Сэнсэй сказал какие-то приличествующие случаю слова, призвал проявить бодрость духа, и мы под руководством Сэмпая побежали трусцой. Утренняя тренировка была целиком легкоатлетической: после 30-минутного кросса с уже привычным подъемом на девятый этаж одного из учебных корпусов мы переместились на стадион, где сначала бегали ускорения, а потом начали делать упражнения на пресс и отжиматься на кулаках. В режиме обычной тренировки мы отжимались где-то по 40-50 раз. Здесь же после выполнения привычного числа отжиманий последовала команда: "Еще десять раз!", а потом еще десять, и еще, пока мы, уже крича и извиваясь, не сделали-таки сто отжиманий! Никогда не думал, что когда-нибудь смогу это сделать, и более того, уже много позже, будучи в неплохой форме, я так и не смог повторить такое количество отжиманий подряд. К концу "разминочной" тренировки моя майка была мокрой насквозь.
Наскоро умывшись и переодевшись, мы пошли в небольшую столовую, арендованную для нас на всю неделю сборов. За столами с нехитрой едой в японском стиле разместились строго по ранжиру. Я с третьекурсниками встал рядом с указанным нам столом. За соседним столом – второкурсники, чуть поодаль, ближе к выходу – первокурсники. Один стол был накрыт с большим вкусом и разнообразием – ожидали прихода Сэнсэя и "ветеранов". Наконец они появились в дверном проеме, и вместе с ними – все также небритый Маэда. По команде Сэмпая мы отвесили поклон входящим, подождали, пока они чинно рассядутся, затем сели сами. Несколько минут сидели молча, никто не притрагивался к еде. Сэнсэй сидел, выпрямив спину, закрыв глаза. Все терпеливо ждали. И вот Сэнсэй открыл глаза, неспешно взял палочки и скомандовал: "Угощайтесь!"
Ода тут же схватил палочки и жадно заработал ими, придвинув прямо ко рту чашку с рисом. Я, еще не пришедший в себя после утренней тренировки, ел вяло. "Ты что, Маарерий! На завтрак дается десять минут! Поспеши!" – быстро проговорил Ода и устремился к большому чану с рисом, из которого можно было накладывать добавку сколько угодно. Остальные японцы не отставали от Оды и то и дело подкладывали себе рис. И действительно, ровно через десять минут по команде Сэнсэя завтрак закончился. Вновь вставание. Поклоны уходящим первыми Сэнсэю и его свите.
С двенадцати до двух – дневная тренировка, уже в спортзале.
Базовая техника. Сотни повторений одних и тех же движений на месте и в передвижении. Крики "Медленно! Плохо! Сначала!" висят над спортзалом густым туманом. На столике рядом с аптечкой большая фляга с тонизирующей водой "Pockary sweat".
К концу тренировки от пота промокло не только доги, но и пояс.
Обед прошел с тем же ритуалом, что и завтрак. Правда, времени на еду – минут двадцать. С трех до пяти – отдых. Лег на свой матрац и тут же заснул под звуки "Аи рабу коррида" – это хорохорился Ёсукэ.
К пяти часам снова в спортзал. Мышцы уже слегка побаливают, и в голове дурнота после дневного сна. После интенсивной разминки мышцы опять становятся эластичными, сон выветривается. Вечерняя тренировка – самая длинная, два с половиной часа. Много работы в парах, подготовка к кумитэ, шлифовка ката.
Ужин, принятие фуро. Наконец можно прилечь и расслабиться. За стеной слышен шум – оказывается "ветераны" поселились рядом с нами. Вошел Ёсукэ, видно, тоже устал. Раздал всем какие-то тетрадки, мне тоже.
– Маарерий! Здесь надо каждый вечер писать свои впечатления о прошедшем дне тренировок и что ты планируешь для себя на следующий день!
Вот, подумал я, угораздило же меня! Мало того, что каждую неделю пишу на занятиях всякие сочинения, еще и в каникулы пиши!
Благоразумно сделал паузу и посмотрел через плечо в тетрадь Оды: "Мне Сэнсэй сказал сегодня: "Надо резче бить удар маэ-гэри!" Спасибо Сэнсэю за замечание, завтра я уделю этому удару особое внимание. Осс!"
Уловив общую идею, я под одобрительные возгласы: "Смотри-ка, Маарерий иероглифы пишет!" – написал нечто подобное, разбавив эмоциями: "Я рад тому, что могу принимать участие в гассюку и всем спасибо – в первую очередь Сэнсэю, да и "ветеранам" тоже. Осс!"
Ёсукэ собрал у нас тетрадки и отнес в соседнюю комнату. Через минуту оттуда послышался здоровый гогот "ветеранов". Есукэ вернулся еще более сумрачный, в руках у него был список, озаглавленный Тоёкики" – дословно "Исполнение пожеланий".
– Маарерий! – сказал Ёсукэ. – Ты иностранец, и мы решили тебя в этот список не включать. Это список дежурств – выполнение разных поручений "ветеранов" – ну сбегать за сигаретами там, пиво купить.
– Сегодня дежурит Арикуй! – громко объявил Ёсукэ. Арикуй, хотя и был первокурсником, но ему досталось место в комнате третьекурсников, и у него не было возможности даже на минуту сбросить с себя маску почтительности и забитости.
К одиннадцати стали готовиться ко сну. Ода курил в своем углу, Арикуй перематывал кассету и вновь ставил "Корриду", Такэда чистил ниткой зубы, а Ёсукэ достал какой-то флакон с мутно-зеленой жидкостью и стал ожесточенно втирать ее в жесткие густые волосы. Поймав мой вопросительный взгляд, Ёсукэ сказал: "А ты не пользуешься жидкостью для укрепления волос?" Я отрицательно мотнул головой. Тогда в Москве о таких штуковинах мало кому было известно, а в продаже их и вовсе не было. Ёсукэ протянул флакон мне: "Попробуй!" Я накапал себе на голову эту жидкость, как показал Ёсукэ, и тут же почувствовал приятное жжение. Появилось чувство бодрости.
Легли спать. Где-то через час раздались глухие удары в стену из соседней комнаты. Арикуй медленно поднялся, натянул тренировочные штаны и майку. Он вернулся минут через двадцать. "Ну что?" – шепотом спросил его Ёсукэ. "За сигаретами и пивом ходил", – ответил Арикуй, вновь устраиваясь спать. Но не успел он лечь, как снова раздались удары в стену. На этот раз Арикуй вернулся почти сразу. "Маарерий! – позвал он. – Ветераны зовут тебя к ним в комнату!" "Ладно", – ответил я и нехотя оделся. Зайдя в соседнюю комнату, я обнаружил группу "ветеранов" во главе с Сэнсэем за низеньким столиком. Японцы полулежали на татами в непринужденных позах. Стол был уставлен бутылками и стаканами. Над столом висело сизое облако сигаретного дыма. Мне приветливо замахали руками, призывая присесть к столу.
Рядом со мной оказался небритый Маэда. Он был настроен добродушно, улыбался, хлопнул меня по плечу и налил мне большой стакан виски – неразбавленный, до краев.
"Извини, водки нет! Вы, русские, говорят, стаканами пьете! Давай!" Где-то на мгновенье мелькнуло искушение повторить подвиг известного литературного персонажа и выпить, а потом сказать: "После первой не закусываю!" Но вместо этого я поставил стакан, сказав, что русские бывают разные, я, например, водку не люблю, а когда занимаюсь спортом – вообще не пью. На лицах у японцев было написано удивление.
"Ты – странный русский! – произнес самый молодой из них, представившийся как Судзуки. – А по-японски хорошо говоришь!" И все разом закивали, подливая друг другу пиво.
Маэда ткнул пальцем в Судзуки и сказал: "Вот он – очень сильный! Он в этом году стал чемпионом Японии!" Судзуки смущенно засмеялся. Выяснилось, что Судзуки всего несколько лет назад закончил "Токай", но каратэ не бросил, как это делает большинство выпускников, и даже добился больших успехов в каратэ, параллельно делая карьеру в вертолетостроительной компании.
На меня обрушился град вопросов: а сколько тебе лет? как давно занимаешься каратэ? а кем будешь по окончании университета? приедешь ли потом в Японию? не военный ли твой отец? Потом достали мою тетрадку и громко зачитали вслух мои впечатления о тренировке, деланно восхищаясь моими иероглифическими навыками.
Через какое-то время я почувствовал, что засыпаю прямо за столом. То ли японцы это заметили, то ли им развлечение "беседы с иностранцем" поднадоело, но меня вежливо выпроводили спать, чему я был только рад. На прощанье Маэда сунул мне в руки непочатый стакан виски. "Держи! Вдруг передумаешь и захочешь выпить перед сном!"
Я ввалился к себе в комнату, пристроил куда-то в угол злополучный стакан и повалился спать. И вновь меня посетил образ крепкого духом советского персонажа, которому немцы выдали, восхищенные его мужеством, краюху хлеба. Было три часа ночи.
Следующий день прошел как в тумане. Спас дневной сон.
Интенсивность тренировок явно возросла. После четвертого дня тренировок я понял, что у меня не осталось сил даже дойти до спортзала. Японцы стонали, но двигались в сторону зала. Моя походка из быстрой и пружинистой превратилась в медленную и торжественную.
Музыку в перерывах никто уже не включал, разговоры тоже практически прекратились. "Слушай, Ёсукэ! А зачем это все нужно? – не выдержав, спросил я. – Такие колоссальные перегрузки разве полезны?"
"Понимаешь, когда это закончится, и ты восстановишь силы, ты увидишь, насколько велик прогресс в твоем каратэ. Но и это не самое главное. Ты поймешь, что способен преодолевать себя, быть сильнее обстоятельств, и когда в твоей жизни возникнут серьезные испытания, ты вспомнишь, как тебе было трудно на гассюку, но ты выдержал, и тебе это поможет!"
Я тогда не очень поверил словам Ёсукэ, но сейчас, по прошествии лет, полностью убедился в правоте японца.
На пятый день вместо дневного сна я дошел до нашего общежития. Как странно было видеть скучающие лица советских однокурсников, лениво потягивающих пиво и бесконечно смотрящих телевизор! "О! Привет! Что-то ты похудел! – приветствовали они меня. – Кстати, хорошо что зашел. Нам завтра надо днем ехать в муниципалитет продлевать вид на жительство".
Тут-то меня и посетила мысль: а не пропустить ли под это дело дневную тренировку завтра? Отдохнуть, ведь пятый день уже, сил никаких не осталось!