Она слышала за спиной успокаивающее и вселяющее надежду "Господу помо-о-лимся", повторяемое время от времени густым чистым баритоном.
- Помоги, помоги, помоги… - обессиленно прошептала она и, закрыв глаза, почувствовала, что насквозь пропиталась атмосферой храма, что ее душа слилась с кем-то большим, всесильным, мудрым, добрым.
"Как хорошо, хорошо… - думала Маша. - Хорошо, что Он есть. Он знает, что мне нужно делать. Он не оставит, не оставит меня…"
Кто-то тронул ее за плечо. Она повернула голову и не сразу открыла глаза. Старушка в черной шляпке и побитой молью котиковой шубе сказала, протягивая зажженную свечку:
- Доченька, поставь Спасителю. А то я совсем ничего не вижу.
Маша медленно встала с колен и попыталась отыскать пустую ячейку в круглом медном подсвечнике возле иконы.
- Все занято, - сказала она. - Что делать?
- Подожди, сейчас какая-нибудь догорит, и ты поставишь на ее место. Али ты спешишь?
- Нет, - сказала Маша и тут же поправилась: - Да. Только… у меня нет денег на метро, потому что я оставила кошелек в кармане пальто. А я обязательно должна попасть домой.
Старушка протянула в худой скрюченной ладошке двадцать копеек.
- Возьми. И свечку тоже возьми. Зажжешь дома и поблагодаришь Спасителя за то, что он любит тебя. Спеши, дочка, спеши, раз тебе спешить нужно. Да хранит тебя Господь, деточка.
Маша не помнит, как очутилась в метро, пронзенная со всех сторон любопытными взглядами по-зимнему одетых людей. Автобус подошел сразу, и в нем было тепло и уютно. Он теперь останавливался совсем рядом с домом, и Маша, оказавшись в родном подъезде, облегченно вздохнула и, не дожидаясь лифта, кинулась вверх бегом, перескакивая через несколько ступенек. Она успела позвонить в дверь, сказать "Устинья" на знакомый щелчок открываемого замка и упала прямо в руки незнакомого мужчины невысокого роста.
Но сознание вернулось почти сразу - Лемешев даже не успел донести ее до дивана. Она открыла глаза, когда он был на пороге гостиной, и сказала:
- Устинья, он там. Только нужно спешить. Я тебя умоляю - скорей. Пусть отец даст машину.
- Откуда у тебя это кольцо? - К Маше подскочила смуглая черноволосая женщина и больно схватила за палец. - Это мое кольцо! Откуда у тебя это кольцо?!
Маша только сейчас обратила внимание, что с Устиньей творится что-то странное. Она никак не прореагировала на появление своей "любимой коречки" - ее лицо напоминало застывшую маску, правда, маску радости. Но эта радость появилась до ее, Машиного, прихода - это она поняла сразу. И кто эта женщина, которая смотрит на нее так странно: с мольбой, угрозой или сожалением?..
- Я дала это кольцо монаху, чтоб он молился за моего сына. Это было сразу после того, как мы приехали в Москву. Откуда у тебя это кольцо? - тараторила женщина и крепко держала Машу за средний палец левой руки.
- Вы Лемешевы? - неожиданно дошло до Маши. - Тогда скорее поехали за Иваном. Ваш сын…
- Это мой сын, - тихо сказала Устинья. - Я точно знаю: это мой сын.
Капитан Лемешев просунул перочинный ножик в щель между двумя половинками двери и без особого труда отжал язычок замка. Маша первая вошла в квартиру и кинулась в спальню.
В миске посредине комнаты все так же мерцали маленькие огоньки фитилей, но женщины нигде не было. Иван спал на кровати, сложив на груди руки.
- Ян, - сказала Маша, присев на край и положив ему на лоб руку. - Проснись. Я - твоя родная сестра. Я люблю тебя, Ян. Я любила тебя всегда и знала, что ты жив. Ты должен проснуться, чтобы мы могли обнять и поцеловать друг друга. Ян, дорогой, ты должен, должен проснуться, - говорила она то, что приходило в голову, и чувствовала при этом невероятный прилив сил.
Она видела краем глаза Лемешевых и Устинью, которые были словно в столбняке. Сейчас все зависит от нее. Они ей ни чем не помогут.
- Нужно вызвать "скорую помощь", - сказал Лемешев. - Врачи знают, что делать в подобных случаях.
- Нет! - выкрикнула Маша. - Врачи ничего не знают. И потом здесь не работает телефон. Я бы давно позвонила домой, если бы работал телефон. Включите свет и погасите эти свечки. Она нарочно зажгла эти свечки, чтобы Ян спал.
Маша метнулась к выключателю, пусто щелкнувшему в темноте. Увидела в углу у зеркала большой деревянный торшер. Слава Богу, под ветхим абажуром вспыхнула яркая лампочка. В ее свете блеснули серебряные туфли на высоких каблуках и чешуйчато переливающееся длинное платье на стене.
- Мама… - вздохом вырвалось у Маши.
Лемешев накрыл миску с горящими фитилями какой-то тряпкой, и комната наполнилась чадом. Маша подскочила к кровати, схватила Ивана за плечи, со всей силы встряхнула.
- Сколько меня не было? - обернувшись, спросила она у Устиньи.
- Три дня, - ответил за Устинью Лемешев. - Я очень хорошо помню наш телефонный разговор с вашей мамой. Вы отсутствовали три дня.
- Боже мой, а мне показалось, прошла целая вечность. Хотя нет, это было как один миг. - Она снова стала трясти Ивана за плечи. - Ян, Ян, очнись. - И вдруг наклонилась и поцеловала в губы, испытав при этом странное волнение.
Веки Ивана быстро затрепетали.
- Травка кончилась, чувиха, - пробормотал он, широко раскрыл глаза и уставился на Машу. - Где ты была? Я думал, ты меня бросила. Не уходи…
Он зевнул и заснул крепким сном здорового человека.
Маша сидела на шкафу, обхватив руками коленки. Ван Гог стоял босой, в одних брюках возле шкафа и протягивал к ней руки.
- Иди сюда, цыпочка, иди к дяде. Он тебе сделает оч-чень приятно. Дядя умеет делать хорошим девочкам приятно. Дядя добрый и богатый. А ты маленькая дикарка.
- Дурак, - ответил ему сидевший неподалеку от Маши попугай. - Гога - дурак, курит табак, ходит в баню и шпокает Маню.
Ван Гог поднял с пола маленькую подушку и швырнул ею в попугая. Птица взвилась в воздух и приземлилась на макушку Машиного парика.
- Сам дурак. Ну-ка, слезь с насеста, иначе я тебя по стенке размажу.
Попугай взмахнул крыльями и поднялся в воздух, держа в когтях Машин парик.
- О, да ты, оказывается, русалка. Зачем прятать под дешевым париком такую красоту? Ну, не будь глупенькой - иди сюда.
Он встал на стул, и Маша отодвинулась к стенке.
- Не строй из себя целочку. Это сейчас не модно. Хорошая девочка должна отдать свое тело мальчику. Бутон превращается в розу, когда его смочат утренней росой. Раскрой для меня свой бутон, недотрога.
Ван Гог привстал на пальчики и попытался дотянуться до Маши. Стул качнулся и стал заваливаться вбок. Он уцепился за край шкафа, и тот рухнул с грохотом и звоном хрустальных осколков. Маша еще в полете успела схватиться за штору. Это смягчило приземление, но штора не выдержала ее тяжести и рухнула, погребя под кромешной тьмой и запахом пыли.
- Ха-ос, раз-ру-ше-ние, смерть, ха-ос, раз-ру-ше-ние, смерть! - кричал откуда-то сверху попугай.
Маша, выбравшись из-под шторы, видела, как Ван Гог встал, пиная ногами обломки шкафа, и, расправив окровавленную грудь, направился в тот угол, где затаилась она.
- Теперь ты не уйдешь от меня, маленькая баядерка! - рявкнул он. - Кровь за кровь.
Устинья всю ночь смотрела на спящего юношу и, невольно переместившись мыслями в далекие дни юности, узнавала и не узнавала в нем черты Анджея. Подчас ей вдруг начинало казаться, что он очень похож на Лемешева, хотя думать так, знала она, было чистейшим абсурдом. Под утро она тихо вышла на кухню и увидела чету Лемешевых, безмолвно сидевших друг против друга за столом.
- Спит? - спросила шепотом Амалия Альбертовна. - С ним все в порядке?
- С ним все в порядке, - ответила Устинья, присаживаясь на табуретку. - Несколько раз переворачивался с боку на бок. И пульс у него в норме.
- Маша говорит, его усыпила какая-то цыганка, ворвавшаяся в квартиру. Но это случилось трое суток назад. Что с ним произошло до этого? Если он жил весь этот месяц в Москве, почему не мог сообщить нам, что у него все в порядке? - рассуждал Лемешев. - Быть может, у него какие-то нарушения психики? Думаю, мы должны показать его хорошему специалисту и…
- Если он захочет, - сказала Устинья. - Мы не имеем права заставлять его силой.
- Но если он болен и…
- Надеюсь, все обойдется. Я смотрела на его лицо - у психически больных людей не бывает такого выражения лица, поверьте мне. Я, как-никак, в прошлом медик. Дайте ему прийти в себя и…
- Но как вы докажете, что он ваш сын? - спросила Амалия Альбертовна. - У вас есть соответствующие документы и…
- Я не собираюсь это доказывать, успокойтесь, - перебила ее Устинья. - Было бы в высшей степени глупо вырывать Яна из той среды, где он провел, можно сказать, всю жизнь. Быть может, я даже не стану говорить ему, что я…
- Нет, мы должны сказать ему все как есть, - возразил Лемешев. - Иван уже взрослый человек и сам обязан решать свою судьбу. Мы до сих пор не говорили ему о том, что он нам не родной сын только потому, что в этом не было никакой необходимости.
- Понимаю… - Устинья тяжко вздохнула. - Я плохая мать. Я должна была искать его, расспрашивать людей. А я вместо этого сидела сложа руки и ждала вести от… мужа.
- Он, кажется, еще ничего не знает, иначе бы… Он приезжал и забрал вашу дочь. Надеюсь, она ему все расскажет. Меня одно смущает… - Лемешев смотрел на свои небольшие короткопалые ладони, лежавшие на столе. - Иван почти не говорил по-русски, когда мы взяли его из приюта. Зато знал польский язык. Здесь явно какая-то неувязка - насколько мне известно вы, Марья Сергеевна, стопроцентно русская женщина, да и ваш муж…