Я настояла на том, чтобы заехать домой за его курткой, хотя меня смущало столь быстрое возвращение - ты был озадачен, - а поездка через Найак в Гладстон и обратно в магазины Найака смутила еще больше. Тем не менее теперь, успешно испортив мою единственную игривую, оригинальную идею нашего праздника, превратив ее в механический, бросающий в дрожь фарс, Кевин казался более довольным. Когда мы припарковались на Бродвее (довольно далеко от магазинов, поскольку в середине декабря машины стояли бампер к бамперу, и нам повезло, что мы вообще нашли место), к моему изумлению, он по собственной инициативе заговорил:
- Не понимаю, почему ты празднуешь Рождество, если ты не христианка. - Он произнес христианка с первым длинным и, чтобы подчеркнуть связь с Иисусом.
- Ну, - сказала я, - мы с твоим отцом действительно не верим, будто некий молодой человек, живший две тысячи лет тому назад и обладавший даром убеждения, был Сыном Бога. Но праздники так приятны, не правда ли? Когда несколько дней немного отличаются от других, есть чего ждать. Изучая в колледже антропологию, я поняла, как важно сохранять культурные ритуалы.
- Даже если для тебя они пустой звук, - обронил Кевин.
- Ты считаешь нас лицемерами.
- Ты это сказала, не я.
Кевин плавно обогнул "Рансибл Спун" и вышел на Мейн-стрит. Несколько старших школьниц, неторопливо двигавшихся к "Лонг-Айленд драм сентер", проводили его взглядами. Думаю, их привлекло не столько его смуглое армянское лицо, сколько ленивое изящество, резко контрастирующее с нелепой одеждой. Он словно скользил на роликах; впечатление не портили даже торчащие тазовые кости.
- Итак, - подвел итог Кевин, пробираясь сквозь толпу прохожих, - ты хочешь сохранить подарки и эгног, но отбросить молитвы и скучную рождественскую службу. Отхватить приятное, не расплачиваясь вздором.
- Можно и так сказать, - осторожно согласилась я. - В широком смысле слова я пыталась делать это всю свою жизнь.
- И пока тебе все сходило с рук, - загадочно произнес он. - Не уверен, что так будет всегда. - На этом он закрыл тему.
Разговор снова иссяк, и, когда меня чуть не сбил очередной самокат, я предложила купить Селии один из тех супертонких, алюминиевых самокатов, что так неожиданно вошли в моду.
- Знаешь, пару лет назад, если бы ребенку на Рождество подарили какой-нибудь дурацкий самокат, он бы глаза выпучил от обиды, - сказал Кевин.
Я воспользовалась возможностью разделить его мнение:
- Ты прав, вот одна из странностей этой страны. То же самое было и с роликами, верно? Вдруг оказалось, что все просто должны их иметь. И все же... - Я закусила губу, уставившись на очередного мальчишку, пролетевшего мимо нас на серебристом самокате. - Я не хочу, чтобы Селия чувствовала себя обделенной.
- Мамси, вернись к реальности. Сели перепугается до чертиков. Тебе придется каждый раз держать ее за ручку или таскать на себе вместе с самокатом. Ты готова? Потому что на меня не рассчитывай.
Хорошо. Мы не купили самокат.
На самом деле мы ничего не купили. Кевин так смущал меня, что все кандидаты на подарки становились бессмысленными. Я смотрела на шарфы и шапки его глазами, и они оказывались идиотскими и ненужными. У нас были шарфы. У нас были шапки. Зачем же тратиться на новые?
Хотя мне жалко было терять парковку, я с радостью ухватилась за возможность в виде исключения сыграть роль настоящей матери и строго заявила, что мы должны вернуться домой, где Кевин переоденется к ужину в одежду нормального размера. Правда, небрежный ответ "как скажешь" убедил меня не столько в моей власти, сколько в бессилии. По дороге к машине мы увидели за окном "Рансибл Спун" толстую женщину, в одиночестве поглощавшую горячий фадж-санде, американской щедрости порций которого европейцы одновременно и завидуют, и относятся с пренебрежением.
- Почему-то все толстяки, попадающиеся мне на глаза, обязательно что-то жуют, - заметила я, когда мы отошли на безопасное расстояние. - Не верю в чушь о железах, генах или медленном обмене веществ. Они толстые потому, что едят неправильную пищу, едят слишком много и непрерывно.
Обычное отсутствие реакции: ни презрительного хмыканья, ни односложного согласия. В конце концов, через квартал:
- А знаешь, ты можешь быть резкой.
Я растерялась, остановилась:
- Не тебе говорить.
- Да. Интересно, откуда это у меня.
По дороге домой каждый раз, изрекая какое-нибудь замечание - о наглецах, в одиночку, без пассажиров, гоняющих на шикарных джипах, занимая кучу места на дороге, или безвкусной рождественской иллюминации Найака, - я понимала его мелочность и затыкалась. Я явно относилась к тем людям, которые должны следовать правилу: если не можешь сказать что-то милое, вообще ничего не говори. Наше упорное молчание в "луне" явилось предвестником долгих периодов мертвой тишины в Клавераке.
Вы с Селией весь вечер трудились над самодельными елочными украшениями, и ты помог ей вплести в волосы мишуру, а к нашему возвращению вы раскладывали на противне замороженные рыбные палочки. Когда я вышла из спальни на кухню и попросила тебя застегнуть верхнюю пуговицу на моем розовом шелковом платье, ты сказал:
- Ну и ну. Ты совсем не похожа на мать.
- Я хотела создать праздничное настроение. Думала, тебе нравится это платье.
- Нравится, - пробормотал ты, застегивая пуговицу. - И все же разрез на бедре высоковат. Ты же не хочешь, чтобы ему было неловко.
- Кому-то сейчас точно неловко.
Я вернулась в спальню, чтобы найти сережки и подушиться "Опиумом", а когда вернулась в кухню, обнаружила, что Кевин на этот раз почти буквально исполнил мое желание. Правда, я ожидала, что он вырядится в костюм кролика "нормального размера". Кевин стоял у раковины спиной ко мне, но это не мешало мне видеть, что его черные слаксы свободно облегают узкие бедра и ниспадают на элегантные туфли из красно-коричневого кордована. Я не покупала ему эту белую рубашку с длинными рукавами и изящными кружевами, как у фехтовальщика.
Я была тронута и уже хотела воскликнуть, какая у него красивая фигура, если не скрывать ее детской одежонкой, когда он обернулся. В его руках была целая тушка холодной курицы. То есть она была целой, пока он не отодрал обе половинки грудки и ножку, которую еще обгладывал.
Наверное, я побледнела.
- Я веду тебя на ужин. Почему ты глотаешь жареную курицу перед самым уходом?
Кевин стер каплю жира с уголка рта тыльной стороной ладони, почти не скрывая ухмылки.
- Я проголодался. - Настолько редкое признание, что прозвучало лживо. - Видишь ли... я расту.
- Немедленно брось курицу и надевай куртку.
Естественно, что к тому моменту, когда мы уселись за столик в "Хадсон-Хаус", наш растущий мальчик, видимо, решил, что уже достаточно вырос на сегодня, и признался в пропаже аппетита. Мне удалось преломить хлеб со своим сыном только в самом буквальном смысле, ибо, отказавшись заказывать горячее блюдо и даже закуску, он набросился на корзинку с хлебом. И хотя он раздирал маленькие булочки на еще более мелкие кусочки, не думаю, что он съел хотя бы один.
Я демонстративно заказала салат меслун, закуску из голубиной грудки, лосося и целую бутылку белого совиньона, которую готова была прикончить в одиночку.
- Итак, - начала я, ковыряясь в салате и борясь с неловкостью под аскетическим взглядом Кевина; мы сидели в ресторане, так почему я считала необходимым извиняться за то, что ем? - Как дела в школе?
- Идут. Не могу просить большего.
- Я хотела бы узнать поподробнее.
- Тебе нужно мое расписание?
- Нет. - Я вовсе не хотела раздражаться. - Ну, например, твой любимый предмет в этом семестре?
- Я слишком поздно вспомнила, что для Кевина слово любимый ассоциировалось исключительно с чужими радостями, которые он любил отравлять.
- По-твоему, мне что-то нравится?
- Ну, не думал ли ты вступить в какой-нибудь школьный клуб? - выпалила я, с трудом накалывая на вилку мелкие листочки аругулы, и, естественно, запачкала подбородок горчицей.
Кевин посмотрел на меня с тем же недоверием, с каким позже воспринимал мои вопросы о меню столовой в Клавераке. Может, мне следовало считать удачей то, что он не снисходил до ответа.
- Ну, а как насчет твоих учителей? Есть ли среди них кто-то особенный?..
- И какие группы ты теперь слушаешь? - подхватил он. - И следующий твой вопрос, не заводит ли меня какая-нибудь хорошенькая сучка, сидящая в первом ряду. Отсюда ты сможешь непосредственно перейти к сексу; мол, прежде чем трахнуть девчонку в прихожей, не стоит ли подождать, пока я буду готов. А за десертом ты спросишь о наркотиках. Осторожно, потому что не хочешь напугать меня до чертиков и заставить лгать, и расскажешь, как сама баловалась, но это вовсе не значит, что я тоже должен баловаться. Под конец, высосав всю эту бутылку, ты окосеешь и скажешь, как здорово провести время с сыночком, сползешь со стула, обнимешь меня за плечи и слегка сожмешь.
- Ладно, мистер Насмешник. - Я отодвинула салат. - О чем хочешь поговорить ты?
- Это была твоя идея. Я и словом не обмолвился, что хотел бы болтать о разных глупостях.