого неба сияло солнце. А время на часах ушло вперед ровно на полчаса. Иван осторожно покосился на цифры, обозначающие проехавшие километры, и убедился, что и здесь все так, как и должно быть. После всего, что с ним произошло, он уже даже не поразился такой "мелочи", но удивился, заметив, что по какому-то наитию приехал не к родительскому дому, а к высотке Евы. Разворачиваться Иван не стал, нашел место для парковки и поднялся на нужный этаж.
Ева открыла ему сразу. И снова она, как и в тот раз, когда он пришел к ней впервые, оказалась при полном параде, словно собиралась уходить. Только тогда Ева не удивилась его визиту, а в этот раз ее глаза расширились, будто в панике. Иван заметил, что в облике девушки что-то изменилось, сделав ее еще привлекательней. И понял, что она подстригла волосы, и те теперь спускались к плечам в удивительно красивом платиновом каскаде. Но восхититься вслух и отпустить девушке заслуженный комплимент Иван не успел, потому что, отойдя от шока, вызванного его визитом, Ева вдруг разразилась гневным криком. В потоке неожиданно обрушившихся на него упреков и обвинений Иван не сразу смог уловить суть того, в чем его обвиняют, потому что Ева без логики швыряла слова-камни, бросалась от одного берега к другому и никак не могла остановиться, не смотря на его попытки ее утихомирить. Она просто его не слышала. В этом потоке, который увлекал ее все дальше и дальше к опасному обрыву, смешалось все – обвинения в том, что он пропал и не отвечал на сообщения, ее прорезавшееся беспокойство за него, страх того, что обвинения в его адрес в гибели Пономарева окажутся правдой, ее собственные сомнения в его честности. И что-то еще. Что-то, что родилось не в эти дни короткого общения с ним, а пряталось в ее душе с давних времен, но сейчас под силой обстоятельств и вопреки ее желаниям обнажилось. Потрясенный, Иван оставил попытки заставить Еву его услышать, и просто молча смотрел на нее, невольно восхищаясь заигравшей яркими цветами ее обычно неприметной красотой. Скулы девушки от гнева окрасились румянцем, глаза разгорелись синим огнем, бледные губы, с которых она еще в самом начале в каком-то порыве стерла помаду, порозовели и раскрылись утренними бутонами. Ева в гневе была не просто красива, а прекрасна. Ивану невольно вспомнилась его бывшая жена во время скандалов. Красавица Эльза в такие моменты резко дурнела и становилась отвратительной: ее рот растягивался и становился по-лягушачьи большим, глаза некрасиво выпучивались, кожа неравномерно покрывалась пятнами, словно гигантскими бородавками. Эльза каждый раз норовила отравить его ядом, и если не убить, то посильней ранить. Ева же, крича на него, словно просила опровергнуть обвинения, которые ему предъявили, и злилась вовсе не на Ивана, а на обстоятельства, выплескивала с криком пережитый страх и молила о защите. Еще не успев осознать свой поступок, действуя на порывах и инстинктах, Иван шагнул к девушке и решительно накрыл ее розовые губы своими. Поцелуй вышел грубым и ошеломляющим, как пощечина. Ева задохнулась от неожиданности, замолчала и вдруг совсем по-детски всхлипнула. А потом обмякла в его объятиях. Он крепче прижал ее к себе, не давая упасть, и почувствовал, как отстукивает лихорадочный ритм ее сердце. Она инстинктивно дернулась, будто желая отстраниться от него, а потом, напротив, поддалась телом к нему, вжимаясь грудью в его, и ответила на поцелуй.