С Эдуардом Васильевичем Воронихиным, театральным декоратором, Ронни познакомился во время своей учебы в Москве и не раз бывал в его деревенском доме, из окон которого видны стены Ново-Иерусалимского монастыря. Сэндза в его поездках туда иногда сопровождала Марина. Она хорошо помнила старого художника - низкорослого, крепкого, в очках, с вечно нечесаной седой гривой, и его жену, учительницу сельской школы. Эскизы декораций, рисунки и картины Воронихина ценились у знатоков, их покупали иностранцы, и многие его произведения хранились в престижных западных галереях. Однако, несмотря на все это, Воронихин неожиданно забросил работу в театре, уединился в своем деревенском доме и полностью посвятил себя иконописи. Об этом Ронни узнал вчера, из телефонного разговора с ним. К его удивлению, Эдуард Васильевич не знал даже, что Ронни стал киноартистом - настолько мало он интересовался мирскими событиями.
- У него даже телевизора дома нет, - добавил Сэндз, рассказывая Марине о вчерашнем разговоре с художником. - Он удивился, когда узнал, что я стал сниматься в кино! Правда, это его не слишком обрадовало, он сказал, что я, как театральный актер, подавал большие надежды и мне следовало остаться в театре…
- А как поживает его жена, Лидия… кажется, Петровна?
- Да, Лидия Петровна. Она по-прежнему работает в школе. Кстати, Эдуард спрашивал о тебе, интересовался, почему ты не звонишь.
- Но я их не слишком хорошо знаю…
- Нам надо навестить старых друзей. И Настю возьмем с собой.
Марина не ответила сразу. Это уже не поездка в зоопарк. За городом ей придется провести весь день. Весь день с Ронни! От подобной перспективы у нее слегка закружилась голова.
Видя, что она колеблется, Сэндз улыбнулся ей, и неодолимое желание быть с ним, видеть его и чувствовать рядом с собой, таившееся в сердце Марины, начало растекаться по всему ее телу, как теплый и сладкий сироп. Прежде чем она успела ответить, Ронни подошел и осторожно положил руки ей на плечи.
- Мы конечно поедем, Марина.
От звука его голоса, такого нежного и вкрадчивого, так напевно произносящего ее имя, Марину неудержимо потянуло к нему. Чувство было сродни тому, что охватило ее вчера, когда она разговаривала с ним в сквере. Просто удивительно, какую силу имеет над ней этот человек!
- Дорогу я помню, - прибавил он с такими интонациями, будто приглашал лечь с ним в постель.
Аромат его одеколона окутывал ее пряным облаком, сквозь тонкую ткань домашней блузки она ощущала тепло его сильных рук, и вдруг ей показалось, что время замерло. У нее не было сил ни думать, ни дышать.
- Ты совсем не изменилась за эти годы, - прошептал он, и его ладони медленно скользнули вниз по ее рукам. - Наоборот, стала еще привлекательнее…
"Ну, это уж слишком! - пронеслось у нее в голове. - Уж не думает ли он, что я прежняя доверчивая дурочка…" Но она не в состоянии была прислушиваться к голосу разума. Наслаждаясь прикосновениями Ронни, она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ей даже казалось, что она ощущает дыхание теплого, напоенного южным солнцем воздуха экзотической Калифорнии, где жизнь как в раю.
- Мама, когда мы едем? - донесся из комнаты голос Насти, и через несколько секунд девочка возникла в дверях кухни.
Только благодаря этому вмешательству дочки Марина смогла собраться с духом, оттолкнуть Ронни и сбросить с себя его руки. Она отошла к холодильнику.
- Смотри, Винни Пух! - Настя протянула Сэндзу листок с рисунком.
Переводя дыхание, он взял листок, присел перед девочкой на корточки.
- Очень похож. Послушай, как ты насчет того, что мы сейчас поедем не в зоопарк, а за город?
- Зачем?
- Навестить одного художника. Он живет в деревне.
- А мама с нами поедет?
- Ну конечно! - Ронни бросил быстрый взгляд на Марину и снова обратился к Насте: - Ну что?
- Поедем! Поедем!
Девочка, запрыгав на одной ножке, ускакала в комнату. Казалось, она ничуть не огорчена отменой зоопарка. И верно: ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Ронни и мамой. Через минуту она уже оживленно расспрашивала Ронни о художнике и его деревне.
Уединившись в комнате, Марина раскрыла платяной шкаф и осмотрела висевшую там одежду, выбирая то, что сгодилось бы для сегодняшней поездки. Ей хотелось выглядеть привлекательной, и потому первое, что она извлекла из шкафа, - это черное платье, то самое, которое когда-то подарил ей Ронни. Оно и сейчас было ей впору и смотрелось достаточно модно и эффектно. Но, подумав несколько секунд, она засунула его обратно. Оно слишком красиво для деревни, да и Ронни может подумать бог знает что, увидев его на ней. Чего доброго, решит, что она принарядилась специально для него!
Свой выбор она остановила на легких темных брюках и широкой летней блузе светло-розового цвета. Затем занялась прической - подколола волосы на затылке. Туалет завершили черная, в тон брюкам, нитка бус и немного косметики.
Через четверть часа "ягуар" отъехал от их дома и покатил по улицам. Вскоре за окнами поплыли зеленеющие перелески и поля Подмосковья. Марина с Настей сидели сзади. В панель машины был вмонтирован экран, и Ронни, прежде чем отправиться в путь, вставил в гнездо под ним кассету с мультфильмами. Всю дорогу, к удовольствию Насти, телевизор показывал приключения Микки Мауса и утенка Дональда.
Марина смотрела в окно, на сменяющиеся пейзажи, но гораздо чаще ее взгляд останавливался на Ронни. Она не могла не отметить уверенность и свободу, с которыми он вел машину. Ей вспомнилось любимое изречение подруги, менявшей любовников чуть ли не каждый месяц: мужчина хорошо смотрится только тогда, когда сидит за рулем иномарки. Это высказывание всегда казалось Марине циничным и потребительским, но сейчас она не могла не согласиться с ним. В верхнем зеркале она видела лицо Ронни - энергичное, худощавое, чуть задумчивое, с правильными чертами. Как же он хорош собой, этот заезжий американец, и как хорошо он смотрится за рулем! Герой ее сновидений, ее грез и тайных мечтаний. Далекий и недоступный, как тот мир, из которого он ворвался в ее жизнь сверкающим метеором, чтобы через мгновение вновь исчезнуть…
Несколько раз он тоже поднимал глаза к зеркалу, и их взгляды встречались. Она торопливо отворачивалась к окну, делая вид, что посмотрела в зеркало случайно. При этом она отлично знала, что он усмехается, видимо, чувствуя неотразимость своего обаяния. Она понимала, что он прав, что ее действительно тянет к нему, и это ее бесило больше всего. В конце концов она решила вообще не смотреть в зеркало.
- Нам еще далеко ехать? - Настя на секунду оторвалась от телевизора.
- Нет, по-моему, недалеко, - не совсем уверенно ответила Марина.
Она не была у Воронихина так давно, что успела позабыть дорогу до его деревни.
- Еще десяток километров по шоссе, - отозвался Ронни.
Он, в отличие от нее, прекрасно сохранил в памяти весь маршрут и даже ни разу не заглянул в карту-схему Подмосковья, которая лежала рядом на сиденье.
- Я успею досмотреть мультфильмы, пока мы будем ехать?
- Конечно, успеешь, - Ронни рассмеялся.
Машина проехала вдоль живописных берегов Истринского водохранилища и через несколько минут езды по проселочной дороге, поднимая за собой пыль, въехала в деревню на невысоком холме. Отсюда открывался вид на городок и старинный монастырь с огромной полуразрушенной колокольней. Дом художника стоял на окраине деревни и был окружен огородом, малинником и садовыми деревьями.
"Ягуар", распугав кур, остановился у калитки. От веранды уже шел сам художник в серой, до колен, холщовой майке, измазанной краской, в широких линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Марине показалось, что внешне он мало изменился, а эта борода, которую он отпустил, ему даже шла.
Воронихин уже понял, кто к нему приехал, улыбался, укоризненно качал головой и всплескивал руками.
- Ронни! Ты почему так редко звонил? А мы тут вспоминали о тебе! Жена сказала, что видела в Москве афиши с твоей физиономией, так она сразу даже не поверила, что это ты!.. - Мужчины обменялись рукопожатием.
- Да решил попробовать себя в кино, и вроде получилось удачно, - с улыбкой ответил Ронни. - Я почему-то считал, что ты видел фильмы со мной…
- Я кино не смотрю, - отмахнулся Воронихин. - У меня и телевизора нет, только радио слушаю, и то нечасто. Это все суета сует, без всех этих телевизоров и газет гораздо спокойнее себя чувствуешь и в душевном смысле здоровее… А это кто? - Он обернулся к вылезающим из машины Насте и Марине. - Неужто Марина? С дочкой? - Он наклонился к девочке. - Как тебя зовут?
Она застеснялась, прижалась к матери.
- Настя…
- Ну вылитый отец!
Ронни и Воронихин, идя в дом, оживленно заговорили по-английски, вспоминая общих московских знакомых. Самая большая комната в доме была отведена под мастерскую. На стенах и подставках висели иконы различных размеров - в большинстве написанные самим художником, но попадались и старинные, в темных закопченных окладах. К гостям вышли жена Воронихина - Лидия Петровна, и их внуки - два мальчика шести и девяти лет. Дети повели Настю на задний двор показывать кроликов, а Марина и Ронни уселись на диван в гостиной и начали листать альбомы с фотографиями.