Мы оба замолчали.
Дядя Винсент, сдвинув брови, размышлял о чём-то. Я с тревогой ждал продолжения разговора.
Я сдался первым:
- Что всё-таки случилось?
- Всплыла наружу одна очень старая и очень неприятная история.
Винсент вытащил портсигар и достав папиросу, глубоко затянулся.
- Амадею следовало запереть здесь не тебя, мальчик мой, а твою бесноватую сестричку.
Я напрягся.
- Что вы хотите этим сказать? - поинтересовался я как можно прохладней.
- Что хочу сказать?..
В голосе дяди зазвучали совершенно несвойственные ему язвительные нотки.
- В чём конкретно вы обвиняете Синтию? - взвился я.
Потянувшись вперёд, он стряхнул с сигареты истлевший пепел и вновь откинулся на спинку кресла.
Неужели дядя Винсент в курсе наших шалостей? От мысли об этом я почувствовал, как вспыхнули щёки.
- Моя сестра… - начал, было, я.
- Хватит, Альберт, - прервал меня дядя, покачав головой. - Ненужно никого не перед кем выгораживать. Поверь, мне нет дела до морального облика твоей сестры. Вопросы нравственности меня сейчас интересуют в последнюю очередь.
Странный поворот. О чём же тогда речь?
Загасив сигарету, дядя уронил руки на подлокотники и хмуро поглядел на меня исподлобья:
- Ты знал о том, что Ральф мне не сын?
Новость была неожиданной, ошарашивающей.
Дядя скривил губы в горькой усмешке:
- Ральф теперь об этом знает.
- Вот как? - в свой черёд откинулся на спинку кресла я, сжимая руками подлокотники. - Думаю, не ошибусь, предложив, что его настоящий отец умерший дядя Ральф?
- Не ошибёшься.
Глупая затея раз за разом давать детям одно и тоже имя: Ральф.
Тем более, что это имя как-то странно влияет на своего владельца.
Мой психованный дедушка, о котором в семье всегда говорят с постной физиономией и фанатичным блеском в глазах (да упокоится его душа с миром), совсем не заслуживал той любви, которую ему дарили его многочисленные женщины: бабушка Анжелика, София Лонгрэн, Кармен Ванеско.
Потом эстафету принял его сын, покойный дядя Ральф. Удивительное дело, у меня создавалось впечатление, что все мои многочисленные красавицы-тётушки тоже были в него влюблены.
А теперь вот кузен… и влюблённая в него Синтия.
Потянуло холодом. Дед Ральф не дожил до тридцати пяти. Дядя Ральф умер на двадцать втором году жизни.
Кузену Ральфу скоро двадцать.
- Я знаю, твоя мать не хотела бы, чтобы ты знал эту историю, - медленно проговорил дядя Винсент. - И сомневаюсь, что она поблагодарит меня за то, что я намерен её тебе рассказать.
- Сомневаетесь? Тогда, может быть, лучше и не стоит?
- Я сейчас нуждаюсь в двух вещах: в исповеди и в прощении за то, что когда-то преступил черту.
- Преступили черту? - у меня округлились глаза. - Вы?..
Дядя Винсент был один из лучших людей, которых я встречал в жизни.
В чём-то я уважал его больше родного отца.
Отец мог быть со мной жестоким, дядя Винсент с кузеном Ральфом - никогда.
У отца, я знаю, иногда были другие женщины помимо мамы.
Дядя Винсент тёте Стелле не изменял.
В его отношении к жене и дочери неизменно присутствовали та доброта и нежность, которой нам с Синтией так не хватало в родном доме.
Поэтому, откровенно говоря, меня всегда возмущало отношение Ральфа к дяде.
Ральф в ответ на мои замечания только смотрел волком и нервно дёргал плечом - он всегда так делал, когда не желал разговаривать на ту или иную тему.
Возможно, он знал, что Винсент ему не отец?
- Игры, в которые вы играете, дети, плохо заканчиваются, - тяжело вздохнул дядя.
- Я не понимаю…
- Всё ты отлично понимаешь.
Он раздражённо откинул волосы со лба, и стали заметны блестевшие на белой коже мелкие капельки пота.
- Вы плохо себя чувствуете? - забеспокоился я.
- В нашей семье все неизменно чувствуют себя отлично, - в улыбке дяди промелькнула насмешка. - У меня такое чувство, будто ты пытаешься избежать возможности узнать правду, Альберт?
- Многие знания - большие печали, - процитировал я.
И нарвался на очередную улыбку, силящуюся изобразить насмешливость, но отражающую лишь бесконечную усталость.
Протянув руку, я сжал сухую, горячую дядину ладонь:
- Расскажите, если вам так будет легче. Я готов слушать.
Дядя Винсент с грустью поглядел на меня, упрямо сжимая губы:
- Ральф не умер бы так рано, если бы все мы, в той или иной степени, не поспособствовали этому.
- Кто - вы?
- Я. Мой отец. Твой отец. Твоя мать. Даже Стелла в какой-то степени, пусть и косвенно.
Чертовски хотелось возразить, напомнив, что единственно виноватый в ранней смерти Ральфа Элленджайта это сам Ральф Элленджайт.
Вообще-то, чтобы нас убить, нужно… я даже не знаю, что нужно сделать? Регенерация у нас колоссальная. Мы в своё время с Ральфом ну, как только не развлекались? Чего с больной головы не делали? Ножи втыкали, яд пили, с крыши прыгали. Однажды даже (было дело) в раны горящие угли засыпали - это была идея Ральфа.
У него вообще фантазия богатая. Сказываются сумасшедшие гены.
Но ведь всё как с гусей вода? Как бы мы не отрывались ночь напролёт, утром, в самом крайнем случае, бинты могли понадобиться.
А чтобы довести себя до смерти? Ну, не знаю я, что нужно сделать.
- Вы не ладили с братом?
- Всё было слишком сложно, чтобы описать ситуацию одним этим словом. Скажем так, отношения у нас были натянутыми. По молодости лет я считал его привилегией то, что на самом деле было проклятием. Ральф ведь был старше меня всего на два года, но отец относился к нему, как к равному, в то время как со мной всегда держал дистанцию. Как я теперь понимаю - для моего же блага.
Ральфа он считал испорченным. Вроде как всё равно они оба скатятся в одно болото, так к чему прилагать усилия в попытках остановиться? Нельзя спасти то, что родилось проклятым.
- Странная позиция, - фыркнул я.
Промелькнула мысль, а не такой ли точно жирный крест и отец поставил на мне?
Что проклято - то не спасти? Чего уж зря пытаться?
Дядя Винсент продолжал монолог:
- Отец был слишком молод, когда родился брат. Он сам-то был ещё фактически ребёнком. Они и воспринимали друг друга с Ральфом как братья, а не как отец и сын.
- Каким он был? - спросил я. - Твой старший брат? Дядя Ральф?
Я спрашивал не потому, что хотел знать. Просто видел, что дяде необходимо выговориться.
Он сощурился, как это часто бывает с близорукими людьми, когда они пытаются рассмотреть далеко находящийся от них предмет, и задумчиво протянул:
- Умным. Проницательным. Внимательным к другим людям и оскорбительно-безразличным к самому себе. Ещё тактичным. И чувствительным, как женщина. Нервы у Ральфа были словно оголённые провода - искрили и замыкали при малейшем касании.
Я хорошо помню его смех - горький, лёгкий, невесомый. Удивительно яркие зелёные глаза. Меланхоличный взгляд. Медлительные до томности, плавные, осторожные движения, будто он босиком шёл по битому стеклу.
Но самое главное - брат обладал необыкновенной обольстительностью, не зависящей, казалось, даже от него самого. Людей тянуло к нему как к магниту. Они теряли голову. Это не походило на обычную человеческую похоть, но то была и не любовь. Я бы назвал это жаждой обладания. Именно так - страстное желание не просто сжать в объятиях, а словно бы впитать в себя, слиться в одно целое. Это была как магия. Сводящие с ума чары.
Дядя Винсент вновь задумчиво покачал головой, словно в ответ на какую-то тайную думу:
- Раньше я думал, что Ральф погиб потому, что не сумел справиться со своей тёмной половиной. Но став старше и мудрее я пришёл к выводу, что это не он доигрался. Это мы его заиграли. Брата убили не его пороки. Его уничтожили наши страсти.
- Вы имеете в виду наш семейных грех - похоть?
- Наша тайная страсть вовсе не похоть, - покачал он головой. - Это гнев. Неконтролируемая, необузданная ненависть, страсть к разрушению и саморазрушению. Тебе этого не понять. По какой-то странной прихоти судьбы тебе эта фамильная черта не передалась. Но именно она часто всему причина и начало. Мой отец не умел справляться со своей яростью. Он слишком часто срывал её на Ральфе, как на идеальной, безответной жертве. Твоя мать не справилась со своей жаждой разрушения и тоже по-своему использовала Ральфа. Хотя по её задумке в этой истории жертвой предстает она, я-то слишком хорошо знаю их обоих, и брата, и сестру, чтобы не видеть истину.
- Без понятия, о чём вы сейчас говорите.
- В нашей семье вовсе не вы первые с Синтией открыли для себя радости внутрисемейного секса.
Я почувствовал приступ той самой фамильной ярости, о которой только что говорил дядя.
А ещё я ему не поверил.
- Вы хотите сказать, что моя мать спала с дядей Ральфом?! Да как вы смеете?!
Винсент смерил меня прохладным взглядом.
Он оставался подозрительно бесстрастен.
- Смею, потому что это правда. Официальная версия была такова, что Ральф изнасиловал нашу младшую сестру.
- Моя мать самая порядочная женщина из всех, кого я знаю. Не смейте порочить её имя!
- В мыслях не было. Я всего лишь сказал тебе правду. Скажу и ещё одну, не менее неприятную: Синтия не дочь Амадея. Она дочь Ральфа.
Новость была оглушающей.
Синтия - сестра мне лишь по матери?
Её отец - родной брат моей матери?
Её отец также и отец Ральфа, теперь уже третьего?
А значит, наш кузен вовсе ей не кузен? Он, как и я, ей сводный брат, но только по отцу?