Даже события воскресного дня третьего сентября, когда
Англия (за которой вскоре последовали Австралия, Индия, Канада и другие британские доминионы), а за нею и Франция объявили войну рейху, эти
события мало кого напугали. «Объявить войну еще не значит воевать», – заявил тогда фюрер. А уж он-то знал, что говорил.
Профессор сидел в небольшом кресле в столовой и читал вслух речь Гитлера в Рейхстаге по поводу начала военных действий в Польше. Жена и
дочь молча слушали его, занимаясь кройкой и подшивкой штор затемнения, Они разложили черную ткань на большом овальном столе, прозванном
профессором Форумом, и размечали ее портновским мелком.
Гитлер много говорил о Данциге и «польском коридоре», перечисляя страдания и унижения живущих там немцев. Он напоминал также о своих
многочисленных усилиях, направленных на решение этой проблемы политическим путем.
_«Эти_предложения_о_посредничестве_потерпели_неудачу,_потому_что_в_то_время,_когда_они_поступили,_прошла_внезапная_польская_всеобщая_мобили
зация,_сопровождаемая_большим_количеством_польских_злодеяний._Они_повторились_прошлой_ночью._Недавно_за_ночь_мы_зафиксировали_двадцать_один
_пограничный_инцидент,_а_прошлой_ночью_их_было_четырнадцать,_из_которых_3_оказались_весьма_серьезными_Поэтому_я_решил_прибегнуть_к_языку,_к
оторый_в_разговоре_с_нами_поляки_употребляют_в_течение_последних_месяцев._Эта_позиция_рейха_меняться_не_будет»._
Далее фюрер благодарил Италию за нейтралитет, уверял, что признает границы Франции незыблемыми, а Англии предлагал искреннюю дружбу. О
России он сказал:
_«Я_особенно_счастлив,_что_могу_сообщить_вам_одну_вещь._Вы_знаете,_что_у_России_и_Германии_различные_государственные_доктрины…
_Германия_не_собирается_экспортировать_свою_доктрину._Учитывая_тот_факт,_что_и_у_Советской_России_нет_никаких_намерений_экспортировать_свою
_доктрину_в_Германию,_я_более_не_вижу_ни_одной_причины_для_противостояния_между_нами…_это_решение_–
_окончательное._Россия_и_Германия_боролись_друг_против_друга_в_прошедшую_мировую_войну._Такого_не_случится_снова…»_
Он часто напоминал в своей речи о себе и своей миссии:
_«Вся_моя_жизнь_принадлежит_моему_народу_–_более_чем_когда-либо._Отныне_я_–
_первый_солдат_Германского_рейха._Я_снова_надел_форму,_которая_была_для_меня_дорога_и_священна._Я_не_сниму_ее_до_тех_пор,_пока_не_будет_оде
ржана_победа,_ибо_поражения_я_не_переживу»._
– А ведь он клялся не допустить войны, – вздохнула Элеонора Вангер. – Он не переживет поражения! А я не переживу, если с Мартином что-
нибудь случится.
– Успокойся, Элли, – Вангер опустил газету на колени, – это всего лишь жесткий урок полякам. Вот увидишь, через несколько дней наши войска
остановятся и начнутся мирные переговоры. Гитлер получит все, что хотел, включая Данциг и «коридор», а поляки поймут, что нельзя впредь
безнаказанно нарушать нашу границу.
– Готфрид, ты сам не веришь в то, что говоришь!
– Где же сейчас наш М-а-артин? – задумчиво, нараспев проговорила Эрна, помогая матери расправлять ткань. – Почему он не написал нам об
этом?
– Возможно, он в Западной армии, – продолжал успокаивать жену профессор. – В Польше нет особенных гор.
– Ну да, а на западной границе их, по-твоему, полным-полно.
– Ну, например, Арденны…
Заканчивая чтение речи, профессор озвучил ее заключительные слова, словно специально предназначенные для жены:
_«Будучи_сам_готов_в_любой_момент_отдать_свою_жизнь_–_а_ее_может_взять_кто_угодно_–
_за_мой_народ_и_за_Германию,_я_требую_того_же_и_от_любого_другого.