- Никакую не чушь! - обиженно возразил Дэви. - Мы с ней помолвлены, и если я умру, она будет почти что моей вдовой. А о ней совершенно некому позаботиться - у нее только старенькая бабушка.
- Идите ужинать, - позвала Марилла. - Не надо ему потворствовать, Энн, а то он еще не то наговорит.
Глава двадцать первая
ОЖИВШИЙ ПРИЮТ РАДУШНОГО ЭХА
Энн с удовольствием провела лето в Эвонли, хотя иногда ее нет-нет да и посещало ощущение пустоты - словно ей не хватало чего-то привычного в жизни. Даже самой себе она отказывалась признаваться, что это из-за Джильберта. Но когда ей вечером приходилось идти домой одной, а Диана с Фредом и многие другие веселые парочки разбредались по дорожкам, освещенным лишь светом звезд, сердце ее ныло от одиночества, и она больше не могла обманывать себя. Джильберт ни разу ей даже не написал, а она надеялась получать от него весточки. Энн знала, что он иногда пишет Диане, но гордость не позволяла ей спрашивать о нем; Диана же, предполагая, что Энн сама от него получает письма, ни о чем ей не рассказывала. Мать Джильберта, веселая добродушная женщина, которую Бог не наградил избытком такта, имела привычку очень громко и всегда при скоплении народа спрашивать Энн, часто ли ей пишет Джильберт. Бедняжка Энн только краснела и бормотала: "Да нет, не очень", что всеми, включая саму миссис Блайт, расценивалось как проявление девичьей застенчивости.
Но в остальном Энн чудесно провела лето. В июне у нее гостила Присцилла, а после ее отъезда мистер и миссис Ирвинг, Поль и Шарлотта Четвертая приехали "домой" на июль и август.
Опять в Приюте Радушного Эха звучали веселые голоса, и эхо за рекой без конца звенело насмешливыми колокольчиками.
Мисс Лаванда ничуть не изменилась - даже стала еще красивее и очаровательнее. Поль ее обожал.
- Но я не называю ее "мама", - объяснил он Энн. - Так я обращался только к своей мамочке и больше ни к кому не могу. Вам ведь это понятно, мисс Энн?
Я зову ее "мама Лаванда" и люблю ее почти так же, как папу. И даже немножко больше, чем вас.
- Правильно, так и должно быть, - кивнула Энн.
Полю исполнилось тринадцать лет, он здорово вырос. У него было все такое же красивое лицо и все такое же цветистое воображение. Они с Энн с наслаждением гуляли по лесам, полям и морскому берегу, болтая без умолку. Вот уж действительно две полностью родственные души.
Шарлотта Четвертая стала взрослой девушкой, зачесывала волосы наверх и отказалась от непременных голубых бантов. Но лицо у нее было по-прежнему испещрено веснушками, нос - все такой же курносый, и она по-прежнему улыбалась до ушей.
- Вам не кажется, что я говорю с американским акцентом, мисс Ширли? - при первой встрече спросила она у Энн.
- Да нет, Шарлотта, я не замечаю.
- Вот и хорошо. А то дома меня этим страсть как донимают, но я думаю, они просто дразнятся. Я против янки ничего не имею, мисс Ширли, они очень даже цивилизованный народ. Но для меня нет ничего лучше нашего острова.
В августе Энн провела две безмятежные недели в Приюте Радушного Эха. В это же время там жил пожилой приятель Ирвингов, очень милый человек и веселый выдумщик.
- Как мы замечательно повеселились, - поведала мисс Лаванде. - Я чувствую прямо-таки гигантский прилив сил. Через две недели пора возвращаться в Кингспорт. Вы не представляете себе, мисс Лаванда, что за прелесть наш Домик Патти. Мне кажется, что у меня два дома - Грингейбл и Домик Патти. Но куда все-таки подевалось лето? Вроде только вчера я вошла в Грингеибл с букетом фиалок. Когда я была девочкой, лето казалось огромным и бесконечным. А сейчас оно прошло, едва успев начаться.
- Энн, вы по-прежнему друзья с Джильбертом Блайтом? - тихо спросила мисс Лаванда.
- Да, я по-прежнему испытываю к нему дружеские чувства, мисс Лаванда.
Мисс Лаванда покачала головой:
- Энн, я вижу, между вами что-то произошло. Прости уж за нескромность, но я хочу знать: вы поссорились?
- Нет, мы не ссорились, но Джильберт хочет от меня слишком многого.
- Ты в этом уверена, Энн?
- Абсолютно уверена.
- Очень жаль.
- Я не понимаю, почему всем так хочется выдать меня замуж за Джильберта Блайта, - рассердилась Энн.
- Потому что вы созданы друг для друга, Энн. И нечего хмуриться. От этого ты никуда не уйдешь.
Глава двадцать вторая
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ДЖОНАС
"Проспект Пойнт
20 августа
Дорогая Энн, - писала Фил, - придется мне чем-нибудь подпереть веки, чтобы написать это письмо. Я безобразно мало писала тебе все лето, и мне очень стыдно. Могу тебя утешить лишь тем, что и другими своими корреспондентами я пренебрегала точно так же. У меня лежит куча неотвеченных писем, так что придется препоясать чресла и взяться за лопату - извини меня за столь путаную метафору. Мне ужасно хочется спать. Вчера вечером мы с тетей Эмили были в гостях у соседа. Там собралось порядочно народу, и, как только гости ушли, хозяйка и ее три дочери принялись перемывать им косточки. Я не сомневалась, что как только за нами с Эмили закроется дверь, они возьмутся за нас Когда мы вернулись домой, миссис Лилли сообщила что у этих наших соседей работник заболел скарлатиной. От миссис Лилли всегда услышишь что-нибудь веселенькое. Я до смерти боюсь скарлатины. Всю ночь я не спала и думала, что наверняка заразилась. А когда на минутку задремала, то мне стали сниться ужасные сны. В три часа утра я проснулась в жару, у меня болело горло и раскалывалась голова. Ну, так и есть, подумала я, подхватила скарлатину. В страшной панике я отыскала справочник болезней и прочитала про симптомы скарлатины. И у меня были все до единого! Узнав самое худшее, я легла обратно в постель и крепко заснула. Сегодня утром я проснулась совершенно здоровой - так что все эти симптомы мне, видно, померещились. Если бы даже я вчера вечером заразилась, болезнь никак не могла развиться так быстро. Утром я это сразу поняла, но в три часа ночи трудно мыслить логически.
Ты, наверное, удивляешься, что я делаю в Проспект Пойнте. Дело в том, что один летний месяц я всегда провожу на море, и папа требует, чтобы я ехала не куда-нибудь, а в "первоклассный" пансион, который его кузина Эмили содержит на Проспект Пойнт. Так что я живу здесь уже две недели. У тети Эмили, кроме меня, всего пять постояльцев - четыре пожилые дамы и один молодой человек. Справа от меня за столом сидит миссис Лилли. Она обожает рассказывать во всех подробностях о своих недомоганиях и болячках. Стоит только упомянуть какую-нибудь болезнь, как она заявляет, качая головой: "Ох, я знаю, что это такое!" Джонас говорит, что однажды в ее присутствии упомянул предстательную железу. и она опять сказала: "Ох, я знаю, что это такое!" Она, дескать, страдала от нее десять лет, пока ее не выучил заезжий доктор, представляешь?
Ты спросишь, кто такой Джонас. Подожди, Энн Ширли, дальше я тебе все о нем расскажу. Я не могу описывать его вместе с достойными дамами.
Справа от меня сидит миссис Пинни. Она всегда разговаривает унылым голосом - так и ждешь, что она сейчас расплачется. Миссис Пинни, видимо, считает, что жизнь - это сплошная юдоль слез и что улыбаться, а тем более смеяться - просто грех. Обо мне она даже худшего мнения, чем тетя Джемсина: та меня, по крайней мере, любит, а эта явно терпеть не может.
Наискосок от меня сидит мисс Мария Гримсби. В первый день я сказала ей, что, кажется, собирается дождь - и она засмеялась. Потом я сказала, что комары все еще кусаются - и она опять засмеялась. Я сказала, что Проспект Пойнт - очень красивое место - и снова то же самое. Я уверена: скажи я ей, что мой отец повесился, мать отравилась, брат сидит в тюрьме, а у меня последняя стадия чахотки, мисс Мария опять рассмеялась бы. Удивительная женщина - просто оторопь берет.
Четвертая дама - миссис Грант. Очень милая старушка, но слишком хорошо обо всех отзывается, и поэтому с ней не интересно разговаривать.
А теперь про Джонаса.
Когда я в первый день пришла обедать, то увидела за столом напротив себя молодого человека, который улыбался мне так, словно знал меня с пеленок. Дядя Марк сказал мне, что его зовут Джонас Блейк, что он изучает богословие и этим летом будет читать проповеди в миссионерской церкви в Проспект Пойнт.
Джонас ужасно некрасив - просто безобразен. Он весь какой-то нескладный, у него длинные ноги, волосы цвета пакли, зеленые глаза, огромный рот, а уж уши… Но о его ушах я стараюсь не вспоминать.
Однако голос у него замечательный, и если закрыть глаза, то слушать его - наслаждение. И характер у него тоже прекрасный.
Мы с ним сразу подружились. Он, конечно, выпускник Редмонда, и это нас сблизило. Мы вместе ходим ловить рыбу, катаемся на лодке, гуляем по пляжу при лунном свете. При лунном свете он не кажется таким некрасивым, а находиться в его обществе невыразимо приятно. Это просто самый приятный человек из всех, кого я знаю. Все старые дамы, за исключением миссис Грант, считают, что пастору не подобает шутить и смеяться и предпочитать им общество такой легкомысленной девицы, как я.
Энн, а мне почему-то не хочется, чтобы он считал меня легкомысленной. Правда, смешно? Казалось бы, какое мне дело, что обо мне думает личность с волосами цвета пакли?
В прошлое воскресенье Джонас читал в церкви проповедь. Я пошла послушать, хотя мне казалось смешной сама мысль, что этот человек собирается стать пастором.