– Неверно. Закрыли, потому что место нехорошее. Проклятое. Там когда-то мой народ жил. Большое поселение было. Лет сто назад или еще больше. Я не знаю. Но там всегда мой род жил, много-много лет, это место их считалось. И как бы люди ни относились плохо к моему народу, ни у кого не хватало храбрости выгнать цыган. Все знали, что та земля – непростая. В ней духи живут, они защищают мой народ. Нам сама земля помогала. Но однажды через это место ваши люди захотели пустить паровоз. Потому что вокруг были болота и леса, а то место было ровным и гладким, как ладонь. И к моему народу пришел разговаривать самый богатый человек, который приказал строить рельсы. Он хотел, чтобы мой народ уехал. Но барон отказался, хоть тот человек обещал деньги. Богатый и недобрый человек разозлился и сказал, что прогонит мой народ силой. Тогда к нему вышла разговаривать старая-престарая Ромина. Наша Вадома ей правнучкой приходится. Ромина сказала тому человеку, что нельзя строить на этой земле дорогу. Не будет счастья, а будут катастрофы, потому что земля этого не простит…
Цыганка так увлеклась рассказом, что даже остановилась в трех шагах от первого домика, вблизи оказавшегося не такими уж маленьким и бедным, как издали. Иван остановился с нею, желая узнать окончание истории, хоть уже и понимал, куда клонит цыганка. В ее устах рассказ и правда звучал как легенда – про непростое место, на котором нельзя строить, потому что какие-то духи оберегают землю. На самом деле, если очистить рассказ от витиеватых приукрашиваний, Иван увидел в нем долю здравого смысла, и решил позже посмотреть, не является ли это место сейсмически опасным, или, может, есть в почве непригодные для строительства пустоты или разломы. Если это так, то тому, что станцию закрыли, может быть другое, некоммерческое, объяснение. Ему вдруг вспомнилось, что когда он еще был ребенком, может, уже школьником, но начальных классов, взрослые говорили о крупной катастрофе. Иван решил поискать сведения и об этом. А Злата тем временем продолжала:
– … Но богатый и злой человек выкрикнул оскорбления и ушел, плюнув на нашу землю. А ночью подослал своих людей, и те подожгли наши дома. В том пожаре много народу погибло, самых слабых – стариков, детей. Погибли и лошади. Люди плакали и просили землю защитить их. И та их услышала, открылась и спрятала остатки нашего рода. Только одна молодая красавица и красавец не пожелали уходить в землю и сбежали. Поселились они в лесах. От них и продолжается наш род. У них родилось трое сыновей, которые потом взяли жен из других семей, и дочь. Наш род был такой известный, что породниться с ним было много желающих. Тем более что та девушка, которая не захотела со своим возлюбленным вместе со всеми уходить в землю, была внучкой видящей Ромины.
– А зачем же остальные в землю ушли, а не сбежали, как та молодая пара? – удивился Иван, когда красавица многозначительно замолчала. – Если желали спастись от пожара, какой смысл умирать в земле?
Девушка вскинула на него темные глаза-маслины и покачала головой:
– Не понимаешь ты, человек. Земля их не убила. Мой род живет. Но не здесь. А там.
Она сделал неопределенный жест рукой, указывая на землю.
– Мы нередко слышим голоса, доносящиеся оттуда. А к старой Вадоме иногда приходит ее прабабка Ромина. Там есть другой мир. И старики нашего рода, когда приходит время, уходят туда. Мы их не хороним, они уходят сами. И берегут наш род оттуда. Не смейся, человек. Не смейся над тем, чего не знаешь, – рассердилась цыганка, а затем резко махнула рукой на второй дом.
– Мы пришли. Вон там живет Вадома. Пойдем. Я попрошу ее поговорить с тобой.
Злата велела Ивану ожидать на улице, а сама скрылась за простой деревянной дверью. Не было девушки очень долго, так, что мужчина даже засомневался, появится ли она, не пошутила ли в отместку за его неуместный вопрос. Но когда Ивану показалось, что он ожидает уже чуть ли не час, дверь приоткрылась, и девушка поманила его в проем. Мужчина отправился следом за Златой, стараясь скрыть проснувшееся любопытство. В домах цыган ему никогда не доводилось бывать, и он даже не знал, чего ожидать – нищеты или вопиющей роскоши. Но дом убранством напомнил ему советский стиль, возведенный до абсурда. Повсюду – на стенах и полах – были ковры и дорожки, зачастую несочетающиеся между собой по цветовой гамме, но приятно глушащие шаги. Мебель – бесчисленные "стенки" и "горки", заполненные хрусталем и фарфоровыми статуэтками, тоже была из времен детства Ивана. Даже пахло в доме как-то знакомо, словно приоткрылась дверь в его советское детство. Злата тем временем, проведя гостя через проходные комнаты и бросив на ходу несколько реплик на своем языке встретившимся им по дороге дородным женщинам в косынках и цветастых юбках, подвела Ивана к закрытой двери и снова попросила подождать. При этом дверь она оставила открытой, и мужчина увидел стоявшее посреди убранной коврами комнатами вычурное мягкое кресло с широкими подлокотниками-валиками и высокой спинкой. Утопающая в нем старушка оказалась маленькой и сухонькой. Ее черные с серебристыми прядями волосы не были покрыты, сухие, похожие на птичьи лапки, руки лежали на подлокотниках, а незрячие белые глаза "смотрели" Ивану прямо в лоб, от чего мужчине стало не по себе. Злата что-то проговорила на своем языке, и старушка ответила на русском неожиданно громким и живым голосом:
– Пусть подойдет.
Иван переступил порог и остановился.
– Нет. Ко мне иди.
Злата подняла черные брови-дуги и кивком попросила Ивана приблизиться к креслу. Он подошел к креслу не без неожиданно охватившей его робости. Старая Вадома подняла свою птичью лапку и вдруг вцепилась мужчине в запястье, проворно перевернула его руку ладонью кверху и скользнула по ней сухими пальцами. Затем жестом попросила его встать на колени, и когда мужчина это сделал, ловко и быстро ощупала его макушку, лицо и плечи. При этом она "смотрела" затянутыми белой пленкой глазами куда-то Ивану за спину.
– Не все, что Роза тебе сказала, правда. Но не вини ее. Она выполняла волю одного человека. У Розы ребенок болеет, тот человек ей что-то посулил, что поможет ей сына на ноги поднять. Я это знаю, потому что Роза плакала мне.
– Что это за человек?! Кто попросил вашу внучку со мной поговорить?! – заволновался Иван.
– Недобрый. Змею на груди ты пригрел, – старуха неожиданно сильно и больно ткнула мужчину пальцем в грудину. – Сердцем ты к этому человеку сильно привязан. Любил и любишь. А он на тебя обиду сильную таит.
– Это мужчина? Вы говорите "он"?
– Человек – он. Может быть и она. Думай ты. А Розу мою не тревожь. У нее ребенок болен. Она тебе ничего не скажет. Тот человек ей много дал, но и отнять еще больше грозил, если она сделает что-то не так. Ищи того, кого всего сердцем любил. И кого обидел.
С этими словами старушка откинулась на спинку кресла и устало, словно разговор вытянул из нее все силы, прикрыла невидящие глаза. Злата тихо потянула гостя за рукав. Иван разочарованно вздохнул: на этот разговор он возлагал куда больше надежд. Но, по крайней мере, старуха подтвердила то, что он подозревал. Когда Иван уже выходил из комнаты, Вадома вдруг остановила его окликом:
– Погоди, человек! Вижу, дорогая тебе женщина в опасности. Она ищет другую женщину, молодую, и найдет, где искать. Но там, куда она собралась, опасно. Туда войти легко, а выйти уже нельзя. Останови ее. Иначе навсегда потеряешь. Оттуда выйти можно, если кого за себя оставишь. Запомни! А пойдешь за ней, сам умрешь.
Иван задержался в надежде, что старая Вадома добавит что-то еще, но та уже, похоже, задремала в своем кресле.
– Пойдем, – снова потянула его за рукав Злата и решительно вывела из дома на улицу. Там девушка остановилась и развернулась к Ивану.
– Запомни, что тебе сказала наша Вадома. Она не со всяким решает говорить.
– Но она ничего конкретного не сказала! Только попугала.
– А на что ты надеялся? – усмехнулась девушка. – Что тебе имя, адрес и фотографию дадут? Ищи сам своего врага! Он близко. Слышал, сказали тебе, что змею у сердца пригрел? Женщина это, чувствую! Любил или любишь плохую женщину! Она тебе и мстит.