Поговорив, Ильин складывал в аккуратную стопку ежедневные свои "Известия", "Московские новости", "Спорт", "Куранты", "Московский свисток", русскоязычный вариант "Бильда" и еще еженедельники - непременную сварливую "Литературку", откровенно прозападную "Столицу" и наоборот - русофильское "Вече", опять-таки на русском доступном языке "Штерн", засовывал стопку под мышку и шел домой. Игра у него родилась такая: искать в здешней жизни приметы прежней. Похожие события. Факты - совпадения. Людей-двойников. Повторим: знакомое. Мно-о-ого знакомого было! И события, и факты, и люди. Как старый цирк на Цветном бульваре, они связывали потерянного в пространстве-времени Ильина с реальной для него жизнью, мигом оставленной по ту сторону аварии с "МИГом".
Мигом - с "МИГом". Каламбур.
Когда Тит нашел Ильина, в деревню примчался корреспондент местной газетки, повыпытывал у Тита подробности, и наутро они, подробности, были оттиснуты типографским способом на всю губернию. Центральная пресса очухалась попозже, но тогда уже на Ильина и его престранную историю наложили лапу гебисты, поэтому все публикации в Москве ограничились вольной перелицовкой заметки из губернской газеты. Но Тит хранил их все. Говорил, что ни о нем, ни о его знакомых газеты никогда раньше не писали, а тут…
Но это Тит. А Ильин с пытливым идиотизмом искал и находил в прессе знакомые фамилии государственных деятелей, которые и здесь оставались деятелями - только деятельность их направлялась "на благо развитого национал-социализма", по-мичурински прижившегося на крепких корнях русской национальной идеи. Просто социализм ей, идее, особо расти не давал, охорашивал ее приставкой "ИНТЕР". Ильин ловил фамилии известных журналистов, которые - так выходило! - складно врали о том же, о чем столь же складно врали в газетах из прежней жизни Ильина, которую он - вопреки здравому смыслу - числил более реальной, нежели нынешнюю. И когда какой-нибудь двойник писал в "Известиях" о… О чем?.. Ну, например, о собранных всем миром и легко потерянных денежках, бездарно вбуханных в строительство Суперпамятника Окончания Войны и Воцарения Всеобщего Мира на Поклонной горе в Москве; или о мощном торговом рэкете, свившем себе подлое гнездо в огромном торговом центре у Крестовской заставы, где тысячи мелких торгашей выкладывали еженедельную дань посыльным так называемого "люберецкого картеля"; или о гражданской, по сути, войне в суверенном Закавказье; или о мощном пожаре в пятизвездочном отеле "Петербург" - в Петербурге, естественно; или об очередном захвате террористами самолета в каком-нибудь Симферополе или Сочи, - когда вылавливал он такие до боли знакомые еще по Той жизни мерзости, радовался как дитя. Почему? Да потому - вот же странная человеческая натура! - что искал-то он не просто знакомое, но тоже больное. Словно безмерно печалил его ясно видимый со всех сторон факт, что Эта жизнь оказалась куда здоровее прежней…
Парадокс, имевший место и в Той жизни: проигравшие войну живут лучше победивших.
Но ему-то чего переживать за свое прошлое? Оно осталось в прошлом (прошлое - в прошлом, так!) и только шепотом, только памятью окликало Ильина, ибо даже глухие вести из социалистической Африки, попадавшиеся там-сям в газетах и журналах, пробивавшиеся сквозь "железный занавес", повешенный неокоммунистами на жарких границах Системы, даже вести эти ничем не напоминали знаемое Ильиным. Социализм, взращенный в саванне, в пустыне Калахари, на снежных вершинах Капских гор, если и походил на тот, что прорастал в Цюрихе, а крепнул на просторах Родины чудесной, закаляясь в битвах и труде, то лишь его тоталитарными амбициями и казарменной свободой. Так по крайней мере писалось в любимых Ильиным газетах унд журналах. Но Ильин-то, социализмом взлелеянный, не верил газетам унд журналам - социализм его и приучил не верить. Ильин, вон, весь истосковался, как лермонтовский парус. Бури ему, видите ли, бури!.. Или просто "мучительно жалко" (откуда цитатка? Не из Николая ли Островского?..) было себя и своих оставленных в прошлом соотечественников, у которых, если верить тоже прошлой песне, всего-то и было в хозяйстве, что одна Победа, одна на всех, - и ни хрена больше?.. У нынешних соотечественников Победы не было, зато всего иного до хрена имелось…
Так неужто и впрямь жалость Ильина вела, жалость плюс острая ностальгия по навеки утерянному и никому на фиг не нужному прошлому? Может, и так. Скорее всего так.
Действие
Ильин вошел и увидел премиленькую больничную палату на одного клиента, койку пружинную, тумбочку деревянную со скругленными углами, окно зарешеченное, в углу - параша, то бишь унитаз, а рядом с ним - умывальник. На единственной табуретке сидел молодой, лет тридцати, мужчина и приветливо улыбался Ильину.
- Здравствуйте, Иван Петрович, - сказал мужчина красивым баритоном. - Если хотите сесть, садитесь прямо на кровать. Здешние эскулапы на мебель не щедры. Да ведь их и понять можно. Кто контингент? Психи буйные. Мебели на них не напасешься… Так что садитесь, садитесь. Даст Бог, насидеться здесь не придется…
Качки топтались у двери.
Ангел опять увял.
Ильин сел на кровать. Пружинная сетка, как батут, упруго подалась под задницей. Ильин аж ухватился за спинку, чтоб не опрокинуться.
Мужчина засмеялся.
- Аттракцион, - сказал мужчина. - Как же на ней спать-то?.. - Ответа он ни от кого не ждал, посему обернулся к качкам: - А вы, мальчики, идите, оставьте нас, мы тут сами разберемся.
- А это… - косноязычно начал один из мальчиков, намекая, видно, на буйство духов, на легкий полтергейст, который вполне способен учинить помешанный Ильин.
- А вы недалеко, - мгновенно усек мужчина. - Вы за дверью побудьте, ежели что… Да только, думаю, Иван Петрович бунтовать не станет. Ведь не псих же он.
Ильин молчал, не собираясь подтверждать смелое предположение. Хотя молчание - знак согласия. Мужчина так и понял.
- Я кликну, - ласково сказал он качкам, и те неохотно слиняли, но дверь прикрыли не плотно, оставив-таки щелочку для контроля. - Ах, непослушные, - вздохнул мужчина, но с места не двинулся и обратился к помешанному Ильину: - Вы, надеюсь, поняли, Иван Петрович, куда это мальчики вас привезли?
- Чего ж не понять, - буркнул Ильин. - И психу ясно…
- А тогда и разговор будет короткий. Короткий - здесь. А уж где длинный - выберем. Или, может, вы предпочитаете полечиться малость? С месячишко так…
- Я здоров.
- Не сомневаюсь, но определять степень нашего здоровья дано специалистам. Лишь им. А они не верят в здоровых людей… Знаете, Иван Петрович, в этой городской психушке есть, на мой взгляд, совсем здоровые люди. Вернее, были здоровые. А к докторам только попади… Так, значит, вы не хотите к ним попасть?
- Не хочу.
- Вот и ладно. Я ведь только показал вам возможные печальные перспективы, только намекнул… Но Москва-то слухами полнится. И вы, наверно, слыхали о гебистских застенках в больнице имени господина Кащенко? Или в иных, в этой, например?.. Слыхали, слыхали… Так давайте скорей уйдем отсюда, и не дай вам Бог воротиться обратно… Впрочем, все от вас зависит, от вашей откровенности… - он встал.
Чем-то он напоминал Ильину гебиста из рентхауса: такое же псевдосветское многословие, фальшивое актерство, только костюмчик подороже и морда посвежее. Ну, и чин небось повыше. Все они одинаково фуфлово работали, пошло. Тот, который его в полуподвал на Полянке пристроил, тоже так начинал - велеречиво и с плохо скрытой угрозой. Намеренно плохо скрытой. Это у них стиль такой, похоже: мол, знаем-знаем все, да не протреплемся…
- Почту за честь, - культурно сказал Ильин и тоже встал.
- Ловко ты! - одобрил невесть откуда всплывший Ангел.
А что ловко - не объяснил, некогда было: гебист уже стремился к приоткрытой двери, вроде бы даже забыв об Ильине, но мальчики-качки о нем не забыли, приняли подопечного по инструкции - шли пообок, аки псы лагерные…
Да псами и были.
- Это куда меня ведут? - спросил Ильин.
- Не знаю, - беспечно ответил Ангел. - Но не страшись. Ничего ужасного впереди не вижу.
- Ты, видно, ослеп, - обозлился Ильин. - Вообще ни хрена не видишь, и час назад не видел, исчезаешь куда-то всю дорогу, а меня чуть в психушку не заныкали. Хранитель, называется…
- И называюсь. - Ангел сделал вид, что обиделся. - И храню, между прочим. Где бы ты сейчас был без меня, урод?
- За урода можно и в глаз, - машинально отреагировал Ильин, не вдумываясь в смысл сказанного. Иное волновало: "амбулансию" они счастливо миновали, шли куда-то к воротам, до которых он недавно чуток не добежал.
А Ангел ничего сказанного мимо ушей не пропускал.
- Кому в глаз? - нагло засмеялся он. - Мне?.. Следи за словами, Ильин. Я ж бестелесен. Мне вон даже психушка - семечки. Ты перетрухал, я - нет. Тебя б там каким-нибудь аминазином в доходягу превратили, врачи-суки наблатыкались, а я все равно парил бы над плотью, и, замечу, не без пользы для тебя. Неубитый дух - эт-то что-то да значит… И, к слову, могу тебе сообщить, что за воротами нас ждет вполне пристойный "БМВ", на котором мы куда-то поедем.
- Куда?
- Эманация у гебистов слабовата, не улавливаю… Куда-то в приятное. Может, даже, обедать…
Обедать - это было бы хорошо. Обедать - это было бы вовремя. Остался бы на дежурстве в котельной - давно б разгрузил холодильник… И ведь не ошибся Ангел! (Автор уже устал повторять: как всегда не ошибся…) Левее ворот к тротуару был припаркован синий "БМВ"-635-й, двухдверный вариант. Гебист, выпендриваясь, щелкнул на подходе брелочком-пультом, авто само мгновенно завелось, а дверные пупки тоже сами собой выскочили, отперев двери.
- Прошу. - Гебист повел рукой, как на танец Ильина, красну девицу, пригласил.