Гарри засмеялся, а отец сказал:
- Это очень мудрая мысль, Леруте.
Лера развернула еще один подарок, предназначенный этому дому, - Катькин этюд, написанный маслом.
- Это город, в котором живет ваш сын… Вот таким его увидела моя сестра. Она художник… Была…
Лера не успела договорить и не сразу поняла, что произошло. Мать, закрыв лицо, быстро вышла, отец поспешил за ней.
Лера вопросительно посмотрела на Гарри. Он подошел, взял ее за руки и сказал:
- Все хорошо… Все правильно. Это оттаивают их сердца.
Родители Гарри вернулись, подошли к Лере, и тетя Констанция дрожащим голосом начала:
- Гарис нам рассказал… что вы… - Она прижала ко рту платок и замолчала.
Лера обняла ее:
- Не надо. Я все понимаю…
Отец одной рукой гладил плечо своей жены, а другой держал Леру за локоть. Гарри отвернулся и смотрел в окно.
- Я не хотела вас огорчить, - сказала Лера.
- Вы научили нас огорчаться… и даже плакать, - сказал, не оборачиваясь, Гарри. - Спасибо вам, Лера.
Мать, подняв на нее глаза, сказала:
- Спасибо, Лера, - и улыбнулась сквозь слезы. - Гарис прав, вы… научили нас… - Она с трудом подбирала русские слова. - Не прятать свои… чувства.
- Да, - кивнул отец и о чем-то быстро спросил у Гарри.
Тот повернулся и произнес улыбаясь:
- Лерочка.
- Спасибо, Лерочка, - сказал отец.
* * *
Их проводили к празднично накрытому столу. Это была идея Гарри - отметить Лерин день рождения в ресторане.
Родители, поначалу чувствовавшие себя скованно, скоро стали неузнаваемы - лица расправились, и с них не сходила улыбка. К столу подходили то их бывшие ученики, то приятели детства Гарри, чтобы поприветствовать, а когда выяснялся повод праздника, начинали поздравлять Леру. К концу вечера угол их стола был уставлен бутылками с шампанским и коньяком, присланными из разных концов зала, а на полу появилась корзина с цветами. Лера думала, что так принято только на Кавказе.
И еще: откуда в будний день так много народу, да к тому же с детьми? На что Гарри ответил, что в Литве считается нормой ужинать в ресторане, хотя бы раз в неделю - и обязательно всей семьей.
Они много танцевали. Первой Гарри пригласил мать. Сердце Леры ликовало, когда она смотрела на них. Потом отец пригласил ее, потом свою жену, а Гарри - Леру. И так весь вечер.
Да, Лера запомнит его навсегда - свой сорок седьмой день рождения.
* * *
Когда вдали показался пригород Ленинграда, Гарри сбавил скорость и остановился на обочине.
- До вашего дома - двадцать минут. Я хочу сказать вам, Лера… Эти две недели были самыми лучшими днями моей жизни… По крайней мере, за последние много-много лет. Я вам безмерно благодарен за все… за все, что вы дали мне, моему дому… - Он помолчал. - Ни в одном языке нет таких слов, чтобы выразить ими мою признательность…
- Не нужно, Гарри…
- Нужно, Лера. И вы же меня научили этому - нужно! Как умеешь, скажи, только не молчи… вы вернули мне… нет! Вы подарили мне моих родителей, вы открыли мне себя самого… - Гарри усмехнулся. - Расконсервировали. - Он повернулся к Лере. Его глаза лучились, а лицо преобразилось, лишившись обычного выражения сосредоточенного на глубинных умственных процессах мыслителя. - У меня растут крылья… Нет, не ангельские! - Он снова засмеялся. - Как у бабочки.
- Я так рада, Гарри… И тоже очень вам благодарна.
Гарри обнял Леру. Но неотстегнутые ремни безопасности соблюли этот жест в границах сугубо дружеского.
* * *
Лера села на Катькину любимую тумбочку, свесила между колен руки, как та, откинулась к стене и закрыла глаза.
Поплакать, что ли? Не плачется…
Катюша, как ты там? Как Гарри?.. Как вы?
У меня все хорошо. Господь подарил мне любовь. Я не знаю, что из этого получится, что думает Гарри… Гарри-отец… Мне кажется, что он тоже меня любит. Но пока мы не смогли… не решились сказать друг другу об этом. Мы еще… не оттаяли до конца.
Наберись Лера смелости - в мыслях у нее это получалось - и преодолей себя… сделай первой шаг навстречу - маленький, крошечный шажок, просто дай намек…
Но она как-то разом вдруг поняла, что отношение Гарри к ней вполне определенное и что главное сейчас не в том, раньше или позже случится их сближение, а в том, чтобы он осознал, что жить можно с открытой душой, не опасаясь, что ее не поймут и ранят, а даже если не поймут и ранят - быть выше, а значит - сильней. Он должен к этому прийти! Это важней, чем просто преодолеть гордость.
От этого решения ей стало легко, и собственные чувства к Гарри уже не сковывали ее. Словно рассеялся густой туман на извилистой каменистой тропе, по которой она шла ощупью, а теперь может скакать вприпрыжку.
Я знаю, Катюша, что нужна Гарри… Так что я остаюсь. Я остаюсь, Катюша…
В дверь позвонили. Наверное, баба Марина. Лера будет ей очень рада.
- Гарри?..
Он вошел и затворил за собой дверь.
- Лера… Я не смог… уехать… - сказал он, растерянно улыбаясь.
- Что-то с машиной? - встревожилась Лера.
- Нет. - Гарри потупил взгляд. - Я не сумел представить себе завтрашнего дня без вас…
ЖАРКИЙ АВГУСТ
(Повесть)
На втором этаже зала ожидания почти пусто и почти прохладно. Возможно, эту иллюзию создают прозрачная стена с видом на летное поле и белый мрамор пола и колонн.
Снизу доносится шум - обычный вокзальный шум: скрип багажных тележек, голоса, детский плач. Время от времени все это прерывается мелодичным пиликаньем динамика и следующими за ним объявлениями о прилете или отлете, задержке или отмене рейса, потере или находке.
Она стоит, прислонившись спиной к колонне, и рассеянно наблюдает происходящую за двойным стеклом безмолвную размеренную жизнь. Это похоже на мистерию, подчиненную своим строгим законам, совершенно независимым от мира людей, - она завораживает, гипнотизирует. И тогда наступает беспамятство, бесчувствие, почти транс: нет ничего вокруг, нет ничего внутри…
По полю - от края и до края - разлито тягучее студенистое марево. Оно лениво колышется, мерцая позолоченной поверхностью, и кажется вполне безобидным, пока не пролетит над ним какая-нибудь беспечная серебристая птица с замысловатым опереньем по бокам и хвосту - тогда вверх взметаются жадные жаркие языки, облизывая брюхо и хватая за лапы. Бедняжка, увязнув в огнедышащем киселе, обреченно отползает на край поля и исторгает из себя кучку тараканов, которых тут же поглощает вовремя подползший червяк.
Находятся и смельчаки, рискнувшие вырваться из адского плена. Они мучительно, но настойчиво преодолевают враждебное пространство, разрывают ненавистные путы и взмывают, наконец, ввысь. Победно покачивая крыльями, отряхивая с них остатки клейкого рыжего пламени, свободные и гордые, они стремительно уносятся в спасительную синеву - туда, где рай, где минус пятьдесят пять по Цельсию…
Да, подумала она, возвращаясь к действительности, рай - это именно минус пятьдесят пять по Цельсию.
Колонна давно нагрелась под ее спиной, но перейти к соседней лень. К тому же спасает это ненадолго. А вот белый пол, похожий на закатанный коньками лед, искушает обещанием настоящей прохлады, зовет прижаться к нему всем телом…
Словно в ответ на эти ее мысли мимо ног проползла широченная швабра с мокрой тряпкой наперевес, толкаемая худенькой старушкой в униформе с надписью АЭРОПОРТ на спине.
Перспектива быть стертой и выжатой в ведро неожиданно рассмешила.
Чтобы не показаться спятившей, она прижала пальцы к вискам и укрылась за ладонями. И сразу почувствовала, что что-то… что-то не так, что-то происходит… или произошло…
В этот момент над ухом раздались первые ноты "Турецкого марша" и спугнули неопознанное ощущение, неоформившуюся мысль.
Размазанное по залу многократным эхом сообщение сводилось к тому, что рейс номер такой-то ни опаздывать на три обещанных часа, ни попросту вылетать в ближайшие сутки не намерен.
В переводе на обстоятельства жизни это означало, что ей, как минимум, еще трижды предстоит проделать путь с полсотни кэмэ в жарких объятиях велюрового кресла с задраенными наглухо - не иначе как в преддверии грядущей зимы - окнами, рядом с какой-нибудь толстой теткой, которой "дует в голову" из единственного открытого в потолке люка…
Приятная перспектива, нечего сказать.
Глянув на стекло с раздвоенным отражением электронных часов и мысленно перевернув зеленые цифры, она обнаружила, что ровно две минуты назад в сторону ее дома отправился очередной экспресс и что до следующего остается всего-то ничего - без малого три четверти часа.
Ещё один милый сюрприз…
Вот так и постигаешь истину о том, как же широка страна моя родная, на собственной…
Каких-то двести десять минут лету от пункта А до пункта Б, но при этом в одном из них "прозрачное небо над нами" и "надо мною лишь солнце палящее светит", а в другом - "неблагоприятные метеоусловия". Не исключено даже обледенение взлетной полосы…
И хоть в этом смешного было еще меньше, ей снова пришлось прикрыться ладонью. И опять смутный призрак каких-то перемен дал знать о себе легким адреналиновым ударом.
Вероятно, и беспричинный смех, и непонятные реакции - результат каких-то физико-химических процессов в организме, вызванных небывалой жарой… Это предположение несколько успокоило.
Она оторвалась от колонны, развернулась на каблуках и направилась к лестнице.