- Ну да. Я имею в виду, нет. Я имею в виду, кое-что правда. Да, я часто бывал в борделях Индианаполиса и Терр-От. Да. А почему бы и нет? Меня не удовлетворяла постель… Меня нигде больше не удовлетворяла постель. Но с Хантом я там не был ни разу. Я пару раз хотел пригласить его. Но он всегда такой замкнутый, отдаленный. И я чувствовал, что на моем месте этого не следует делать. - Он помолчал. - А что касается моей связи с Бонхэмом, то здесь каждое слово - правда. Ты должна знать. Разве не замечаешь по тому, как я с тобой обращаюсь?
Лаки начала ухмыляться, затем откинула назад свои волосы цвета шампанского и рассмеялась. Грант обнял ее.
- Может быть, нам следует уехать, - сказал он.
- С другой стороны, - раздумывая, произнесла Лаки, - может, она возьмет себя в руки. Раз она выпустила пар, давление уменьшилось. Говорят, у них всегда так. Да, парень, ну и мамашу ты себе подобрал! Но я думаю, сейчас она нас оставит в покое. На время.
- Может быть, - сомневаясь, ответил Грант.
Эта иллюзия исчезла уже через час.
Получилось так, что в это время Грант был в душе. Неожиданно сквозь шум воды он услышал голоса в кухне, потом матерное слово, которое снова и снова выкрикивал истерический голос Кэрол Эбернати. Когда он закрыл душ и исчез шум водяных струек, все стало слышно и ясно. Слишком ясно.
- Мне плевать! Ты от меня не закроешься! У меня здесь такие же права, как у тебя! Больше! Даже и не пытайся закрыться от меня! Что ты для него сделала? Трахала его, вот и все! Он и женился на тебе только потому, что ты удобная и легкая подстилка! Лучшая миньетчица Нью-Йорка! Вот что он мне говорил, да! Лучшая миньетчица Нью-Йорка! Лучшая… - вопила Кэрол Эбернати.
Спокойствие медленным потоком омыло Гранта. Забавно, но точно так же он чувствовал себя тогда, когда видел, как огромный окунь тянет Гройнтона в пещеру, и знал, что будет делать, точно так же он чувствовал себя на дне у пушек. Методично и тщательно, не вытираясь, он завернулся в большое толстое полотенце, заткнул конец у пояса и пошел к кухне. Это не важно. Все не важно. Если он через пять минут умрет, все равно не важно. Кэрол Эбернати, подбоченясь, стояла у входа в комнату, глаза сверкали от истерики, рот орал, и казалось, будто все это принадлежит разным людям. За ее спиной, там, где была легкая дверца, затянутая сеткой от москитов, зияла дыра. Лаки стояла в восьми футах от нее в центре комнаты, маленькая и храбрая, и слегка нервным голосом в паузах между криками произносила:
- Кэрол. Кэрол. Это мой дом. Это мой дом. Вы не можете зайти и делать все это. Вы не можете зайти и делать все это.
Она не отступала, но и Кэрол не подходила ближе. А у раковины окаменела служанка Мэри-Марта.
Грант шел как медленная, но неумолимая лавина, действуя грудью и животом, как бульдозером. Кэрол не дала ему приблизиться и прикоснуться, она отскочила, не переставая кричать. Если бы у нее в руках был пистолет или нож, ему было бы наплевать. Медленно, но решительно он оттеснил ее к разодранной двери. К несчастью, она была заперта. Он с силой надавил на раму, она затрещала, защелка сломалась, и Кэрол, крича, помчалась к выходу. Грант шел за ней, ощущая вместо лица гипсовую маску.
- Вон! Вон! Убирайся! - он произносил только эти слова.
Он шел за ней по коридору, как тихая, но неумолимая Немезида, пока она не умчалась. Затем он вернулся в истерическую кухню и разломал дверцу, вернее, то, что от нее осталось.
Лаки побелела. Реконструируя события, он выяснил, что Кэрол зашла то ли потребовать у Гранта чемоданы, то ли еще зачем-то, а как раз в это время Мэри-Марта - как она привыкла делать - захлопнула изнутри и замкнула покоробленную дверцу, потому что она постепенно раскрывалась. Кэрол трактовала это как приказ Лаки, которая сидела в маленькой комнате, как сознательный намек, щелчок, оскорбление, чтобы показать, что ее не хотят видеть. Она ударила по дверце, разорвала сетку и вошла, расцарапав руку.
- Не знаю, - почти в истерике говорила Лаки. - Не знаю. Я ничего подобного не видела. - Она прерывисто дышала и улыбалась трясущимися губами. - Мне нужно пописать, - сказала она.
Грант вышел за ней из кухни в маленький коридор, в конце которого она исчезла. В тот момент без всяких видимых причин он решил, что должен рассказать правду о себе и о Кэрол. И сейчас он думал об этом. Это вовсе не было неприятным. Он был уверен, что она поймет. А если нет? Плевать. Великое спокойствие снова овладело им. Когда зашумела вода, и она появилась в другом конце коридора, он уже подготовился.
- Я должен кое-что тебе рассказать, Лаки, - произнес он мрачным тоном, подчеркивая важность сказанного. - Когда я встретил тебя, я был любовником Кэрол Эбернати.
Пока она шла по коридору, ответа не было.
- Нет, - проговорила она наконец. - Не может быть. Неправда!
- Да, - сказал Грант, - правда. Это многое объясняет в происходящем.
- Конечно, - ответила Лаки. У нее неожиданно вырвался напряженный нервный смешок, который как-то оборвался, как будто оставив после себя эхо. Затем она вошла на кухню. - Мэри-Марта, сходите в большой дом, пожалуйста, и принесите две бутылки джина. Мы побудем здесь. - Грант сообразил, что сам бы он никогда до этого не додумался.
- Хорошо, - сказала Мэри-Марта и пошла, хотя ясно было видно, как ей не хочется.
Лаки смотрела в окно, пока она не исчезла.
- Сколько времени? - наконец спросила она, не шевелясь.
- С того времени, как познакомились, - ответил Грант. - Четырнадцать лет тому назад. Но последние десять лет…
- И ты жил с ними? - оборвала его Лаки.
- Да.
- И Хант платил за тебя! За все! Он тебя поддерживал!
- Да.
- Почему?
- Не знаю, - искренне ответил Грант.
- Потому, что она властвовала над ним, - сказала Лаки, все еще глядя в окно. - Как властвует над тобой.
- Может быть. Но теперь все, - тихо произнес Грант. - Даже если это было, я…
- Было, - прервала Лаки, не отводя взгляда от окна. - И ты снова трахал ее здесь? После того, как отослал меня из Майами в Нью-Йорк?
- Нет, - сказал Грант и прикусил язык. - Ну да. Один раз. Нет, дважды. Я стараюсь не лгать. Но только потому, что мне было очень ее жаль, я не мог так ее обидеть, чтобы отвергнуть. Она просила. Ты это можешь понять?
- Конечно, - ответила Лаки. - Конечно, я все могу понять. Это моя работа. Именно за это ты мне и платишь, не так ли? И ты вставлял свою штуку в меня после того, как втыкал ее в эту грязную, старую дырку?
- О, Лаки, хватит, - в отчаянии произнес он.
- И у тебя хватало безрассудства, наглости обвинять меня из-за старого приятеля трехлетней давности, хотя это даже не было связью! - сказала она. - Значит, вся наша любовная связь, все, что было с нами в Нью-Йорке, все было ложью. - И только сейчас она повернулась к нему, и Грант увидел, что он полностью ошибался в расчетах. Глаза ее были яркими-яркими пуговицами, сверкающие зрачки превратились в невероятно крошечные точки. Они жутко не соответствовали широкой окаменевшей улыбке. Грант неожиданно вспомнил, как в Кингстоне она ударила его сумочкой по лицу и как он обещал себе проанализировать неожиданную реакцию и не сделал этого. - Я была шлюхой. Я действительно была подстилкой, нью-йоркской потаскухой на пару недель. А ты был бизнесменом из другого города, который захотел тряхнуть стариной. Но все обернулось иначе, и я вышла за тебя. Только потому, так случилось, что ты не был женат. Только потому, что ты сдрейфил сказать мне…
- Лаки! Не говори так! Ты же знаешь, что это неправда! - воскликнул Грант.
- Только потому, что ты сдрейфил сказать мне, как сильно ты любишь женушку. Ту, дома. У тебя даже на это смелости не хватило.
- Лаки, пожалуйста.
Не понимая, что она делает, с теми же яркими-яркими застывшими глазами-точками и ужасной улыбкой под ними, она положила правую руку под левую грудь, приподняла ее и покачала, как будто взвешивала.
- Мужчины. Проклятые, жалкие жополизы-мужчины. Жалеющие себя сучьи дети. Жополизы. Могла бы знать. Должна была знать. Никто не свободен по-настоящему, без какой-нибудь свободной подстилки поблизости. Но я просто глупа. Какая-то глупая шлюха. И вот! Получила еще одного Бадди Ландсбаума.
Грант ощутил щелчок в сознании, и странное спокойствие, овладевшее его душой, стало еще больше. В конце концов, что могло случиться? В самом худшем случае - застрелят друг друга. Или она разведется и возьмет в алименты половину его добычи, если захочет. Прекрасно. Хорошо. Какого хрена переживать.
- Что ты собираешься делать? - спросил он.
Лаки Грант не отвечала и, расхаживая с отсутствующим видом, продолжала приподнимать рукой левую грудь, лицо стало нормальным.
- Это вовсе не плохая сделка, я думаю, - наконец сказала она. - Все, что я должна делать, это трахаться с тобой, когда ты захочешь, и, может быть, время от времени отказывать. И у меня будет счет у Сакса и у Бонвита. Мне нравятся туфли Манчини. Их в Нью-Йорке трудно найти, ты это знаешь? Я знаю только два места. Полагаю, это не такая уж плохая сделка. Просто буду как все. Ты действительно это говорил? - спросила она. - То, что она говорила, ты говорил обо мне?
- Лаки! - уязвленно воскликнул Грант. Затем взял себя в руки. - Конечно, нет. Ты же не…
- Я знаю, - прервала она. - Я хорошая. Но ты и вправду не мог назвать меня лучшей миньетчицей Нью-Йорка. Вот что меня удивило.
Грант от боли хотел закричать на нее. Вместо этого он взял себя в руки и заставил себя ждать щелчка, который включит покой равнодушия.
- Ну хватит, а? Так что ты собираешься делать?