Вскоре стало ясно, что Лидия Петровна имеет такое же слабое понятие о кинематографическом взлете Сэндза, как и ее муж. Простая русская женщина, полноватая, с добрым белым лицом, одетая в синее ситцевое платье в горошек и с волосами, спрятанными под косынку, она сидела у стола, сложив на коленях руки, благостно улыбалась и переводила взгляд с Ронни на Марину. Поскольку английского языка Лидия Петровна не знала, при ней говорили по-русски, но в общий разговор она не вступала. Похоже было, что она даже не вникает в смысл того, о чем говорят. Какое-то время она сидела молча, а потом как-то невпопад заметила:
- Как дочка-то на вас похожа! Особенно на отца!
Марина, чувствуя, что краснеет, опустила глаза и сделала вид, что поглощена фотографиями. Попыталась даже увести разговор с нежелательной темы.
- А это кто? - спросила она у Воронихина, показывая на снимок.
Художник начал объяснять, но Лидию Петровну, как видно, совсем не интересовали его знакомые на фотографиях.
- Я помню, как вы приезжали к нам зимой, - заговорила она с улыбкой. - Вот так же, рядышком, на диване сидели. Эдуард мне вроде бы сказал, что вы поженились… - Она вопросительно посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на Марину. - Ведь вы поженились?
Несколько секунд висело молчание. Марина, чувствуя, что любой другой ответ будет неуместен, с усилием кивнула.
- Ну разумеется! - тотчас воскликнул художник. - Они были такой дружной парой! Все время вместе. Марина, помню, всегда дожидалась Ронни после репетиций, а когда не приезжала, он так волновался, что даже роль свою забывал. Помнишь? - Смеясь, он подтолкнул Ронни локтем. Тот, тоже засмеявшись, кивнул. - В театре у нас даже шутили, что Ронни без Марины вообще не может играть…
- Славно вы тут живете. - Марина предприняла еще одну слабую попытку переменить тему. - Тишина, воздух свежий… В Москву часто приходится ездить?
Ее вопрос хозяйка пропустила мимо ушей.
- Свадьбу-то где сыграли? - продолжала любопытствовать она. - Народу на ней много было?
На помощь растерявшейся Марине пришел Ронни.
- Свадьба состоялась в Лос-Анджелесе, - ответил он. - Присутствовали только самые близкие друзья.
- Конечно, в Лос-Анджелесе, где же еще! - решительно тряхнул гривой Эдуард Васильевич. - Потому они и не известили нас! Дочке, поди, уже пятый годок пошел?
Марина снова кивнула.
- И где вы теперь живете - здесь или там? - спросила Лидия Петровна.
- Что за вопрос! - ворчливо отозвался Эдуард Васильевич. - Муж - в Америке, в кино снимается, а жена должна быть при нем. Это и ежу понятно.
Лидия Петровна умолкла. Вскоре она ушла на кухню готовить обед; Марина вызвалась ей помочь и тоже отправилась на кухню, оставив Ронни и Воронихина беседовать об иконописи и деревенской жизни.
Через час на веранде был накрыт стол. Посреди него стояла пышущая паром кастрюля с мясными щами, тут же, на узком блюде, - нарезанная селедочка, густо посыпанная лучком, рядом - кислая капустка домашнего посола с клюквой, салат с грибами, отварная картошка, а с краю в большой, только что снятой с огня сковороде шипела и брызгала маслом жареная крольчатина. Художник поставил на стол графин с клюквенной наливкой, тоже домашнего приготовления, но Ронни категорически отказался от спиртного, сославшись на то, что он за рулем.
- Ты и прежде-то завсегда отказывался от выпивки, - смеясь и наливая себе в рюмку, вспомнил Воронихин.
- Конечно, с чего бы ему пить, - ответила жена. - Он человек серьезный, и занятие у него такое, что не до пьянства… - Она повернулась к Насте, сидевшей справа от нее. - Давай я тебе положу картошечки… В детский садик ходишь?
- Да, - девочка кивнула.
- А буквы уже знаешь?
Настя застеснялась и отрицательно помотала головой.
- Папу с мамой слушаешься? - продолжала спрашивать Лидия Петровна.
Марину бросило в холод. Сейчас Настька проболтается, какой Ронни ей "папа"! Вот будет стыдобища!.. Только она открыла рот, как та радостно сообщила:
- Да! Я вчера нарисовала для папы попугая и много разных зверей!
Ребенок, к счастью, к слову "папа" отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся, тем более Настя уже называла так Ронни.
- Как вы готовите щи? - заговорила Марина, не дожидаясь, когда Лидия Петровна начнет расспрашивать Настю про ее жизнь в Америке. - Очень вкусные, ну прямо очень. У меня никогда такие не получаются…
Для хозяйки кулинария была любимой темой, такой же, как для ее мужа - живопись. Она тут же начала терпеливо и многословно объяснять способ приготовления щей, а заодно салатов, печений и какого-то необыкновенного клюквенного соуса. Марина умелыми вопросами подогревала ее энтузиазм, умудрившись беседой о кулинарии занять все время обеда.
В самом конце застолья, когда дети, наевшись, отправились гулять во двор, Эдуард Васильевич откинулся на стуле и воскликнул:
- Вы бы хоть поцеловались разок, для нас с Лидией Петровной! Уж сделайте нам такое одолжение!
- Пожалуйста, - улыбнувшись, с готовностью отозвался Ронни, рукой обхватил Марину за талию и притянул к себе.
Она мысленно простонала, но делать было нечего. Губы Ронни коснулись ее губ и задержались на них гораздо дольше, чем того требовала простая вежливость. Поцелуй длился так долго, что лицо Марины, помимо ее воли, жаркой волной затопил густой румянец, а тело затрепетало от наслаждения.
- Правда, вышло неплохо? - оторвавшись от нее, шепнул он с легкой усмешкой.
Марина перевела дыхание, но глаза ее продолжали сиять. Расчувствовавшаяся Лидия Петровна платочком вытерла слезу. Воронихин удовлетворенно крякнул.
- Я еще тогда говорил, что ваш брак будет крепким и счастливым! - изрек он. - Дай Бог вам такую любовь сохранить на всю жизнь. Редко кому она дается, такая любовь… - Он мечтательно закатил глаза, потом шумно вздохнул и вдруг махнул рукой: - Э-эх! Выпить надо за это!
- Налей и мне, - сказала Лидия Петровна, которая до этой минуты не притронулась к наливке. - Тоже выпью за молодых!
Воронихин наполнил рюмки. Они с Лидией Петровной чокнулись. Марина и Ронни сидели со смущенными улыбками, выпрямившись и потупив глаза, как на собственной свадьбе. Марина мельком посмотрела на него и, когда их взгляды встретились, чуть заметно пожала плечами: дескать, сама удивляюсь, но что остается делать?
- Главное - уступайте друг другу, - заговорил художник, закусывая. - Если что в семье не заладится - всегда ищите компромисс…
- И помогайте друг другу! - прибавила жена.
Однако эта импровизированная свадьба слишком затянулась. Марина сделала движение встать.
- Мы с Ронни собирались посмотреть монастырь, - сказала она.
Воронихин, словно вспомнив о чем-то, поспешно поднялся, с грохотом отодвигая стул.
- Хорошо, что напомнила. Прямо сейчас и пойдем, пока реставраторы работают… - Он посмотрел на часы. - Туристов туда не пускают, но со мной пустят, я там всех знаю…
Оставив Лидию Петровну и внуков дома, Эдуард Васильевич и его гости по проселочной дороге направились к видневшемуся в отдалении городку. Полуденное солнце заливало рыжие поля. Настя резвилась, то и дело забегала в придорожные заросли, чтобы сорвать какой-нибудь цветок. Но когда вошли под сумеречные монастырские своды, она притихла, прижалась к Ронни и сунула свою ладошку в его руку.
То, что дочка взяла именно его руку, а не ее, задело самолюбие Марины, заставило ее ощутить укол ревности. Украдкой глядя на Ронни и Настю, она с затаенной горечью подумала о том, что девочке все-таки нужен отец. Зато Ронни был очень доволен. Он двигался за разговорчивым художником и не выпускал Настину руку. Девочка послушно шла за ним, не отставая ни на шаг. Марина с удивлением замечала, что Настя, которая наверняка ничего не понимает из рассказов Воронихина и явно скучает, тем не менее ведет себя на редкость спокойно, не вертится, не прыгает на одной ножке, как обычно в таких случаях, и не делает попыток куда-нибудь убежать. Девочка с серьезным видом смотрела на художника и время от времени снизу вверх взглядывала на Ронни. Тот ободряюще подмигивал ей. Марине все это не нравилось. Ей вспомнилась накрашенная американка, которая с адвокатом заявилась к ней в квартиру, и она подумала, что заигрывания Сэндза с девочкой - это часть коварного плана, направленного на то, чтобы отобрать у нее ребенка Однако взять Настю из рук Ронни не решалась.
На монастырском дворе им встретились два местных монаха, которые, как выяснилось, были главными заказчиками работ Воронихина. Монахи разговорились с художником и сообщили, что на стене одного из здешних подвалов реставраторы раскрыли какие-то неизвестные фрески. Воронихин загорелся сейчас же идти их смотреть. Марина, сославшись на усталость, объявила, что возвращается. Художник тем не менее отправился с монахами, пообещав своим гостям скоро вернуться.
Ронни и Марина по знакомой дороге зашагали назад, в деревню. Солнце клонилось к закату. В мягком голубоватом воздухе плыли протяжные колокольные звоны, доносившиеся со стороны монастыря. Настя нарвала на обочине цветов и, немного смущаясь, протянула букет Ронни. Ронни присел, принимая цветы, и улыбнулся девочке. Марине никогда не забыть этой минуты: два лица, одновременно таких разных и таких похожих. Они улыбались друг другу, и Марине вдруг стало ясно, что с этого дня Настя никогда не будет принадлежать только ей одной. Она отдала часть своей любви Ронни, и уже никогда не забудет его. Марина подумала о том, что Ронни скоро уедет и, вероятно, навсегда, тем самым разбив сердце не только ей, но и этому чистому и невинному ребенку. Ее охватила досада. Лучше бы Ронни вообще не приезжал сюда и не виделся с девочкой! От этого не стало лучше никому из них!