В конце концов, у каждого своя работа.
Ни один школьник, если он, конечно, в своем уме, не станет торопить каникулы, ожидая с нетерпением их окончания. Но Эрна была именно таким
исключением. Она слонялась по дому, не зная, чем заняться.
Наконец с башни Новой ратуши в белое пасмурное небо поплыл особенный мюнхенский бой курантов. Его поддержали церкви и кирхи всего города, и
звон рождественских колоколов возвестил о пришествии Спасителя. До Нового года оставалось меньше недели. «Когда же он приедет, – думала
она, глядя на нарядную елку. – Нельзя же быть таким бессердечным. Или он наврал мне про лучший день в его жизни?»
Ее стали терзать сомнения. В конце концов, кто она? Пятнадцатилетняя девчонка, нескладная и худая. Мать права – не на что особенно и
смотреть. Если бы не красивые волосы, доставшиеся в наследство от бабушки, то и вовсе – гадкий утенок.
Она, конечно, преувеличивала и сама знала об этом. В классе она считалась если не первой красавицей, то уж второй непременно. И то только
потому, что ее женские формы несколько отставали в своем оформлении от сверстниц. Она видела, какими глазами смотрели на нее некоторые
мальчишки из их двора. В них была грусть и что-то запретное. Да и только будучи уверенной в своей внешности, можно поиздеваться над собой,
глядя в зеркало
Большие темные глаза, полные, яркие от природы губы и, несмотря на общую худобу еще не вполне сформировавшегося тела, округлые щеки. И кожа
Белая, бархатистая, даже опаленная летним солнцем и обветренная деревенскими ветрами, она не теряла своей свежести. А что до волос, то
любая сердобольная тетушка, знакомая матери или соседка, всегда не преминет при встрече восхититься их пышностью и цветом.
Но Петер тоже парень заметный. Высокий, статный. Не блондин, но близок к этому. Настоящий арий. Как раз таких изображают на рекламных
плакатах Гитлерюгенда Только он живой. В его серо-голубых глазах нет того плакатного героизма и стальной твердости, что рисуют нынешние
художники. Они приветливые и открытые. «Но что-то он не договаривает, – вдруг подумала она. – Может, это связано с его отцом? А вдруг у них
там веселая рождественская вечеринка и какая-нибудь девица уже окрутила его. Много ли надо: вино, нежный шепоток на ушко, прикосновение… А
меня ему еще ждать и ждать. Он же понимает…»
Она представила, как Петер в кругу сверстников и сверстниц распевает «Ночь при ясном небе», отмечая праздник зимнего солнцестояния. Она
вздохнула и совершенно несчастная пошла спать.
Утром мать заглянула в комнату дочери.
– Эрна, пойди-ка посмотри, кто это там стоит. Уже минут тридцать
– Где стоит? – раздалось из-под одеяла сонное бормотание.
– Там, под окном.
Эрна пулей выскочила из кровати и прямо в ночной рубашке бросилась к окну.
– Да не здесь, в гостиной…
Она метнулась в гостиную и, отдернув штору, прильнула к окну. Внизу стоял Петер. Он смотрел куда-то в сторону, поеживаясь от холода. Эрна
замахала руками и что-то закричала, но снизу, в окне третьего этажа, она скорее напоминала рыбу в аквариуме, только раскрывающую беззвучно
рот. Она перестала махать руками, прижалась лбом и ладонями к холодному стеклу и стала смотреть.
– Ты хоть накинь халат, дочка, – сказал вошедший в комнату профессор. – Да пригласи его подняться. Чего там торчать.