- Позднее, - ответил Бонхэм, который вновь встал за штурвал, когда показалась земля. - Может быть, завтра. Сейчас слишком поздно. Да и потом, какого черта, они сдирают тридцать пять колов, если остаешься на ночь. Я предложил бы пройти на другой остров, я его знаю, он совсем маленький. Там есть хороший риф, и сегодня мы сумеем понырять, потом я что-нибудь приготовлю на ужин, а на ночь мы станем там на якорь.
Так они и сделали, и днем все было прекрасно. Бонхэм бросил якорь у подветренной стороны острова, все надели акваланги и пошли на подводную охоту. Правда, поскольку Бен ни разу аквалангом не пользовался, Бонхэм целый день посвятил его обучению на мелководье, пока не убедился, что Бен спокойно в нем плавает. Остальные ловили рыбу и омаров. Кроме, конечно, Лаки, которая немного поплавала в маске с трубкой, Ирмы, которая не умела плавать, и девушки Хирурга, которая, как выяснилось, великолепно ныряла с аквалангом, но в этот день у нее не было настроения. Охота на омаров была прекрасным спортом - их надо было выискивать под скалами и кораллами, в какой-то момент Грант, ища омаров, убил пятифутовую мурену, первую в своей жизни, и притащил ее на корабль. Хотя Бонхэм утверждал, что это великолепная пища, уродливую, скользкую, злобную даже на вид тварь выбросили за борт после всеобщего голосования, не считая команды, то есть Бонхэма и Орлоффски. Омаров было великое множество, и к вечеру, как и планировал Бонхэм, у них было предостаточно рыбы и хвостов омаров, чтобы все наелись. Эти хвосты омаров (хотя Бонхэм жарил их в этот же вечер) Лаки немедленно окрестила "омарами, маринованными в моче": мужчины в этот день не плавали с каждым омаром к кораблю, а просто отрывали тело и голову, выбрасывали их, а хвосты заталкивали в плавки, сколько те могли выдержать. "Как можно есть хвост омара, на который больше часа писал Орлоффски?" - спрашивала Лаки у Ирмы и Гранта; к счастью, польский джентльмен их не слышал. Несмотря на это, хвосты омаров стали потрясающим ужином, когда Бонхэм поджарил их на кукурузном масле. Да, день выдался прекрасным. Яркое солнце, красивое море, свежий и приятный ветер. И только когда наступил вечер, очарование исчезло. Все то же самое. Условия жизни.
Поскольку это было плавание с аквалангами, большую часть палубы забили одинарными и двойными баллонами, регуляторами, всевозможным оборудованием. Бонхэм, естественно, захватил портативный компрессор "Корнелиус", и он тоже потребовал места. Хирург с девушкой первыми забили единственное свободное место на носу, и никому не хотелось просить их потесниться, так что оставалось либо спать внизу, либо сидеть, скорчившись, у кабины или в ней, да и она к этому времени стала владением Бонхэма и Кэти, которая до сих пор не расстилала своей постели в салоне, а ее одеяла Бонхэм перенес в кабину.
И все это тоже было ошибкой Бонхэма, думал Грант. Как и то, что он не завершил отделку. Он взял слишком много платной клиентуры. Ему нужно было - да еще при таком количестве оборудования - оставить Хирурга с девушкой дома или не приглашать Бена с Ирмой. Он просто пожадничал, потому что у него, как справедливо заметила как-то Лаки, нет свободных денег.
- Ну и поездочка, - сказала Лаки тоном "я-же-говорила". - Ну и поездочка получается!
И утром Лаки (возможно, она бы и не сделала этого, если бы ее не поддержали Ирма и Бен) восстала. Она больше не пробудет ни одной проклятой ночи на этой проклятой лодке.
- Черт подери, я даже не могу спать с тобой, с моим собственным мужем, - еще раньше сказала она Гранту наедине. - Я здесь больше не останусь. И Ирма не останется.
И они с Ирмой довели это до сведения капитана.
- Почему мы не можем зайти в Джорджтаун и стать у пристани? Там есть отель, и кто захочет, сможет снять номер и получить хоть минимум комфорта. Клянусь, я просто не могу больше спать в этой дыре. И там мы сможем ужинать. Мы сыты рыбой по горло. И потом есть еще место, о котором вы рассказывали, кажется, Дог-Ки. Это шикарное место? Мы туда поедем? - Она вдруг стала пылким, великолепным оратором.
- Да, мы можем туда поплыть, - медленно, очень медленно проговорил Бонхэм. Ясно было, что он сердит: когда он сердился, речь его замедлялась. - Но там у нас не будет условий для сна. Только бесплатная пристань. Там везде частные дома. А бесплатная пристань только на ночь-две. Больше нельзя злоупотреблять их гостеприимством.
- Тогда почему мы не можем вечером приходить в Джорджтаун, а утром уходить на лодке в море?
- Ну, во-первых, - ответил Бонхэм, - я не рассчитывал платить тридцать пять-пятьдесят долларов за швартовку, когда просчитывал стоимость поездки. И я, конечно, не включал в расчеты покупку ужина на берегу.
- Я позабочусь об ужинах, - вставил Грант. - Не волнуйся.
- Во-вторых, - упрямо продолжал Бонхэм. - Мы не сумеем побывать во всех местах, которые я запланировал посетить, если нам нужно будет плыть двадцать-тридцать миль туда и двадцать-тридцать миль обратно. Это шестьдесят-семьдесят миль в день. Почти весь день и уйдет на плавание.
Теперь вступила Ирма.
- Тогда почему бы нам просто не понырять здесь? И в этом Дог-Ки? Мы могли бы спать у них в доке.
- Но это отнюдь не высокий класс, - ответил Бонхэм. - А они британцы.
- К черту высокий класс, - сказала Ирма. - В доке лучше, чем внизу в этой лодке. Иисусе, да мне наплевать, где плавать. Здесь или там. Я вообще не умею плавать. Вы хотели меня научить.
- И научу, - ответил Бонхэм. Вид у него становился все более тревожным. - Я собираюсь начать сегодня же, через час, раз Бен уже умеет пользоваться аквалангом. Но… - Здесь его оборвали.
- Я просто не смогу провести еще одну ночь на лодке, - сказала Лаки.
- Корабле! Корабле, черт подери! - повысил голос Бонхэм. - Это, черт подери, не лодка! - И он снова замедлил речь. - Я просто не так планировал поездку, когда называл вам дневную плату…
- Вы ни разу не назвали дневной платы, - сказал Бен.
Бонхэм продолжал:
- Все эти дополнительные расходы пойдут за мой счет. Я ни гроша не заработаю. Вы хотите платить за стоянку?
- Какого черта? Конечно, нет, - жестковато ответил Бен. - Вы же получили еще десять тысяч от Сэма Файнера, не так ли?
- Может быть, - сказал Бонхэм. Он вздохнул. - Во всяком случае, я их еще не видел. Господи, что же вы за куча увальней! - неожиданно взорвался он.
Но под конец он сдался. И вынудила его Кэти Файнер. Кэти стояла и слушала с новым для нее кисло-горьким выражением лица, которое столь отличалось от выражения счастья, которое Грант помнил по Гранд-Бэнк, когда она была счастлива с Сэмом. А теперь она стояла, слушала и молчала, а потом подала свой голос. Довольно необычно глянув на Бонхэма и как-то особенно улыбнувшись, она сказала, что тоже предпочла бы проводить ночи на берегу, и Бонхэм глянул на нее и согласился. Он усек. Грант тоже; и Лаки, судя по выражению ее лица, тоже. И почти все остальные. Но Кэти Файнер, кажется, было наплевать. И вот таким образом в конце дня они рано подняли якорь и поплыли к Джорджтауну. И там они повстречали техасцев.
Невероятных техасцев. Это были три хорошо откормленных пары, вернее, хорошо откормленными были мужчины; женщины были тощими, они сидели на диете, и как вскоре выяснилось, они были мужчинами в этой группе. Это их аккуратную красивую яхту они видели с "Наяды", когда проплывали Джорджтаун, и когда "Наяда" вошла и пришвартовалась у деревянной и довольно старой пристани прямо рядом с ней, ее великолепная белая окраска корпуса, отполированное дерево превратили "Наяду" в развалившуюся старую задницу, которая с трудом умудрилась войти в порт. Красавица "Леди Сьюзен" из Хьюстона (Сьюзен было имя жены владельца, которая тут же себя и представила) была девяностовосьмифутовой двухмачтовой шхуной, да еще три богатых техасских пары наняли четыре человека команды, и все это, как сказала Лаки, превратило "Наяду" в обычное дерьмо. Это стало особенно очевидным, когда им предложили посмотреть шхуну и они увидели красивые, просторные, продуманно удобные внутренние помещения. Их пригласили выпить, на что они тут же согласились.
Именно это, немедленное и довольно раннее приглашение выпить, развязало целую цепь катастрофических событий, которая этой ночью длилась непрерывно, становясь все больше и больше похожей на ночной кошмар.
Едва они ступили на борт, Грант услышал слова одной из дам, обращенные к Лаки:
- Ти любьишь американьский виски, милочка?
- Нет, - ответила Лаки. - Я пью шотландский, но…
- Его ужьясная измена, милочка! У нас есть шотландьский. Есть американьский, шотландьский, джинь, ромь. Все есть, милочка. Хоть усрись.
И это была правда. Было все. И они все тут же достали.
- Тогда я пью шотландский, - сказала Лаки, - шотландский с содовой.
- Ферд! - проверещала приказ леди Сьюзен. - Дамы пьют шотландьский! - Ее муж тут же оставил свои дела и разговоры с Бонхэмом и Грантом и помчался исполнять приказ. Ферд, богатый владелец "Леди Сьюзен" с жирным брюшком, был рабом своей худой жены, и ясно было, что остальные мужчины были в том же положении. - Мы пьием американьский бурбон, - продолжала говорить Сьюзен. - Ми с йуга. Бурбон и вода, знайити ли. Ха-ха. Вот и мошно отличьить йужанина от северьянина. - Все это ладно, но вечер, чем дальше, тем больше, становился хуже, грубее, безобразнее.
А начиналось все славно. Беседа. Выпили. Еще выпили. Еще и еще выпили. Приятно пить на остывающем морском воздухе в наступающих сумерках.
- У вас красивое судно, - искренне, очень искренне сказал Грант Сьюзен.