В одно утро, когда они еще ныряли, он, как обычно, вышел из Коттеджа около семи тридцати утра и обнаружил, что его ждет Кэрол в конце террасы, которую он пересекал по пути в гараж. Он очень тщательно старался, чтобы не сталкиваться с нею наедине, и вот она рано встала, чтобы встретиться с ним там, где, как она знала, он должен пройти. Он помахал ей рукой, ухмыльнулся и специально не замедлил шага.
- Рон! - позвала она. - Я хочу поговорить с тобой.
- Да? О чем? - Он позволил себе явно продемонстрировать свое нежелание, когда останавливался и разворачивался, и на лице появилось очень холодное выражение. Он и ощущал в себе холод.
- О некоторых вещах, - сказала Кэрол Эбернати. - Есть у тебя пять минут? Одна из вещей, о которых я хочу сказать, касается твоей девушки.
- Тебе нечего сказать мне о Лаки такого, что меня заинтересовало бы.
- О, кое-что все же есть. Я наводила о ней справки. В Сиракузах у меня есть друзья, и когда ты улетел с нею в Кингстон, я им написала. Это было до вашего брака, - добавила она, как бы поясняя, что после брака она бы этого не сделала. - Они знают ее и ее семью очень давно и хорошо, так вот они написали ужасные вещи. Я думаю, тебе их следует знать. Во-первых, эта ее итальянская семья - сплошные хулиганы и гангстеры еще со времен сухого закона.
- Я все знаю, - жестко ответил он, - и это не так, как ты говоришь. - Если до этого он был холоден, то теперь разъярился.
- Они написали и то, что когда она жила в Нью-Йорке, то была едва ли лучше шлюхи.
- Ну? - спросил Грант. - И что?
- Ты не понимаешь, что все это значит? - спросила Кэрол. Она улыбнулась и отступила на шаг. - Откуда у нее может быть чистота? Я думаю, тебе все это следует знать.
- Знаю. Я все знаю и об этом. А теперь позволь мне кое-что сказать. Кажется, ты не понимаешь, что я и Лаки женаты. Муж и жена, как ты и Хант - муж и жена. Я люблю ее, а она безумно любит меня. Я давно не люблю тебя, много лет. Но помимо этого, мы женаты, законно и все такое. Перед лицом Бога и Общества. Это многое меняет. Это все меняет. И ни ты, никто другой ничего с этим не может поделать. Я ничего не могу с этим сделать. И тебе же лучше свыкнуться.
- И еще. Я хотела поговорить с тобой о работе, - сказала Кэрол Эбернати. - Все другое, все остальное, все это ныряние, даже брак, все это неважно по сравнению с твоей работой. Когда ты собираешься вернуться к работе?
- Когда захочется. Но не сейчас. И еще. Тебе следует понять, что теперь, когда я женат, у тебя больше нет права даже спрашивать о моей работе. Это забота моей жены. С этого момента я иду своим путем. - Это было жестоко, но он должен был это сделать. Более того: хотел это сделать. Ей нет до этого дела. Достаточно странно, но она не ответила на его отпор.
- Еще одно. Бонхэм. Он вытягивает из тебя все деньги, какие только может, он продает тебе то, что тебе не нужно, и даже учит неважно. Я ошиблась, когда вас познакомила.
- Я позабочусь об этом тоже, - ровно произнес он. - И это теперь не твое дело. Теперь позволь мне еще кое-что объяснить. Я приехал сюда только потому, что хочу защитить твою репутацию. Твою и Ханта. Этот парень из "Тайм", которого я встретил в Кингстоне, и, очевидно, многие другие, почти две трети Нью-Йорка, если быть точным, кажется, считают, что мы были любовниками. Так что у тебя выбор простой. Ты или ведешь себя прилично, заткнешься и защитишь себя, или продолжаешь делать то, что делаешь сейчас. Не забывай, мы вполне можем жить через дорогу от тебя в Индианаполисе. Как, по-твоему, это будет выглядеть, если мы тотчас переедем к Бонхэму? Или еще лучше - в "Вест Мун Оувер"?
- Не очень хорошо, - сказала Кэрол, - конечно.
- Особенно, если местный парень из "Тайм" нанял здесь шпионов следить за всеми нами. Они просто мечтают сделать из всего этого сюжетец. Ну, каков выбор?
Она не отвечала и просто стояла, высокомерно наклонив корпус вперед, и слушала с широко раскрытыми глазами, а на губах играла слабая, печальная полуулыбка.
- Ты рассказал Лаки о нас? - спросила она.
- Не твое дело. Еще нет.
- Надеюсь, и не расскажешь, - проговорила Кэрол.
- Это я буду решать.
- Потому что чем меньше людей знает об этом, тем меньше…
- Я же сказал, что решать буду я.
Кэрол Эбернати промолчала.
- Ну, увидимся, - сказал Грант, помахал рукой и ушел. Это был его последний разговор с ней.
Так что у него были причины считать, что все будет хорошо, по крайней мере, пока они живут здесь. Затем, на третий день шторма он уехал в город повидаться с Бонхэмом и поговорить насчет погоды и насчет работы.
В эту штормовую неделю дождь вовсе не шел непрерывно, и как раз в этот день и в это время стояла прекрасная погода. Дожди освежили весь город, прибили пыль на улицах, хотя воздух и спал сырым и очень душным и с вершины холма хорошо были видны груды темных облаков, проплывающих в величавом гневе на юго-восток, а с них к океану тянулись косые синие ленты дождей. Бонхэм, бездельничавший с Орлоффски в магазине (дружок-мореплаватель уехал на автобусе в Кингстон), сказал, что только через три дня после ухода фронта поверхность моря успокоится настолько, что появится надежда нырять. Когда Грант вернулся на виллу и пришел в Коттедж, Лаки рассказала о происшествии.
В горах, пока он был в городе, опять прошел дождь, и в самый разгар хлещущего ливня в дверях появилась Кэрол Эбернати в теплом пальто Ханта, которое было ей маловато, и в растрепанных старых теннисных туфлях на босу ногу. Коротко остриженные волосы с вовсе не неуместными седыми прядями облепили череп, и она была вне себя. Она сказала, что пришла за своими чемоданами. Если Рон Грант достаточно большой, достаточно взрослый и достаточно зрелый для брака и ответственности за жену и семью, то он достаточно большой, достаточно взрослый и достаточно зрелый, чтобы покупать себе чемоданы самому, а не брать у нее, и она хочет, неистовствовала Кэрол, хочет немедленно их забрать. Лаки была одна в комнате (Мэри-Марта, которая пришла в ужас от всего этого, была на кухне) и понятия не имела, что ее взбесило.
- Это ее чемоданы? - спросила она.
Грант подумал, а потом был вынужден пойти и посмотреть.
- Фактически, это ее чемоданы, - сказал он вернувшись. - Я их ей купил. Это такие же, как были в Нью-Йорке. Но я не знаю, чего она вопит, никто в нашей… никто в нашей семье не обращал внимания, чей чемодан он прихватил в поездку. - Очевидно, добавил он, Лаки не отдала их.
Нет, сказала она, не отдала. Она сказала, что не свои вещи она не может отдать, что нужно подождать Гранта и поговорить с ним, на что Кэрол ответила, что в таком случае она возьмет их силой.
- Нет, - сказала Лаки. Она обращалась с ней, как с непослушным ребенком. - Послушайте, Кэрол, вы же не станете драться со мной из-за пары чемоданов. Рон через час вернется. Если они ваши, он отдаст. Заходите, садитесь, выпейте со мной и подождите.
При этих словах Кэрол Эбернати уселась на ближайшую кушетку и разрыдалась.
Лаки была перепугана насмерть, в животе все трепетало, хотя она все равно не позволила бы себя застращать. Но когда женщина старше возрастом начала всхлипывать, она подошла к ней, обняла за плечи, все время обращаясь с ней, как с ребенком. Она где-то об этом читала. И вот тут Кэрол Эбернати прорвало. Она бессвязно и отрывочно говорила о том, что всегда пыталась помочь Рону, что всегда верила, что он великий талант, но теперь это забота Лаки. Она передает ей факел. Это колоссальная ответственность.
- Она так и сказала: факел? - спросил Грант.
- Да, - ответила Лаки.
- Иисусе! - сказал Грант. - Я - факел.
- Погоди. Ты недослушал, - прервала Лаки.
В общем, Кэрол дошла до тело, что сказала, что когда она с ним встретилась, это был странный дикий мальчик, возможно, наполовину свихнувшийся из-за войны, но она старалась изо всех сил и поддерживала его, пока он не добился успеха, за который он почти не благодарен ей. Последнее Лаки стоит запомнить. Затем, вытерев глаза, она подняла лицо и, как-то странно улыбнувшись, сказала, что она думает - а Лаки это следует знать, - что он сдвинутый и что она, Кэрол, всегда это подозревала. И гомосексуалист. Она никому об этом не говорила, но, по ее мнению, Лаки должна знать. А раз уж она об этом заговорила, то можно продолжить и сказать, что она думает, что у него связь с Элом Бонхэмом. Постоянная связь. "Я всегда думала, что, возможно, у него связь с Хантом, моим мужем, - сказала Кэрол. - Я знаю, что они частенько уезжали вдвоем и мертвецки напивались. И я знаю, что Рон часто исчезал на несколько дней. И я точно знаю, что он бывал в борделях Индианаполиса и Терр-От. И иногда с ним уезжал и Хант". Что они делали на самом деле, она понятия не имеет. Она продолжала развивать эту тему, а затем извинилась за то, что рассказала об этом Лаки. "Но я считаю, что вам следует знать об этом, - сказала она и ушла.
- Иисусе! - вырвалось у Гранта.
Лаки сказала, что была настолько ошеломлена, что просто слушала и ничего ей не отвечала.
Грант тоже оцепенел.
- Иисусе! - безнадежно повторил он. - Что, черт подери, ты могла ответить? - Он замолчал и задумался. - Думаю, пару лет назад это меня так бы взбесило, что я бы хлопнул дверью. Ну, как ты думаешь, что мы должны делать? Ты не считаешь, что нам надо уехать?
- Не знаю, - ответила Лаки. - Что я знаю, так это то, что я до ужаса несчастлива здесь.
- А у меня то же с этой спасательной работой. Я ее делал, я знаю, что это такое, и я готов уехать. Да я гроша ломаного не дам за деньги, так что пусть Орлоффски заканчивает.
- Кстати, - сказала Лаки, - во всей этой дряни нет ни грана правды, не так ли?
Грант уставился на нее.