Я уже была приглашена на ежегодную вечеринку, которую устраивал один из старших редакторов "Лайф". Он жил на 77-й улице, между Центральным парком и Колумбийским университетом, - на той самой улице, где надували воздушные шары и игрушки для парада "Мейси" в День благодарения. Я обещала Эрику, что заскочу к нему по пути домой. Но вечеринка у редактора затянулась. Из-за церемонии надувания шаров (и толп зрителей) все улицы вокруг Центрального парка оказались перекрыты, так что мне пришлось целых полчаса искать такси. Наступила полночь. Я смертельно устала. И попросила таксиста отвезти меня на Бедфорд-стрит. Как только я зашла к себе домой, зазвонил телефон. Это был Эрик. Судя по звукам, доносившимся из трубки, вечеринка была в самом разгаре.
Где тебя черти носят? - спросил он.
Вела офисно-политическую игру на Сентрал-парк-Вест.
Давай срочно сюда. Слышишь, как у нас тут весело?
Думаю, я пас… Мне нужно выспаться.
У тебя впереди целый уик-энд для этого.
Пожалуйста, позволь мне разочаровать тебя сегодня.
Нет. Я настаиваю на том, чтобы ты срочно села в такси и предстала tout de suite chez тог, готовая пить до рассвета. Черт возьми, это первый День благодарения без войны. Думаю, достойный повод надраться…
Я тяжело вздохнула и сказала:
Ты меня поутру снабдишь аспирином?
Даю слово патриота Америки.
Скрепя сердце я снова надела пальто, спустилась вниз, вызвала такси и через пять минут оказалась в гуще толпы на квартире Эрика. Здесь действительно было не протолкнуться. Громко звучала танцевальная музыка. Низкое облако табачного дыма зависало над головами. Кто-то впихнул мне в руку бутылку пива. Я обернулась. И вот тогда я увидела его. Парня лет двадцати пяти, одетого в армейскую форму цвета темного хаки, с узким лицом и резко очерченными скулами. Его взгляд блуждал по комнате. И неожиданно упал на меня. Мы встретились глазами. Всего на мгновение. Или на два. Он смотрел на меня. Я смотрела на него. Он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Он отвернулся. И больше ничего не было. Лишь один мимолетный взгляд.
Меня не должно было быть там. Мне давно следовало быть дома и видеть десятый сон. С тех пор я часто спрашивала себя: если бы не обернулась в тот момент, мы бы так никогда и не встретились?
Судьба - это все-таки случайность, не правда ли?
2
Хлопнула входная дверь. В квартиру ввалилось еще с десяток гостей. Все они были очень шумными, очень возбужденными и очень пьяными. К тому времени в гостиной стало уже так тесно, что невозможно было двигаться. Я все никак не могла отыскать в толпе своего брата - и начинала злиться на себя за то, что согласилась прийти на эту дурацкую вечеринку. Я любила друзей Эрика, но только не в массовом скоплении. Эрик это знал и частенько подтрунивал надо мной, упрекая в необщительности.
Я не против общения, - возражала я. - Я всего лишь против толпы.
Особенно - можно было бы добавить - толпы в крохотной квартирке. Мой брат, наоборот, обожал шумные сборища. Друзей у него всегда было предостаточно. Тихий вечер в домашней обстановке даже не рассматривался как вариант времяпрепровождения. Ему непременно нужно было встречаться с приятелями в барах, заваливаться к кому-то на вечеринку, бежать на джазовую сходку или (при самом плохом раскладе) убивать вечер в одном из круглосуточных кинотеатров на 42-й улице, где крутили сразу по три фильма всего за двадцать пять центов. С тех пор как он вернулся из Южной Америки, его стадный инстинкт обострился до предела, и я уже начала задумываться, как он находит время для сна. Чтобы получить работу в программе Джо И. Брауна, ему пришлось изменить имидж, как он ни сопротивлялся этому. Он подстриг волосы и перестал одеваться, как Троцкий, потому что знал, что ни один работодатель не захочет иметь с ним дело, пока он не облачится в консервативный костюм по моде того времени.
Отец, наверное, закатывается от хохота в гробу, - сказал он однажды, - видя, как его сын, который всегда был краснее всех красных, ныне одевается у "Брукс Бразерс".
Одежда ничего не значит, - сказала я.
Не пытайся подсластить пилюлю. Одежда значит больше, чем ты думаешь. Все мои знакомые, видя меня в таком наряде, понимают: это неудачник.
Не говори так о себе.
Любой, кто поначалу мыслит себя вторым Бертольдом Брехтом, а заканчивает тем, что строчит репризы для радиовикторины, имеет полное право называть себя неудачником.
Ты напишешь еще одну великую пьесу, - сказала я.
Он грустно улыбнулся:
Эс, я в жизни не написал ни одной великой пьесы. Ты этоьзнаешь. Я не написал даже хорошей пьесы. И это ты тоже знаешь.
Да, я действительно знала - хотя никогда бы не посмела сказать об этом. Точно так же я знала и то, что безумно насыщенная светская жизнь Эрика была своего рода анестезией. Она притупляла боль разочарования. Я знала, что у него творческий кризис. И знала причину этого кризиса: он полностью разуверился в своем таланте Но Эрик не терпел сочувствия - и переводил разговор на другую тему всякий раз, когда я пыталась поднять этот больной вопрос Конечно, я поняла намек и перестала лезть с расспросами, сожалея лишь о том, что не могу вывести его на откровенность, и чувствовала себя совершенно беспомощной, когда видела, как он пытается заполнить каждую минуту своей жизни кутежами и пирушками, вроде той вечеринки, которая была очередным эпизодом нескончаемого загула.
Когда шум в гостиной достиг апогея, я решила, что уйду, если не увижу брата в следующую минуту.
И тут я почувствовала, как чья-то рука коснулась моего плеча, и за спиной прозвучал мужской голос:
У вас такой вид, будто вы ищете выход.
Я обернулась. Это был парень в армейской форме. Он стоял в паре шагов от меня, в одной руке у него был наполненный стакан, в другой - бутылка пива. Вблизи он выглядел еще более типичным ирландцем. Может, все дело было в особенном румянце кожи, квадратной челюсти, смешинке в глазах… в этом лице падшего ангела, одновременно невинном и мужественном. Он чем-то напоминал Джимми Кагни, только без присущей тому драчливости. Будь он актером, наверняка прошел бы кастинг на роль молодого священника, соборовавшего Кагни, когда того изрешетил пулями конкурирующий гангстер.
Вы слышали, что я сказал? - прокричал он сквозь шум. - Вы как будто ищете выход отсюда.
Да, я вас слышала. И да, вы очень наблюдательны, - сказала я.
А вы краснеете.
Я вдруг почувствовала, что у меня горят щеки.
Должно быть, это из-за духоты.
Или из-за того, что я самый красивый парень, которого вы когда-либо видели.
Я осторожно взглянула на него и заметила, что он игриво вздернул брови.
Вы красивы, это правда., но не сногсшибательны.
Он окинул меня восхищенным взглядом и произнес:
Отличный контрудар. Это не вас я видел на ринге с Максом Шеллингом в "Гарден"?
Вы имеете в виду ботанический сад "Бронкс Гарденс"?
А ваше имя случайно не Дороти Паркер?
Лесть вам не поможет, солдат.
Тогда я попытаюсь напоить вас, - сказал он, впихивая мне в свободную руку бутылку. - Выпейте пивка.
У меня уже есть, - сказала я, поднимая бутылку "Шлитца", которую держала в другой руке.
Значит, будете пить с двух рук. Мне это нравится. А вы, часом, не ирландка?
Боюсь, что нет.
Странно. Мне показалось, что в вас больше от О'Салливан из Лимерика… чем от какой-то там лошадиной Кейт Хепберн…
Я не езжу верхом, - перебила я его.
Но вы ведь из тех, кого называют "белой костью", не так ли?
Я смерила его суровым взглядом.
Так улыбается аристократия, я угадал?
Я попыталась удержаться от смеха. Ничего не вышло.
Вы только посмотрите! У нее есть чувство юмора. А я-то думал, что это не входит в набор аристократа.
Из всякого правила есть исключение.
Рад слышать. Так что… будем выбираться отсюда?
Простите?
Вы сказали, что ищете выход. Я предлагаю вам его. Со мной.
Но почему я должна идти с вами?
Потому что вы находите меня забавным, обаятельным, интригующим, соблазнительным…
Нет, вовсе нет.
Лжете. Как бы то ни было, есть еще одна причина, по которой вы должны пойти со мной. Дело в том, что мы понравились друг другу.
Кто сказал?
Я. И вы тоже.
Я ничего не говорила… - И в следующее мгновение расслышала собственный голос: - Я даже не знакома с вами.
А это имеет какое-то значение?
Разумеется, нет. Потому что я уже была без ума от него. Но, естественно, не собиралась объявлять ему об этом.
Хотя бы имя назвали, - буркнула я.
Джек Малоун. Или сержант Джек Малоун, если вы предпочитаете официоз.
И откуда вы родом, сержант?
О, это рай, Валгалла, уголок, куда белые англосаксонские протестанты боятся ступить ногой…
И называется он…?
Бруклин. Флэтбуш, если быть точным.
Первый раз слышу.
Вот видите! О чем я и говорю. Для аристократов Бруклин всегда был запретной зоной.
Ну почему же, я была на Бруклинских высотах.
А в глубинах?
Это туда вы меня тащите?
Он просиял:
Значит, по рукам?
Я никогда не сдаюсь так легко. Тем более когда оппонент забывает спросить мое имя.
О, черт!
Итак, продолжайте. Задавайте свой вопрос.
Как фас звать? - спросил он, шутливо копируя немецкий акцент.