– Насколько мне известно, потом все это дело похерили?
– Да, уже после войны кто-то подорвал заряды и обрушил десятки километров тоннелей.
– Ну и…
– Так вот, после того совещания, на котором решили, что остальные работы в Германии доделает кто-нибудь другой, Тодта загримировали, тайно
переправили в один из северных портов и вместе с другими командированными погрузили на борт подводной лодки. Обо всем этом мы узнали только
недавно. Было много шума и всяких премий.
– Что-то припоминаю.
– А теперь представьте, каково было наше удивление, когда на полях одной из книг в 60-м году XX века мы обнаруживаем недвусмысленную запись
о тайне гибели Фрица Тодта. И это далеко не все…
_VIII_
Et patimur longae pacis mala,
Saevior armis luxuna incumbit [14 - Мы терпим зло от длительного мира; изнеженность действует на нас хуже войны (лат.).]
Весной 1939 года Эрна окончила школу. Ей предстояла отработка трудовой повинности, и она написала заявление о приеме на работу в качестве
сестры-сиделки в Фрауенклинике на Гетештрассе.
В те годы количество сиделок-монашек и орденских медицинских сестер в германских больницах и клиниках, даже тех, что находились под
патронажем церкви, резко сокращалось. С одной стороны, сами епископы запретили орденским сестрам ассистировать при операциях, связанных с
исправлением наследственности, что сразу привело к их массовому увольнению, с другой – государство всячески стремилось удалить из лечебных
учреждений католических и протестантских сиделок из церковных орденов милосердия, заменяя их членами национал-социалистского союза
медицинских сестер. Эти последние давали официальную клятву на верность фюреру и рейхсканцлеру, и между им и ними не стояли ни церковь, ни
сам Господь Бог. К сороковому году церковь была окончательно выдавлена из системы здравоохранения рейха, освободив большое число вакансий
для окончивших среднюю школу девушек.
Их переписка с Петером в то лето почти полностью угасла и заключалась в поздравлениях друг друга с некоторыми праздниками и днем рождения,
Письма уже не заканчивались словами: «Жду, скучаю. Твоя Эрна» или «Твой Петер». Грусти по этому поводу не было, но память о той их зиме
оставалась по-прежнему самым радостным детским воспоминанием.
В конце августа Эрна съездила на несколько дней к тете Клариссе в Регенсбург и рано утром, в пятницу первого сентября, выйдя из поезда на
мюнхенском вокзале, услышала зачитываемую по радио речь Гитлера. Это было короткое обращение к армии по поводу начала Польской кампании.
Вероятно, его повторяли уже не в первый раз.
_«Польское_государство_отказалось_от_мирного_урегулирования_конфликта…
_и_взялось_за_оружие._Немцы_в_Польше_подвергаются_кровавому_террору_и_изгоняются_из_своих_домов…
_Чтобы_прекратить_это_безумие,_у_меня_нет_другого_выхода…»_
– Вы знаете, что мы напали на Польшу? – выпалила она с порога родителям, когда пришла домой. – Немедленно включайте радио!
– Не мы напали на Польшу, дочка, – говорил ей профессор, когда через час они сели завтракать. – Мы только отразили их агрессию. Будь
осмотрительнее в своих выражениях.
Вторжение вермахта в Польшу никем не было воспринято как начало новой мировой войны.