"Причем здесь подошвы? Мама у нее упала. И еще в ее интересах сохранить завод. Вот! – возликовал Халтурин, найдя уважительную причину своей лояльности. – Она же расстроилась, кинулась защищать завод, кадры, этих… как их… модельщиков и изготовителей каких-то там капов".
Жесткий режим помогал сохранять Евгению высокую работоспособность.
Подъем в шесть тридцать, пробежка в парке (или час в бассейне во Дворце спорта), душ, завтрак. Рабочий день начинался в восемь, в гостиничный номер Халтурин возвращался не раньше девяти вечера. Голова не отключалась даже во сне.
Столовые сервизы, вазы, кашпо, чашки "агашки", посуда в "трактирном стиле" (для ресторанов) – вот что видел Халтурин вместо эротических снов. Все это посудное хозяйство гонялось за Жекой, как за Федорой в сказке Чуковского.
– Лучше бы за ББ гонялись, – просыпаясь, ворчал Жека.
"Эх, хорошо было "фарфоровому королю" Матвею Кузнецову, – с завистью к русскому промышленнику и с обидой на нынешнюю власть думал Халтурин, – попросил царя ввести заградительную пошлину для экспортного фарфора – и на тебе, пожалуйста! И Кузнецов со товарищи в шоколаде, и индустрия процветает. А наши почему-то только об автопроме пекутся".
В своих планах Евгений забегал далеко вперед, думал о производстве иконостасов, сервизов и чайных пар к Рождеству и Пасхе, похожих на чешскую посуду с рождественским гусем. Еще можно керамическую настенную и напольную плитку выпускать в стиле "ретро". Для задуманного, кроме денег, требовалось оборудование и православный художник.
* * *
…Первые несколько дней после встречи с Божко прошли спокойно, но когда на заводе сменился директор, случился вполне прогнозируемый, и потому неожиданный наезд.
В наилучшем расположении духа Жека подкатил на "Ямахе" к гостинице, заехал во двор и заглушил мотор. Если все пойдет так и дальше, то уже следующей осенью он будет валяться на травке в Гайд-парке.
Халтурин слез с мотоцикла, укрыл его попонкой и оставил чаевые охраннику – на всякий случай. "Скоро похолодает, придется покупать машину, внедорожник какой-нибудь", – с сожалением подумал Халтурин, бросив прощальный взгляд на "Ямаху": его страсть к мотоциклу можно было сравнить только со страстью к Грете и работе.
Едва Евгений покинул территорию стоянки и завернул за угол, из тени вынырнули трое.
Халтурин не был трусом, но трое на одного – не по-спортивному как-то получалось. Жека шагнул к стене, чтобы прикрыть спину.
– Может, поговорим? – предложил он нападавшим. Перспектива появления с побитым фасадом на заводе Халтурина совершенно не привлекала.
– Ты валил бы в столицу, слышь, как там тебя, кризисный, блин, управляющий, – сквозь зубы процедил один.
Лиц Халтурин не видел – свет от уличного фонаря за угол не попадал, узнать Жека никого не мог. К тому же рабочие завода слились в представлении Евгения в безликую серую массу. За несколько недель работы Халтурин узнавал только трех начальников цехов и пару мастеров, которые с хмурыми физиономиями выслушали указания о демонтаже оборудования и с такими же хмурыми физиономиями – о приостановке демонтажа. У Халтурина сложилось впечатления, что работникам было одинаково – ломать или строить, копать или не копать.
– О чем с ним разговаривать? – подал реплику другой, – он же кроме денег никаких аргументов не понимает.
От темных фигур разило перегаром и нечистотой.
– А ты попробуй, – предложил Халтурин, лихорадочно соображая, кто эти трое. Моментальной вспышкой в голове пронеслась мысль, что кроме заводских, его никто в лицо не знает. Чьи интересы представляют нападавшие? Свои собственные? Банкира?
– Завязывай базар. В общем так: не уедешь – сам дурак. Понятно излагаю?
– Вполне. Но, мужики, не обещаю, что выполню ваши требования.
Евгений не успел договорить, как получил под дых, но принял удар и успел ответить выпадом слева, и тут же Халтурина настиг и отбросил хук в челюсть. Жека не удержался на ногах, упал на мокрый асфальт. Попытался подняться, но следующий удар опять отбросил Евгения к стене. Нападавшие успокоились, когда Халтурин затих.
Полежав под моросящим дождиком, Жека пришел в себя, медленно поднялся и добрел до угла. Остановился, отдышался, пощупал грудь и диагностировал у себя трещину ребра.
– Сволочь, – стараясь не вдыхать глубоко, ругался под нос Халтурин, – придется завтра отлеживаться, а времени совсем нет. Кто такие? Банкир только от судьи мог узнать о смене руководства на заводе. Неужели все так паршиво?
Жека ввалился в гостиничный холл с надеждой на быструю и профессиональную помощь, но администратора Любы за конторкой не оказалось.
Халтурин добрался до номера, кое-как разделся. Вызвать машину и съездить в травму, снять побои? Утром, пожалуй.
В ванной с облегчением отметил, что лицо почти не пострадало, долго умывался, будто смывал позор поражения, отфыркивался от боли, потом мостился в постели, как пес на ночевку, пока нашел удобное положение. Уже засыпая, подумал: "Боятся – значит, уважают".
Утром, вместо того, чтобы отлеживаться, Халтурин заставил себя поехать в травмпункт, снять побои. Взял справку, проскочил в городской отдел милиции и написал заявление о нападении.
Радости в глазах следователя Прошкина – стареющего капитана с ленивыми движениями – не наблюдал. Таким же ленивым, как и движения, голосом, Прошкин задавал протокольные вопросы:
– У вас есть враги?
– Три с половиной тысячи человек, – буркнул Халтурин.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Всех.
– Что-нибудь пропало?
– Нет, все на месте.
– Мы, конечно, примем заявление, но если вы никого не рассмотрели, то… Сами понимаете, маловероятно…
Халтурин понимал.
Купил в аптеке корсет, обмотался, как тяжеловес перед поднятием штанги, чтобы ребро не ввинчивалось в мозг, к обеду был на заводе и погрузился в дела, но мысль о засаде, в которой пострадало не столько ребро, сколько самолюбие, не давала покоя. Как это ты, пуганый ворон, в девяти случаях из десяти точно рассчитывающий удар и контрудар, лопухнулся, как безусый юнец, не нюхавший пороха?
Кто бы он ни был, этот народный мститель, он опоздал: Халтурин успел вывезти всю посуду со склада. "Получи, фашист, гранату", – приговаривал Евгений, наблюдая, как ночная смена рабочих грузит ящики с посудой.
Дима Каверзев – единомышленник и друг Халтурина, встретил фуры в Москве, разгрузил и спрятал посуду в надежном месте.
Через Московский Клуб православных предпринимателей Халтурин нашел инженера-технолога – Павла Жижко. Его и Диму вызвал на завод. Пора было приступать к реконструкции.
Команда складывалась, как предписывала наука: Халтурин – лидер, он же интеллектуал-реализатор. Реализатор-коммуникатор – Павел Жижко, Димка – коммуникатор-интеллектуал. И Хаустова.
Хаустову до конца классифицировать не удавалось, но барышня числилась в команде под номером один. Отношения с Хаустовой были неоднозначными, но это были отношения. Топ-менеджер Халтурин по неясной причине выбрал кадровичку в друзья, и Хаустова на правах друга учила босса жизни.
Военные действия гоняли кровь по жилам, усиливали обмен веществ, Халтурин ел за троих. Только кофе, приготовленный заботливой рукой Агнессы Павловны, в горло уже не лез. Евгений сломался, купил кофемашину и научил Агнессу пользоваться благами цивилизации. Агнесса Павловна, привыкшая к чаю в пакетиках, приближалась к чудо-машине в состоянии, близком к обморочному, но Халтурин, наконец, получил настоящий кофе.
За чашкой ароматного напитка Евгений расслаблялся, думал о чем-нибудь приятном: о Лондоне или… о барышне из отдала кадров…
С натяжкой к барышне можно было применить понятие "коммуникатор", имея в виду ее работу с кадрами, но Халтурину казалось, что девушка способна на большее.
А сын у Хаустовой – вообще реальный пацан.
Жека вспоминал кадровичку и улыбался: кукольное личико, ботинки-тракторы. Трогательная, маленькая. Полной неожиданностью стали для Евгения мысли том, что у Жени красивая фигура, и если б не мрачная одежда, которая уродовала девушку, и не унылое выражение лица, могла бы числиться красавицей, не хуже некоторых… Если не верность любимой женщине, то верность идеалу он мог себе позволить. Идеалом оставалась Грета.