Я попросил его впредь не заводить об этом разговоров, если он не хочет, чтобы мы перестали знаться. Мы продолжили игру, но прошло минут пятнадцать, и он снова завел разговор на эту же тему, обратившись ко мне с такими вот словами: - "Нет, право, ты прости меня, но как ты все-таки мог. Это ведь все равно, что немцу жениться на еврейке, или еврею - на немке. "Я, конечно мог бы встать и уйти, но он сам мне подбросил тему, и, вспомнив, что он - коммунист, да, причем, из тех немногих, кто еще платит взносы, я спросил его:
- Ты, кажется, коммунист?
- Да, а что? - ответил он.
- Да то, - сказал я ему, - что самый первый в мире коммунист, которого ты, я полагаю, почитаешь, и был тем евреем, который, как бы тебе странным ни казалось, и был женат на немке.
- Да ну, - удивился он, - как же это было, расскажи, а?
И я рассказал ему о том, как Маркс - еврейский юноша, сын скромного судебного чиновника, влюбился без памяти в немку, арийку чистейших голубых кровей, красавицу Женни фон Вестфален, и как она вышла-таки замуж за Маркса, оставив богатый отцовский дом, порвав с родней, среди которой был и прусский министр, и разделила с Марксом все тяготы его жизни, а тяготы эти были таковы, что порой у них не было и пфеннига на хлеб. Я даже вспомнил по случаю и одно четверостишие, которое студент Карл писал юной Женни. и прочел ему:
Все то, чего мой разум,
Не одолел трудом.
Открылось сердцу разом
Во взгляде дорогом.
В этот день мы так и не закончили партию, но позже я встречался с ним еще несколько раз и видел, что мой рассказ о Марксе смутил его душу, и мне это приятно было сознавать.
Уж коль пришлось к слову, расскажу о еще одном эпизоде, который мне столь же приятно вспоминать. Приятно вдвойне еще и потому, что их там у меня было вообще-то не столь и много.
В Степанакерте я часто захаживал в один магазин, директором которого был бывший бакинец. С ним можно было говорить обо всем, не боясь и не оглядываясь. В магазине, кроме него самого, работал еще продавец - молодой парень, кажется, только окончивший школу. К закрытию магазина к нему часто приходили друзья - его одногодки, и некоторых из них я уже знал в лицо.
Так вот однажды и тоже к закрытию магазина эти ребята пришли к своему приятелю продавцу, имея при себе кое-какую еду и крестьянское вино. Вечер был ветреный, на улице - холодновато, и ребята попросили директора магазина разрешить им, так сказать, отужинать в подсобке, а заодно и пригласили нас. Мы согласились, и этот ужин затянулся у нас часа на три. Не знаю, вино ли крестьянское или завывание ветра, напомнившие мне бакинские ветры, но в тот вечер я, кажется, никому не дал и рта раскрыть. Я говорил этим молодым ребятам о том, что думаю обо всем этом городе, о его чинушах, о его обывателях, и о том, как жаль, что они со столь юных лет и ум свой и душу развращают чумой национализма. Ребята и впрямь не высказали ни слова, то ли от того, что я не дал им вымолвить слово, то ли из уважения к моим летам, но когда дело уже шло к комендантскому часу, они молча убрали остатки нашей еды, и мы разошлись. Уже в тот же вечер, возвращаясь к себе, я, конечно, понимал, что был чересчур уж откровенен и что, бог знает, как все это восприняли они, а еще более - их родители, расскажи они им все слышанное в тот вечер от меня.
- Ну, да бог с ним, хоть душу отвел, - подытожил я свои мысли, решив, однако, в этот магазин пока не захаживать.
Но директор магазина дня через три сам нашел меня, заявив, что ребята очень хотят меня видеть, поскольку желают о чем-то со мной подискутировать.
В тот же вечер я был снова в магазине, и наша беседа снова затянулась до комендантского часа. Говорили мы о многом, а рассказывать об этом - не хватит и десятка страниц.
Еще трижды я встречался с этими ребятами, и теперь, когда я вспоминаю этих ребят, я уверен: что бы с ними не случилось, это уж не те ребята и уж, по-крайней мере, в подручные Зорию Балаяну не годятся.
Эти ребята - моя удача, но таких удач, признаюсь, было не много. Да и трудно было проводить подобную работу, ибо националистический прессинг сковывал сердца здешних обитателей страхом.
Однако вернемся к прозе дня.
Я уже говорил, что забастовки и манифестации проводились к приезду делегаций или даже отдельных лиц. Но когда это были люди, для здешних лидеров, так сказать, свои, в этих мероприятиях не было необходимости. Они и так уже знали, что к чему.
В этой связи несколько слов о визите в Степанакерт мадам Старовойтовой. Приехала она, как сама же заявила, в гости к своему другу Аркадию Манучару.
Поскольку и она хорошо знала многих лидеров движения, и те ее неплохо знали, то и никаких забастовок и демонстраций не устраивали - в "тумане" необходимости не было. Ее встречала группа лиц, проводившая до дома, где живет Манучаров.
Дом этот большой, с большим же двором, и расположен рядом со школой. Так вот во дворе этого дома все же был устроен спектакль: ее там поджидала группа детей с мамашами, к которым она обратилась с бодрящим приветствием от "демократов", а затем раздала детям школьные калькуляторы - то ли от себя, то ли от тех "демократов". Но это уже детали.
И уж совсем по-другому происходят здесь встречи лиц, проезжающих по "карабахским" делам из Еревана. Эти наносили визиты либо для инспекции, либо для совета и координации совместных действий, либо же по делам предприятий, которые уже считали своими.
Наезжали они обычно без шума, не боевики ведь, и широкая общественность, с позволения сказать, об этом не знала. Встречи с их здешней братией напоминали, в некотором смысле, полусветские рауты в провинциальном оформлении. Политическая богема Степанакерта раболепствовала перед ними - еще бы, ведь то были чины из центра, удосужившие своим вниманием провинцию. С одним таким чином однажды повезло и мне сидеть за столом. Гость этот по рождению был местный, но учился в Ереване и остался после учебы в Армении. Здесь в Степанакерте у него были друзья туманной юности, которые в честь него и давали в тот день обед. Один из его друзей и взял меня с собой, да и то для того, чтобы я поддерживал разговор и гостю не было скучно. Обед напоминал пиршество: шашлыки были всех видов, напитки, закуски, пряности, специи - на все вкусы и изобилии.
Пятидесяти пяти лет от роду, он работал в должности заместителя министра, а в область приехал для инспекции каких-то предприятий. По отдельным его высказываниям можно было понять, что метит он в министры и баллотируется в парламент. Да только скажу уж сразу, что и этому, как и Седракяну, не повезло, ибо ему не простили того факта, что ранее он несколько лет работал на руководящих партийных должностях. Поначалу сидящие за столом все вспоминали школьные годы, а гость только и делал, что записывал в блокнот всяческие просьбы местных, обещая подсобить им. Понемногу, однако, разговор свелся к карабахским событиям, и кто-то из сидящих спросил его, как он оценивает ситуацию. Гость слегка подумал и. вздохнув, сказал примерно так: вся проблема в том, что нет у нас своей масонской ложи, не догадались предварительно создать ее. Помогла бы она нам очень. А друзья эти, видимо, о масонских ложах и понятия не имели, а посему за столом воцарилось молчание. Мой знакомый, пригласивший меня на обед, зло посмотрел на меня, дескать, зачем же я тебя взял с собой, и давай уж, поддерживай разговор. И тогда я сказал ему: "В чем же дело, в области немало хороших каменщиков."
Он расхохотался, а потом, приняв серьезный вид, ответил: "Не в людях дело, нет организации. Такой организации, у которой повсюду были бы крепкие позиции. Да-а, нужна, нужна нам своя масонская ложа."
Он глубоко вздохнул, еще раз сказал: "Да-а", - и вновь принялся за еду. А я сидел и думал: "Неужто все они, как и он, полагают, что дело лишь в отсутствии своей ложи, своей какой-то особо тайной организации, которая, будь Она, непременно называлась бы Арцах; что разве мало уже действующих в Армении и за рубежом разного рода партий и общественных организаций; что с помощью даже самой сконспирированной лжи можно, наверно, немало натворить, кого-то дискредитировать, а если надо и убрать, кого-то вознести, кого-то на что-то спровоцировать, в конце концов, учинить скандал на всю страну, может быть, на всю Европу или даже на весь мир, но ведь не отхватить же среди бела дня у другой страны целый кусок земли, ведь это уже авантюра, а не политика."
И сколько б еще не пролилось крови, "Карабахская" затея так и останется авантюрой. Но к такого рода разговорам мы больше за столом не обращались.
Однако вернусь-ка я снова на "трудовой фронт". О своем я вроде бы рассказал, что же касается сего вопроса в целом по городу, то бросалось в глаза широкое представительство в нем кооператоров, и все больше в сфере общепита. Весьма распространен был здесь и индивидуальный извоз - почти все такси были частными.