- Святые праздники, - кивнул он, пристально разглядывая меня. Было в его взгляде все, что хотела бы видеть женщина: восхищение, сродное обожанию, задумчивая печаль, робость и желание прикоснуться. - А ты красивая, - выдохнул он в лицо. И пахло от него мятой и анисом. Любимый запах детских капель от кашля.
Я невольно поддалась к Олегу.
- И что?
- Удивительно. Красивая, но словно не настоящая. Кожа у тебя светиться. У нас дома, статуэтка есть, маме подарили: Диана - охотница из горного хрусталя. Ты на нее похожа.
- Такая же крепкая и большая?
- Хрупкая настолько, что прикасаться страшно.
- Вот и держите руки подальше от ценного экспоната.
- Хорошо, - согласился он. Присел рядом на стол, смирно сложив руки на коленях. Я немного огорчилась и сама не могла объяснить отчего?
- Ты вообще, надолго здесь? - спросил Олег.
- Как Алеша скажет, - буркнула я.
- Строг?
- Справедлив. Напроказничала я, вспомнить стыдно.
- По этому поводу жить здесь останешься?
- Нет, надеюсь выбраться еще до июня.
- Как выберешься - позвонишь?
- Зачем?
- Отметим освобождение. Соком, понятно.
- Да, на остальное у меня стойкая непереносимость образовалась.
И тут появился Алеша. Вошел и застыл на пороге.
- Э-э-э. я… Извините, Алексей Дмитриевич, - вскочил Олег и получил недовольный, презрительный взгляд и повелительный кивок головы - вон!
- Подожди! Алеша, прими, пожалуйста, пересдачу…
- Вы свободны молодой человек, - процедил он, и Олега смыло за дверь.
Я вздохнула:
- Лёшенька, зачем так-то? Мальчику нужен зачет.
- А тебе - мальчик.
- Ревнуешь? Глупо. Твой студент спас меня от синдрома похмелья, а ты бросил меня - бессердечный. Должна же быть хоть какая-то компенсация спасителю?
- Обойдется, - бросил Алеша и согнал меня со стола, делая вид, что ищет особо ценные бумаги.
- Это несправедливо. Я чуть не умерла, а ты и спасибо Олегу не сказал, за помощь мне.
- Олегу? Ах, да… Анечка, а кто виноват, что ты "чуть не умерла"?
- Вино-водочные изделия, - буркнула я и принялась ластиться к брату, чувствуя безмерную вину перед ним. Он выглядел очень уставшим. - Алеша, я больше не буду, клянусь! Честное имиджмейкерское!
Алеша качнул головой, вяло улыбнулся. Я возликовала - сдается! Почти простил. Что еще нужно для полного счастья? Ах, да…
- Алеша, ваши саблезубые сплетницы вывесили транспаранты о том, что я прибыла в ваше отделение в нетранспортабельном виде.
- Пусть.
- Тебя это не беспокоит?
- Нет, абсолютно. Нужно же о чем-то говорить? Сегодня о тебе, завтра обо мне, послезавтра о прелестях стирального порошка.
Я облегченно вздохнула - минус одна забота. И вина.
- Лешенька-а…ну, поставь ты ему зачет? Пожа-алуйста-а…
- Анечка…
- Нет, я, правда, больше так не буду, честно, честно!
Алеша приобнял меня, с улыбкой заглянул в глаза:
- Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Обезьянку. Анекдот такой есть: "Лев попал в яму, мечется по ней, а выбраться не может. Обезьянка увидела и давай на ветке скакать: вот ведь какая тупица! А еще царь-зверей! Как же ты в ловушку-то угодил? Вот глупец какой! Идиот! Ни глаз, ни ума. А сук взял и подломился. Обезьяна в яму ко льву упала. Лев к ней, а она - Лева, ты не поверишь! Все поняла, все осознала - спустилась извиниться!"
Я засмеялась - Алеша был не подражаем в роли изворотливой обезьянки.
- Хороший анекдот, но не про меня. Я действительно все осознала. И ты уж поставь бедному студенту зачет, по доброте душевной, а? Ну, или в честь столь знаменательного события?
- Анечка, этот студент самая серая посредственность третьего курса. Я поставлю ему зачет лишь за крепкие знания, а не за красивые глазки.
- А у него красивые глазки? - округлила я свои. Алеша успокоенно вздохнул и обнял меня. С минуту мы молчали, и тут я некстати спросила:
- Алеша, а если он мне понравился?
- Чем? - мгновенно насторожился брат.
- Не знаю. В том-то и дело, что не знаю.
- Тебе многие нравятся.
- Нет, Алеша, так - никто. Здесь что-то другое…
Именно так все и началось. Я еще не поняла, что грядут перемены, а Алеша уже прочувствовал их, предугадал, и затаился. Стал с особым вниманием отслеживать каждый мой шаг, каждый телефонный разговор, каждую встречу. Третировать Олега с той особой изощренностью, что невозможно четко обозначить и вменить в вину. Ему понадобилась одна фраза, сказанная в задумчивости, чтобы понять последствия этой встречи, просчитать возможные варианты. Мне - два года, прежде чем я поняла, что Олег - это серьезно. Это не детская любовь в пику братьям, не увлечение во имя становления личности. Это - не прошлое, а настоящее и, возможно, будущее. То, что и могло меня либо окончательно спасти, либо окончательно погубить.
Мы прошли по притихшим коридорам больницы и остановились у палаты N 207. За дверью было тихо настолько, что я поежилась от предчувствия чего-то страшного.
- С ним все хорошо, - подбодрил меня Алеша. - Спит, наверное. Передачу мы ему еще утром привезли: книги, фрукты и прочее. Так что он ни в чем не нуждается, разве что… Ладно, иди, я здесь подожду.
И нахмурился - мой затравленный взгляд ему не нравился. Мне его - непримиримый и настороженный.
Я решительно толкнула дверь и шагнула в палату.
Олег не спал. Сидел на кровати, сложив руки на коленях, и разглядывал свои тапочки, облитые светом ночника. Вид осунувшийся, больной, но от общения с Сергеем осталась на память лишь поджившая ранка на губе.
Он вскинул на меня взгляд:
- Аня? - он видимо не ждал меня и оттого не верил, что я материальна.
- Олег, Олежка, что ж ты наделал? - бросилась к нему, села рядом, принялась осматривать голову, лицо, шею. Длинная, тонкая царапина слева расстроила меня. - Олежа, зачем? Почему?!
- Не надо, Аня, - он сморщился, словно боролся со слезами, убрал мои руки от лица, но из своих ладоней не выпустил. Так и сидел, рассматривая их, поглаживая пальцами. И зашептал, не смея смотреть в мои глаза. - Прости меня, Анечка милая…Я так устал. Устал от вечного страха потерять тебя. Совсем запутался, потерял себя. Я чувствую себя никчемным, отупевшим и старым, как скелет австралопитека. Не знаю, что делать? Совершаю одну глупость за другой. Что я на тебя сорвался? Как мог себе подобное позволить? Почему твой братец не убил меня за это? Не хотел марать руки? Понимаю, мне самому противно…
- Давай уедем куда-нибудь? Отдохнем.
- От себя не уедешь и не отдохнешь, Аня. Как ты меня еще терпишь? Господи, я так хочу заснуть и проснуться в то время, когда еще учился в институте. Еще уважал себя, был оптимистом-пофигистом. Помнишь?
- Да.
- А как мы с тобой встретились?
Я улыбнулась: только что вспоминала.
- Мне ведь тогда нужен был зачет, а не ты. Вот такая я корыстная сволочь, Аня. Я ничего не выучил, завис до утра в общежитии мединститута. А утром зачеты, и не у Гармана, как предполагалось, а у самого Шабурина. Знаешь, как твоего брата студенты звали за глаза? Скат. В смысле - гад. Если 30 процентов из группы сдали - ура! Сча-астье…Стою я в самых отвратительных предчувствиях и таком же физическом состоянии и понимаю - не сдам. А тут, словно Бог мои молитвы услышал - ты из палаты вышла - "бледнолицая девица из фарфора высшего сорта". Колязин тебя так охарактеризовал. Девочки сразу оглядывать начали. Катя Васнецова зашептала: сестра Самого. Девица своевольная и вредная. Буянка и алкоголичка. Что брат, что сестра. Сюда ее привез, не постеснялся, наверное, не впервой в таком состоянии сестричку наблюдать всему отделению. Я и смекнул - а что? Дальше дело техники: подошел, предложил помощь, засветился. Только одно не учел - сердце свое. Ты глянула на меня и все… не объяснишь - что? А все - понимаешь? Наверное, именно это необъяснимое с материальной точки зрения, состояние люди любовью с первого взгляда называют. Только тогда я этого еще не осознавал, не думал даже…
Нет, его откровение меня не шокировало, но насторожило и заставило задуматься - что же еще я не знаю? Что придумала себе, выдавая за действительность, что не замечаю, не желая признать наличие? А может, я придумала каждого из тех, кого люблю? И каждого отшлифовала, как камень, превратив в произведение искусства никчемный, холодный кусок неживой природы.
И боялась дышать, спугнуть откровения. Мне было интересно, что еще скрыто во мраке чужой души? Впрочем, ведь не чужой - девять лет вместе и, кажется, что все знаешь о каждом дне, о каждой мысли, о каждом проблеске желания… И ошибаешься.
И подумалось - что же тогда скрыто в недрах родных мне душ? Тех, что я знала, как свою. Или это опять иллюзия, самообман? Желаемое, принятое наивной девочкой за действительное?