Придя назад, я сказал японцам, что завтра днем мне надо ехать в муниципалитет. "То есть на дневную тренировку ты не придешь?" – сказал Ёсукэ, а Ода только хмыкнул. Я промолчал.
Процедура в муниципалитете города Хирацука, что в двадцати минутах езды на автобусе от университета, несколько затянулась. В университет я вернулся без десяти пять. Меня одолевали сомнения: был повод не ходить на тренировку, но если поторопиться, я вполне мог взять доги и появиться вовремя. Первый вариант казался очень соблазнительным. Но ноги сами принесли меня сначала за доги, а потом и в спортзал. Было три минуты шестого. Сэнсэй еще не появился, и все стояли в рядах, как обычно. Мое место никто не занял. Когда я вошел, японцы оживились: "Пришел, пришел!" – раздались радостные голоса. "Ты молодец! – воскликнул Ёсукэ. – Мы думали, ты больше не появишься". Мне сразу стало как-то легко, и я подумал, что сделал правильный выбор.
Зато на вечерней тренировке мне досталось. Последние полчаса, когда уже никто толком не мог передвигаться, здоровый, как трактор, двадцативосьмилетний "ветеран" Осима, неоднократный чемпион Восточного побережья среди студентов (есть и такой чемпионат), решил преподать нам уроки кумитэ. Сначала он поиграл, как кот с мышкой, с маленьким Набэсимой, потом еще с несколькими второкурсниками. И вот он посмотрел на меня.
Видимо, Осиме не очень понравилось, что иностранец, да еще с белым поясом, машет перед его носом ногами. Японец явно рассвирепел и в одной из контратак попал мне кулаком прямо по переносице, отправив меня в нокдаун: я упал, тут же вскочил, но было нестерпимо больно, так что я снова сел на татами.
Нос распух и болел, шестой день тренировок дался мне непросто.
После этого эпизода Осима стал демонстрировать знаки дружеского расположения, персонально правил мне технику ударов, попутно разъясняя пагубность ведения поединка в стиле "Сэнэ" – с прыжками и обилием ударов ногами. Собственно, более наглядно, чем поймать меня на контратаке ударом руки в нос, вряд ли можно было объяснить уязвимость избранной мною тактики поединка.
И вот настал последний день гассюку. Последняя тренировка. Пять часов вечера. Бреду к спортзалу. Ни эмоций, ни сил – ничего.
У входа в спортзал стоят Ода и Ёсукэ. Радостно улыбаются. "Маарерий! Сюрприз! Вместо последней тренировки идем в боулинг – в тот, где большая кегля на крыше!"
От радости я аж подпрыгнул. И откуда силы взялись!
"Ура! Пошли!" Остальные, оказывается, уже ушли в боулинг.
– Да, Маарерий! В восемь сегодня гуляем по случаю окончания гассюку, в ресторанчике рядом с кафе "Вольво". Не опаздывай! – сказал Ода.
– Хорошо! Обязательно!
– Да, кстати, Маарерий! Хотел тебя спросить – что ты выкрикивал, когда нас после 50 отжиманий заставили делать все заново?
– Да так, русские слова, – уклончиво ответил я, вспомнив, что только с помощью русских непечатных слов я смог выполнить еще 50 отжиманий.
В боулинге было оживленно, там собрались только студенты: Сэнсэй со свитой, похоже, готовились к вечерней программе. Покатав в свое удовольствие шары где-то в течение часа, мы разошлись, предвкушая веселую вечернюю попойку.
В китайском ресторанчике, в котором мы собрались, было много невероятно вкусной еды и пива. Ёсукэ как самого шустрого поставили к микрофону вести праздник. Атмосфера была полностью противоположна той, что была во время угрюмых трапез в ходе гассюку. Все сидели за столами вперемешку – первокурсники, "ветераны". Подливали друг другу пива, благодарили за гассюку. Ода ткнул меня в бок:
– Маарерий! Держи пиво, иди, налей Сэнсэю, поблагодари его! Взяв бутылку, я подсел к Сэнсэю.
– Сэнсэй! Позвольте Вам налить пива?
– О! Маарерий! Молодец! Знаешь японские традиции! Сэнсэй поднял двумя руками пустой стакан, подождал, пока я наполню его пивом до краев, потом, немного отпив, взял из моих рук бутылку и налил мне. После этого мы чокнулись, и я сказал слова благодарности. Процедура мне понравилась, и я стал перемещаться от "ветерана" к "ветерану", потом подлил Набэ и Арикую.
Позже начались песнопения. Меня тоже вытащили к микрофону, и я а капелла исполнил "Пусть бегут неуклюже…" Японцы хлопали в такт, а Ёсукэ даже попытался изобразить присядку.
По окончании общего веселья мы с Ёсукэ и Одой зашли в соседний бар, выпили по джинтонику. Вышли из бара в обнимку, громко разговаривая и нахваливая друг друга: мы – отличные ребята, мы одолели гассюку…
Вернувшись в общежитие, я рухнул на кровать и проснулся только в полдень. В последний день весенних каникул ласково светило солнышко, было тепло и сухо. Наши собрались играть на полянке в футбол с болгарами. Растолкали и меня. Я с огромным трудом добрел до поляны, молча встал в ворота и тут понял, что не хочу двигаться. Я честно предупредил своих, что если мяч будет лететь в меня, я его, пожалуй, отобью, если рядом с ногой – даже не пошевелюсь – пусть влетает в ворота! Простояв таким пугалом полчаса и пропустив три мяча, я снова пошел спать.
Окончательно я пришел в себя за неделю: как раз был объявлен перерыв в тренировках. На первом занятии после гассюку я почувствовал, что Ёсукэ был абсолютно прав: качество выполнения техники каратэ заметно улучшилось, движения стали естественнее, свободнее и в то же время – резче и концентрированнее. На состоявшихся вскоре экзаменах я получил коричневый пояс – второй кю.
С апреля в университете начался новый учебный год, мои друзья-каратисты и я стали самыми старшими в клубе каратэ и теперь на построениях занимали первый ряд. Пришедшие в клуб новички демонстрировали нам признаки почтительности и громко с поклонами здоровались при встречах на улице.
В последующие два месяца – с середины апреля по середину июня – мы тренировались в ставшем для меня привычным ежедневном режиме. Моя техника день ото дня улучшалась. Более того, я стал замечать, что мне не хватает шести занятий в неделю, и добавил к ежедневным утренним пробежкам воскресный кросс, а также самостоятельную тренировку по каратэ.
В воскресенье я выбегал часов в девять утра и по тропинке вдоль речушки Канамэ за сорок минут добегал до известного среди советских студентов магазина уцененных товаров "Дайкума", что примерно в восьми километрах от университета. Потом возвращался назад и на поляне рядом с будоканом делал ката и отрабатывал удары по макиваре. Иногда я спускался в тренировочный зал, где можно было поколотить по всевозможным грушам и мешкам. К полудню я возвращался в общежитие – его обитатели только начинали пробуждаться после субботних вечеринок – и вливался в обычную студенческую жизнь.
В середине июня… на тренировке Сэнсэй сообщил мне, что 26 июня в Токио, в зале при штаб-квартире стиля каратэ "Вадо-рю", состоится квалификационный экзамен на черные пояса.
– Думаю, тебе надо попробовать. Ты ведь уезжаешь в конце июля?
– Да, – ответил я. – Спасибо. Я попробую.
– Ну, если не сдашь, можешь считать, что коричневый пояс первый кю тебе гарантирован – ты очень старался. Но я вижу, что могу разрешить тебе выйти на экзамен на черный пояс 1-й дан.
Я вновь поклонился и поблагодарил. Ёсукэ и Оде Сэнсэй тоже разрешил сдавать экзамен на черный пояс.
– Маарерий! У тебя есть единственный шанс! Ты ведь скоро уезжаешь! – сказал Ёсукэ. – Это мы можем через полгода попытаться снова. Хотя лучше сдать с первого раза, мечтательно произнес он.
Честно говоря, я воспринял новость об экзамене на черный пояс как нечто нереальное, поэтому сильных эмоций предстоящее событие у меня тогда не вызвало. Характер тренировок, несмотря на предстоящий экзамен, не претерпел изменений: много базовой техники, отработка условленных комбинаций в парах (якусоку кумитэ) и ката. В конце тренировок – свободный поединок, но в щадящем режиме, а не битва до последней капли крови.
В семь утра я был на станции Онэ. Вскоре подошли Ёсукэ и Ода.
Вновь я ехал в Токио, на этот раз работать не головой, а руками. И ногами.
Через час мы подходили к серому бетонному зданию, напоминающему школу. У входа уже толпилось более сотни японцев – как детей, так и взрослых.
– А дети что тут делают? – спросил я своих спутников.
– У них есть "детский" черный пояс, который, если продолжать заниматься, по достижении 18 лет позволяет сразу выйти на экзамен на "взрослый" черный пояс. Вот наш Сэмпай именно так получил 1-й дан, – ответил Ёсукэ. Он был необычайно сосредоточен.
Народу тем временем прибывало.
– Ого! – удивился я. Сколько людей!
– Экзамен проходит раз в полгода, и сюда съезжаются не только со всей Японии, но даже из-за границы! – пояснил Ёсукэ.
Словно в подтверждение его слов у входа в спорткомплекс появилась группа из трех иностранцев, по виду европейцев. Они радостно замахали мне – тогда в Японии "белые", даже незнакомые друг с другом, считали хорошим тоном приветствовать друг друга. Мы перекинулись с ними парой фраз на английском. Оказалось, что ребята приехали на этот экзамен аж из Перу! Один собирался сдавать, а двое – группа поддержки.
Внутри здания прямо в холле были расставлены столы для регистрации претендентов и сбора взносов за экзамен. Размер взноса был для моего студенческого кармана весьма чувствительным – девяносто долларов. В случае успеха надо доплатить еще семьдесят – за оформление сертификата и пояс.
Сдав деньги, я получил маленький матерчатый квадратик с порядковым номером – 32. Этот номер крепился на доги, и на время экзамена эта цифра заменяла мне имя и фамилию.