— В хорошенькое дельце ты нас впутал, Олли, — бросил Хоук, не отрывая взгляд от дороги.
Сьюзен сидела вполоборота, чтобы удобнее было разговаривать и со мной и с Хоуком, ее рука лежала на спинке кресла. Я прижимал дробовик к левому бедру, уперев приклад в днище машины.
Сьюзен повернулась ко мне:
— Она чувствует вину перед мужем.
Затем Сьюзен опустила голову, как делала всегда, когда задумывалась о чем-то. Мы мчались в ночи по тоннелю, прорезанному в темноте светом фар «ягуара».
— Она могла его убить? — спросил я.
— Да, могла. Не думаю, что убила, но могла.
Снова повалил снег, Хоук включил стеклоочистители. Он установил режим «интервал», но периодичность их взмахов по стеклу казалась неритмичной.
— Она чувствует себя виновной в его смерти, так ведь? — спросил я.
— У нее есть чувство вины перед мужем — это я знаю точно. Винит ли она себя в его смерти — этого с уверенностью я сказать не могу.
Щетки метнулись по стеклу, и пустынный тоннель дороги стал виден яснее. И снова сыпал снег, лобовое стекло медленно теряло прозрачность. Снежинки таяли и стекали по стеклу, оставляя извилистые дорожки. И снова взмах — и снова пустота тоннеля яснее.
— Может, кокаин здесь ни при чем? — высказал я предположение.
— Каким-то образом кокаин здесь все равно замешан. — Хоук говорил, не поворачивая головы, следя за дорогой через запорошенное стекло.
— Да, но, наверно, не во всё.
— Сердца, разрывающиеся от страсти, ревности, ненависти, и все такое, да?
— Может быть, — сказал я.
— Страсть правит миром! — заверил Хоук.
— Миром правит любовь.
— Одно и то же.
— Не всегда, — проговорила Сьюзен.
«Ягуар» несся, почти беззвучно разрывая пелену темноты и снега.
— Нам нужно поговорить с ней, — сказала Сьюзен. — Ей сейчас, конечно, тяжело, но...
— Но сейчас она способна сказать то, чего не сказала бы в другое время? — договорил я за Сьюзен.
— Да.
— А если она не вынесет такого разговора?
— Сейчас меня заботит не она. Сейчас меня заботишь ты — они собираются арестовать тебя по обвинению в хранении наркотиков.
— Собираются.
— И внешне все будет выглядеть вполне законно. Ты ведь действительно увел триста фунтов кокаина.
— Кило, — поправил я.
— Кило, фунты — какая разница...
— И два центнера твоих у Генри Чимоли в подвальчике, — заметил Хоук.
— Так что тебя могут арестовать не только здесь. Тебя не спасет, если уедешь из Уитона.
— Это верно, — согласился я.
— И уж, конечно, в Уитоне тебе покоя не видать.
— Тоже верно.
— Так что мы вынуждены поговорить с Кэролайн, — подытожила Сьюзен.
— А если этот разговор окончательно раздавит ее? Трагедия произошла совсем недавно.
— Как получится. Не думаю, что все так страшно. Не думаю, что у нее появится будущее, пока мы не распутаем клубок. Но если это ее убьет, значит так тому и быть. Я не позволю погубить тебя.
— Твоя машина у мотеля, — напомнил Хоук.
— Да, и моя одежда, и моя косметика. О Боже, да ведь вся моя красота в номере мотеля!
— В мотель дороги нет. Если они заполучат тебя, они заполучат и меня.
— Но мое лицо...
— Забудь о лице, — попросил я.
Мы немного помолчали. Щетки все елозили по стеклу в своем непредсказуемом ритме.
— Ладно, — сказала Сьюзен. — Но вы не будете смотреть на меня.
— На лицо не будем, только на тело, — пообещал я.
— Итак, мы едем к миссис Кэролайн? — спросил Хоук.
— Ничего другого, пожалуй, не остается, — ответил я.
Хоук сбросил скорость, легко развернул «ягуар» и спросил:
— Думаешь, все легавые осадили мотель?
— Надеюсь. Они не в курсе того, что мы знаем.
— Если только, конечно, этот парень, как его...
— Конвей, — подсказал я Сьюзен.
— Если только Конвей не лгал.
— Ради чего? — спросил я.
— А вот этого мы не знаем.