- Господи, да пожалуйста! Особенно смотреть-то нечего. Я уже который год пристаю к мужу, чтоб он пристроил кухню, а ему все лень. Вот гостиная, а наверху две спальни. Походите посмотрите, а мне надо заняться малышом. Ты родилась в восточной комнате. Помню, твоя мать любила наблюдать, как встает солнце. Говорят, ты родилась на восходе солнца, и первое, что увидела, - это солнечный свет.
Энн поднялась по узенькой лестнице и с благоговением вошла в восточную комнату. Здесь ее мать мечтала о будущем ребенке; здесь оранжевый солнечный луч осветил их обеих в священный час рождения; здесь ее мать и умерла. Глаза Энн застилали слезы. Это было одно из тех драгоценных мгновений, которые люди бережно хранят в своей памяти всю жизнь.
- Подумать только - маме тогда было меньше лет, чем мне, - прошептала Энн.
Когда она спустилась по лестнице, внизу ее ждала хозяйка дома. Она протянула Энн маленький запыленный пакет, перевязанный выцветшей голубой ленточкой.
- Это связка старых писем, которые я нашла на чердаке, - сказала она. - Я в них не заглядывала, не верхнее адресовано "Мисс Берте Уиллис" - а это девичье имя твоей матери. Если хочешь, можешь их взять.
- Ой, спасибо, огромное спасибо! - воскликнула Энн, прижимая пакет к груди.
- Больше в доме ничего не оставалось, - продолжала хозяйка. - Всю мебель продали, чтобы расплатиться с врачом, а одежду твоей матери и все прочее забрала миссис Томас.
- У меня не было ни одной вещички, которая напоминала бы мне о маме, - со слезами на глазах сказала Энн. - Эти письма… я вам бесконечно за них благодарна.
- Ну и прекрасно. Господи, но глаза у тебя в точности как у матери. А отец твой был не такой уж красивый, но очень хороший человек. У нас тут говорили, что они ужасно любили друг друга. Бедняжки, недолго пришлось им пожить вместе, но, по крайней мере, они были счастливы - а это уже не так-то мало.
Энн хотелось скорее вернуться домой и прочитать драгоценные письма, но сначала она решила сходить на болингброкское кладбище, где были похоронены ее родители. Положив цветы на могилу, она поспешила в Маунт-холл, заперлась у себя в комнате и стала читать письма. Некоторые были написаны ее отцом, некоторые - матерью. Писем оказалось немного - около десятка, потому что Уолтер и Берта Ширли не так уж часто расставались. За прошедшие с тех пор двадцать лет странички пожелтели, чернила выцвели. В письмах не было чего-нибудь особенно мудрого - только слова, полные любви и веры. Берта Ширли обладала хорошим слогом и умением выразить свой прелестный внутренний облик словами, красота и аромат которых не увяли даже за двадцать лет. Самым драгоценным письмом для Энн явилось то, которое ее мать написала отцу уже после рождения дочери, когда он ненадолго куда-то уехал. В каждой строчке сквозила гордость молодой матери: какая у них красивая, умненькая, прелестная дочка!
"Больше всего я люблю ее, когда она спит, но еще больше - когда просыпается", - писала Берта Ширли в постскриптуме. Возможно, это была последняя написанная ею строчка. Смерть уже подстерегала ее за углом.
- Сегодня самый прекрасный день в моей жизни, - сказала Энн вечером. - Я наконец-то обрела своих отца и мать. В этих письмах они предстали передо мной как живые. Я больше не сирота. У меня такое чувство, будто я открыла книгу и нашла между страниц любимые и все еще ароматные засушенные розы…
Глава двадцатая
НОВАЯ ВЕСНА
Марилла разожгла огонь в очаге - весенний вечер был холодноват - и устроилась в кресле. Вернее, в кресле сидела лишь ее телесная оболочка, а душа бродила по дорожкам былого. В последнее время Марилла часто сидела без дела, уносясь мыслями в прошлое, вместо того чтобы вязать что-нибудь для близнецов.
- Старею я, видно, - говорила она себе.
Внешне за последние девять лет она изменилась мало, разве что похудела еще да седины прибавилось в волосах, по-прежнему закрученных в тугой узел на затылке и заколотых двумя шпильками, - неужели это все те же шпильки? Но выражение лица стало другим: едва заметный изгиб губ, который и раньше говорил о затаенном чувстве юмора, сделался гораздо более явственным, выражение глаз смягчилось, она гораздо чаще улыбалась и в улыбке появилось больше нежности.
Марилла вспоминала свою жизнь, свое не такое уж обездоленное детство, хотя у них была большая семья и жили ее родители довольно бедно, свои тщательно от всех скрываемые мечты, которым так и не суждено было сбыться, долгие, серые, однообразные годы, прожитые вдвоем с Мэтью. И появление Энн - живой, порывистой, наделенной необузданным воображением и сердцем, полным любви, что привнесло в жизнь Мариллы столько света, красок и тепла. Серая жизнь вдруг расцвела как роза. У Мариллы теперь было такое чувство, словно из своих шестидесяти лет она по-настоящему прожила только те девять, когда у нее появилась Энн. И завтра Энн приедет домой…
Дверь кухни отворилась. Марилла обернулась, предполагая увидеть Рэйчел Линд. Но на пороге стояла Энн. Ее глаза сияли, в руках был букет фиалок.
- Энн! - воскликнула Марилла. Удивление заставило ее забыть об обычной сдержанности: она заключила девушку в объятия и прижала ее вместе с цветами к груди целуя ее волосы и лицо. - А я ждала тебя только завтра. Как же ты добралась от Кармоди?
- Пешком, моя дорогая Марилла. Разве я не ходила пешком от Кармоди, когда училась в Куинс-колледже? Завтра привезут мои чемоданы. Я вдруг ужасно заскучала по дому и решила приехать на день раньше. И как же чудесно я прогулялась в майских сумерках! Фиалковая поляна - просто синее море! Смотри, какие прелестные фиалки - цвета голубого неба! И понюхай, как они пахнут, Марилла, вдохни их аромат!
Марилла понюхала фиалки, но Энн интересовала ее куда больше самых ароматных цветов.
- Садись, детка, ты, наверное, ужасно устала. Сейчас я покормлю тебя ужином.
- Над холмами стоит такой чудесный молодой месяц, Марилла. А как лягушки приветствовали мой приезд! Их кваканье сопровождало меня всю дорогу от Кармоди. Я так люблю кваканье лягушек - с ним связаны мои самые счастливые воспоминания о весенних вечерах в Грингейбле. И особенно о том вечере, когда Мэтью впервые привез меня сюда. Помнишь тот вечер, Марилла?
- Еще бы не помнить! В жизни его не забуду!
- В тот год лягушки квакали в болоте и у ручья как бешеные. Я часто слушала их, сидя у окошка, и удивлялась, что они как будто и радуются, и грустят одновременно. Ох, как славно вернуться домой! В Редмонде мне было хорошо, в Болингброке - замечательно, но Грингейбл - это мой родной дом.
- Я слышала, что Джильберт этим летом совсем сюода не приедет, - заметила Марилла.
- Да…
Что-то в тоне Энн заставило Мариллу внимательно посмотреть на нее, но Энн, казалось, была увлечена цветами, которые она устраивала в вазе.
- Правда, хороши? - спросила она.
- А экзамены Джильберт хорошо сдал? - упорствовала Марилла.
- Прекрасно. Первый на курсе. Но где же Дэви с Дорой и миссис Линд?
- Рэйчел с Дорой пошли к Гаррисонам, а Дэви у Боултеров. Да вон он, кажется, бежит.
Дэви ворвался в кухню, замер, увидев Энн, и затем с радостным воплем бросился ей на шею.
- Как я рад тебя видеть, Энн! Знаешь, я с осени вырос на два дюйма. Миссис Линд меня сегодня измеряла. Да, Энн, посмотри - у меня выпал передний зуб. Миссис Линд привязала к нему бечевку, а другой конец к двери, а потом захлопнула дверь. Я продал его Милти за два цента. Милти собирает зубы.
- А зачем они ему? - спросила Марилла.
- Он из них сделает ожерелье, как у индейского вождя, - объяснил Дэви, залезая к Энн на колени. - У него уже собралось пятнадцать зубов, и ему все обещали отдать свои, так что никому другому уже на ожерелье не хватит. Ничего не скажешь - Боултеры деловые люди.
- Ты хорошо вел себя у Боултеров? - спросила Марилла.
- Да, только мне надоело хорошо себя вести!
- Тебе еще скорее надоело бы вести себя плохо, - засмеялась Энн.
- Может, оно и так, но зато как бы я повеселился, - упорствовал Дэви. - А потом можно и раскаяться.
- Это не всегда помогает. А что вы сегодня делали с Милти?
- Ну что - ловили рыбу, гоняли кошку, искали птичьи гнезда, кричали, чтобы услышать эхо. Скажи, Энн, а что такое эхо?
- Эхо - это прекрасная нимфа, которая живет в глубине леса и смеется оттуда над всем светом.
- А какая она из себя?
- У нее темные волосы и глаза, а шея и руки у нее белые как алебастр. Но ни один смертный не может увидеть ее красоту. Она бегает быстрее оленя - так что мы только слышим, как она нас передразнивает. Иногда она зовет кого-то ночью, иногда смеется под звездами. Но увидеть ее нельзя. Если ты за ней пойдешь, она от тебя убежит и будет смеяться над тобой из-за следующего холма.
- Это правда, Энн, или ты заливаешь?
- Дэви! - с отчаянием воскликнула Энн. - Неужели у тебя не хватает ума отличить ложь от сказки?
- Тогда кто же дразнится из-за куста на участке Боултеров?
- Когда ты немного подрастешь, я тебе это объясню.
Упоминание о возрасте придало мыслям Дэви новый ход. Немного подумав, он прошептал с серьезным видом:
- Энн, я собираюсь жениться.
- Когда? - так же серьезно спросила Энн.
- Ну, конечно, не скоро - когда вырасту.
- Ну, слава Богу. А на ком?
- На Стелле Флетчер - мы с ней учимся в одном классе. Она такая хорошенькая, Энн, ты себе представить не можешь. Если я умру до того, как вырасту, ты о ней позаботься.
- Ну какую чушь ты городишь, Дэви! - сердито воскликнула Марилла.