- И что, ты теперь понимаешь, какое это отношение имеет к любви?
- Секс вообще имеет к любви опосредованное отношение…
- Хм-м-м, милая моя девочка…
- Как ты по-мужски это сказала…
- Да? - Она неожиданно весело рассмеялась. - Смешно. А ты никогда не слышала истории про однополые пары, которые живут вместе по многу лет и очень хотят иметь детей?
- А при чем тут это?
- При том. Потому что так нас задумали - умная, тонкая задумка создателя, кем бы он ни был: мужчины и женщины стремятся к высшему наслаждению, чтобы продолжить род. А продолжение рода ведь состоит не только в зачатии.
- Да, правда, я тоже думаю об этом.
- Безусловно. И у однополых пар, которые любят друг друга… - она как-то беспомощно взглянула на меня, - это бывает, действительно любят - у них те же устремления. Просто у кого-то из них, иногда у обоих, попался искаженный ген, ген-мутант. Это природа. В мужском теле - женская душа, а в женском - мужская.
- Но… ведь… есть и второй, вторая, тот, у кого все в порядке, все гены на месте. Почему тогда этот нормальный мужчина с мужской душой любит вдруг не женщину, а мужчину? Или почему вдруг нормальная женщина упадет в объятия женщины?
- Если она почувствует в ней мужчину. Силу, защиту, а мужчина - слабость, и беспомощность, и нежность, наверное… Ты не думала, почему иногда так смешны подобные мужчины? Женщину заключили в мужскую оболочку, и она всеми силами пытается из нее вылезти… Вообще это очень сложно.
- Да, пожалуйста, не надо… какой-то разговор… И какое отношение это имеет ко мне и к Виноградову и к его невинным фетишам?
- Имеет. Там - любовь, несчастная, не имеющая природного смысла и продолжения, осужденная на насмешки и презрение. А у него… Ты же знаешь - его игрушки не столь уж невинны. Посмотри на свои глаза. В них - ужас, отчаяние, стыд - стоило только нам заговорить о нем.
Мне не хотелось сейчас забивать себе голову еще и проблемами однополой любви, но что-то в Ольгиных словах меня задело.
- Ты точно знаешь - любовь-нелюбовь? У тебя есть критерии?
- Конечно. - Она пожала плечами. - По мне, так можно любить и безо всякой близости. Хорошо, если она есть, хорошо, если нужна обоим… А у твоего… как ты его называешь, кстати, - муж?
- Родственник.
Она засмеялась:
- Понятно. Действительно… Так вот, у твоего Виноградова Саши, как мне кажется, вся любовь и заключается в близости. Чем заковыристее - тем, значит, он сильнее любит.
- Не знаю…
Я вспомнила наши периоды нежной и простой близости… И еще - те месяцы, когда Саша так старался, так стремился стать отцом… Я думала - это любовь… Та самая. Богом единожды данная…
- Ольга, давай я тем не менее подкрашу свои разнесчастные глаза и мы поедем. Мне ведь Варю из школы в час забирать. И до этого надо еще с Харитонычем, начальником моим, встретиться. А то у меня неприкосновенный запас наших денег тает с каждым днем.
- Да, конечно. Хочешь, я тебя накрашу?
- Только очень просто, поменьше…
- Ладно. Садись к свету. Ты обычно при дневном или при искусственном освещении красишься?
- Я обычно крашусь побыстрее.
- Накрашу… - она придирчиво осмотрела мое лицо с нескольких ракурсов, как делают хорошие фотографы, - и… денег дам, давай? В долг. Отдашь, когда сможешь.
- Ольга… ты начинаешь меня пугать.
- Ну, хорошо, хорошо, я пошутила. Повернись вот так… - Она очень нежно повернула мою голову к свету. - А я всегда крашусь у окна. Там самый откровенный и беспощадный свет. Зато не перемажешься. Так. Теперь губы. Тон я не кладу…
- Ты что! Какой тон!
- И правда. У тебя чудесный цвет лица… - Она провела рукой вокруг моего лица, лишь слегка коснувшись щеки…
- Странно, знаешь, - я чуть отодвинулась от нее, - мне Виноградов никогда ничего не говорит… не говорил насчет моей прически, замечал, только если что-то не в порядке, не говорил, что у меня красивые глаза или, скажем, волосы…
- А говорил, какие у тебя ноги и попа, да?
- Да… точно…
- Старый сатир…
- Ой…
- Что? Поцарапала?
- Да нет… Просто я только сегодня думала, что он стал с годами похож на сатира…
- Ага, полумужчина-полукозел. Ну вот. - Она отвела руками мою голову и чуть повернула вправо-влево, рассматривая свою работу. - Здорово. Харитоныч будет доволен. Мне, по крайней мере, нравится. А ему сколько лет?
- Шестьдесят, наверно… Он очень хороший. На самом деле. Жил с женой около сорока лет, никто ничего плохого о нем никогда не говорил - нечего было сказать. Жена была всегда спокойная, счастливая… Умерла недавно, он страшно переживает, постарел на десять лет, забывает часто важные вещи, и равнодушный такой вдруг стал ко всему…
- Да, сорок лет вместе - это счастье, - вздохнула Ольга. - Редкое счастье. У моих родителей так было, потом они умерли один за другим. Мама без папы совсем жить не хотела. Меня перестала видеть…
- Знаешь, я все о том… Мне всегда казалось - то, что происходит между мужчиной и женщиной, - нормально, если они оба согласны, если есть любовь, поэтому я не обращала внимания на глупости, вроде фетишей, мне казалось это не развратом, а мальчишеством…
- Если есть любовь, - жестко повторила Ольга. - Прости, если разговорами заставила тебя переживать. Цель была другая.
Я надела светлую юбку чуть выше колена и тонкий светлый свитер. После рождения Вари у меня из гардероба исчезли все темные цвета, особенно черный. Я даже вечерние платья покупаю стального или темно-зеленого цвета.
- Как же тебе идет такой стиль…
- А в этом есть какой-то стиль? - Я взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что Ольга меня накрасила не ярче, чем я это делаю сама.
- Конечно. Будь я мужчиной, мне бы очень захотелось убедиться, что под такой скромной элегантной одеждой у тебя совсем нет белья, к примеру…
Я засуетилась, чтобы скрыть смущение.
- Ты очаровательна! - засмеялась Ольга.
А ты - очень красивая и опасная. Ты похожа на Виноградова в молодости, могла бы сказать я, но мне было неловко.
Я попыталась поймать промелькнувшую мысль: как интересно - красивая женщина средних лет похожа на юного мужчину, и совсем недавно я уже это думала, только о ком-то другом… а в это время Ольга подошла ко мне совсем близко. На секунду у меня возникло ощущение, что она хочет меня поцеловать. Но Ольга оглядела мое лицо и кивнула на зеркало:
- Чуть-чуть смазалась тушь, вытри сама.
Мне показалось, сейчас она договорит: "А то ты так напугана…" Это было в ее глазах, но она промолчала, наблюдая, как я вытираю действительно размазавшуюся под глазом тушь.
Ольга высадила меня на углу Тверского бульвара и улицы Герцена - я, как многие москвичи, росшие при тех, советских названиях, машинально называю все улицы и станции метро по-советски. Бабушка, которая много времени провела со мной в детстве, часто называла московские улицы и площади именно так, как они переименованы теперь, но мне казалось это чем-то вроде ее вытертых горжеток с холодноватым запахом нафталина или книг, которые бабуля изучала с химическим карандашом в руках, споря с автором на полях о том, кто в августе семнадцатого года кому что сказал и кто кого за это в тридцать седьмом посадил.
Я все-таки набрала прямой телефон Харитоныча, но он почему-то не отвечал. Наверно, вышел на минутку. Стоит ли звонить его персональной секретарше Вере Петровне? Она сразу же невзначай скажет громогласной Людке, а той достаточно один раз гаркнуть на весь коридор: "Воскобойникова на прием идет!" - и меня будут встречать все коллеги. А вдруг он и вовсе заболел, и еще будет глупее - прийти, походить по коридорам и уйти ни с чем… Да и пропуск, кстати, у меня просроченный. Я перезвонила еще раз.
- Алло, - ответил мужской голос.
Какой? Никакой. Не усталый. Не бодрый. Просто никакой. И это был голос не Харитоныча. Надо заметить, что мобильного у Харитоныча нет. Принципиально. Он считает, что это - ограничение свободы личности. Я же думаю, что это приблизительно то же самое, как я называю Большую Никитскую улицей Герцена, а станцию "Китай-город" - "Площадью Ногина". Просто "на Герцена" я пять лет училась на журфаке, а "на Ногина" - Виноградов обычно вываливал меня из машины в первые годы наших отношений. Я ехала на Октябрьское поле, а он - к маме, на Полянку. А Харитоныч привык каждое утро аккуратно сдвигать на своем столе протертые уборщицей четыре дисковых аппарата - черный, зеленый и два бежевых.
- Простите, мне нужен Николай Харитонович. У него поменялся телефон?
- Нет. - Мужчина, похоже, засмеялся. - Поменялся человек, номер остался. Я не подойду?
Вот это неожиданность. Я растерялась. А он спросил:
- Простите, а вы, собственно, кто?
- Я? Я - журналистка…
- Ага. У вас - материал?
- Нет, ну, то есть у меня много материалов. Но просто я работала в отделе, в… вашем отделе. И я… гм… теперь хотела бы снова…
- А, ясно. Да, не очень удачный для вас день, милая дама. Боюсь, сейчас точно не смогу вам помочь.
- Понятно, извините.
- А как ваша фамилия, кстати?
- Воскобойникова…
- А… Да, помню. Ваши статьи. Но вы ведь, кажется, не только здесь работали?
- Да. Ну какая разница…
- Хорошо, вы зайдите. Как вас зовут? Ольга, кажется?
- Нет, Елена.
- А, да, да. Елена Воскобойникова. Хорошо, подходите, допустим, через пару дней… или можно сегодня.
- Хорошо.
- Ну давайте через часок, или даже раньше, успеете?
- Да, спасибо.