– Тебе нужно бросить меня и соблазнить Зину, – улыбнулась Ася.
– Теперь я понял, это было не предложение, а искушение… Если поставить вопрос "Ася или Зина?", Люсьен дю Рюбампре, Жюльен Сорель, Дюруа и другие однозначно сделают правильный выбор: бросят Асю и попробуют получить все – журналистику – через Зину…Но если бы все эти ребята видели Асю… – улыбнулся Илья. Почему-то они все улыбались, как заведенные.
Ася сделала "обиженного олененка", потом счастливого олененка, и Илья уже серьезно сказал:
– Ну, что же… Буду сидеть на абонементе, пить чай с тетеньками… потом сам превращусь в тетеньку. Присмотрю какого-нибудь читающего ребенка, стану советовать ему книжки: "Прочитай, дружок, "Белеет парус одинокий", а потом я тебе дам "Хуторок в степи"…"
Зина радостно сказала:
– А у меня есть приятная новость. Папа сказал, что ты можешь к нам приходить. Придешь как-нибудь с Асей, – выпьем чаю с мамой, может быть, и папа присоединится… А если хочешь, зайди один, тогда это будет именно твой визит папе.
– Спасибо, – кивнул Илья, и Ася сказала – спасибо.
– Лучше Илья придет один, без меня. Тогда это будет не "пить чай с мамой", а именно его визит твоему папе. Твой папа к нему привыкнет, потом прочитает его роман, потом его напечатают, потом, потом… суп с котом! – Ася засмеялась и, подогнув ноги, как ребенок, повисла между Ильей и Зиной. – Потом все узнают, что ты – гений!
Зина.
P. S.
Ася?.. Я тебе клянусь, чем хочешь, – моей целью был вовсе не Илья!
Я совершенно осознанно построила интригу у тебя за спиной. Я хотела… это невероятно, чего я хотела!
Я хотела стать в нашей тройке первой, я хотела стать главной для вас обоих. Я хотела растолкать вас, усесться между вами и взять вас обоих за руки – стать вам обоим самой близкой.
Я не виновата, я совсем не умела быть третьей! Есть люди, которым никак не подходит быть втроем, для этого нужен такт, умение стушеваться, отойти на время в сторону. Ты, Ася, легко могла бы быть и первой, и наблюдателем чужого счастья, – ты могла быть любой, а я не могла, не умела.
Для меня было невыносимо мучительно быть не самой любимой! Когда я ловила ваши взгляды, страсть, нежность, мне казалось, что я Фирс, что меня забыли в заколоченном доме!
Познакомив Илью с папой, я одним махом переставила всех персонажей на другие, правильные места. Я больше не была просто незначащей третьей, я – через папу – стала очень важным человеком для Ильи, важным человеком для вас обоих! Я больше не была третьей!..
Я не виновата, что события вышли из-под контроля!..
…После встречи с моим папой Илья сказал мне: "Я тебя люблю".
Тебе, Ася, он никогда не говорил "я тебя люблю", а мне сказал!
Здравствуй, Зина.
Я понимаю.
Ася.
Здравствуй, Ася.
Нет! Ты не понимаешь! Никто не может понять другого человека.
Папа разрешил Илье брать почитать книги.
…При следующей встрече Илья еще раз закинул в Писателя крючок своего необыкновенного обаяния и вытащил – книги. Ни будущее Ильи, ни рукопись не упоминались, словно и не было никакого разговора о журналистике, и никакой рукописи не было найдено на диване, но Илье фантастически, невероятно повезло – Зинин отец допустил его к своей библиотеке.
Зинин отец разрешил читать свои книги чужому, пусть даже славному, влюбленному в литературу мальчику – это было чрезвычайно странно. Он нервничал, злился, постукивал по столу, когда чужие глаза начинали шнырять по полкам, а уж дать почитать – никому, никогда!.. А тут вдруг – пожалуйста, приходи и бери, прочитаешь – меняй на другую, как в районной библиотеке. Необъяснимо. Ну, разве что его растрогал рассказ о маленьком октябренке, которого дразнили "девчонкой-печенкой".
Только полностью погруженный в литературу человек, не прочитавший еще Платонова, Набокова, Булгакова, может представить себе изумление, восторг, ошеломление, дрожь в теле и туман в голове, когда тебе говорят – приходи и бери Платонова! Набокова! Булгакова!..
Илье разрешалось взять одну книгу, только одну и никогда две. Он медленно бродил вдоль полок, рассматривал книги, вытаскивал одну, гладил, открывал, подчитывал, как будто надеясь схитрить и прочитать ее прямо тут, у полок, вздыхал, ставил обратно и вынимал другую. Некоторые книги нельзя было выносить из кабинета, например сборник Булгакова 1925 года "Дьяволица", библиографическую редкость. Илья смотрел на Зининого отца просящим взглядом "я только глазками", тот отвечал возмущенным взглядом "ты же не можешь читать прямо тут, в кабинете!".
Илья мог читать прямо тут, в кабинете. Если бы ему разрешили, он поселился бы в кабинете под столом. Домработница тетя Ира называла Илью "этот, хорошенький, который у нас на абонементе".
И вдруг… Все всегда происходит "вдруг". Спустя две недели "абонемента" вдруг…
– Знаешь, что происходит с человеком, чей первый роман прочитал знаменитый писатель? От которого зависит все? – шепотом сказал Илья. – Что было с Пушкиным, когда старик Державин его заметил?.. С Гоголем, когда Пушкин его все-таки принял?.. С Мопассаном, когда его похвалил Стендаль?.. С тобой, когда тебе ставят пятерку за сочинение?!
Зина пожала плечами:
– Я думаю: "Все правильно, у меня и должна быть пятерка".
– Ну, а мне хочется плакать, кричать, смеяться, взлететь!..Неужели он так и сказал – "талантливо"?! Ты точно не врешь?
– Вру, – кивнула Зина, – я вру из жалости, на самом деле он сказал "ужасно". Сколько раз повторять: он – сказал – "весьма талантливо". Папа вчера вечером взял, а утром вернул! Всю ночь читал. Он никогда не читает начинающих, в лучшем случае проглядывает начало и финал, а тебя всю ночь читал!..
– Всю ночь! Читал!..Я гениальный! Талантливый! Я хороший! Неплохой! Я – не самый ужасный! Я – присылайте нам ваши новые произведения, – веселился Илья.
Она солгала. На самом деле отец отозвался о романе не равнодушно, но и не так горячо. Он сказал: "В таком виде никому не нужно, но есть дар, и можно развить".
Зина и сама очень внимательно прочитала роман. В романе Ильи были приведены рассуждения Толстого о том, что есть любовь, а что половое чувство, и посреди реальных исторических персонажей была вымышленная героиня, воплощение чистоты, совершенно равнодушная к полу. Зина прочитала и подумала – эта девушка похожа на нее, надо же, как совпало!..
– Между прочим, я в этом радостном событии не последний человек! Это вообще-то я все устроила!..
Илья словно не услышал или не захотел говорить об этом. Помолчал, затем показал Зине книгу, которую держал в руке, – смотри, что я взял у твоего папы, Мариенгофа…
– Ты мог бы сказать мне "спасибо"!.. – потребовала Зина. – Скажи мне "спасибо"!
– Спасибо, Зина, ты можешь испортить любую радость, – сердито сказал Илья. – Нет, ну какой у тебя все-таки плохой характер! Требуешь формального "спасибо", как будто не понимаешь, как я тебе благодарен, особенно за это… – Илья показал на Мариенгофа. И ехидно добавил: – Знаешь, Зина, ты очень странный женский экземпляр. Ты красивая, у тебя манеры… ты сама прекрасно знаешь, какое производишь впечатление, и при этом у тебя комплексы размером с дом! Все время болезненно следишь, достаточно ли тобой восхищаются, как будто делаешь смотр своим солдатикам. К тому же у тебя просто плохой характер: ты высокомерная, холодная, злая, ты не такая, как Ася! Я тебя люблю.
– Хватит меня анализировать… – обиделась Зина. – …Что?.. Что ты сказал?.. Это откуда цитата?
– Я тебя люблю, – повторил Илья, глядя на книгу, как будто сказал "люблю" Мариенгофу.
– Папа уже разговаривал… с теми, от кого зависит, когда твой роман напечатают, – заторопилась Зина.
Она опять солгала. Отец ни с кем не говорил о романе Ильи. Услышав это неожиданное "я тебя люблю", Зина не смутилась, не удивилась, не обомлела от счастья – не почувствовала ничего, что полагается чувствовать, когда говорят "я тебя люблю", только страх, страх, что Илья любит Асю больше, чем ее… Ей захотелось что-то дать Илье взамен "я тебя люблю", как будто для его любви было недостаточно ее самой. Илья же сказал – у нее комплексы размером с дом.
…Когда отец сегодня утром сказал "есть дар", на Зину мгновенно накатил душный жар. Отец никогда еще не говорил так определенно – дар. Обычно он говорил – "несусветная чушь, очередная бездарность" или, в крайнем случае "не так страшно, как можно было бы ожидать"… Значит, Илья действительно гений…
…Гений, но – Асин!.. Нечестно, что все лучшее – Асе! Она должна отнять его у Аси, во что бы то ни стало вырвать ее руку из его руки и вставить свою, как в детстве – тянуть чужую игрушку, пока не отнимешь!
Зина.
P. S.
Ну, гадость же, какая гадость!
Я была не хуже других, – хорошая девочка с нормальными понятиями о добре и зле. Папа вырастил меня на хороших книгах, ненавидела Карабаса, презирала Дуремара, хотела быть как герои советских детских книжек. Илья говорит, что все эти советские детские книги создавали для детей моральные императивы, четко определяя некий кодекс – что хорошо, а что плохо. В общем, папа не учил меня, что, когда хочешь получить чужое, нужно царапаться и кусаться, – и взять, что хочется.
На мне тогда была твоя синяя юбка и наш самый любимый свитер, зеленый с синим воротником, мне его мама из Венгрии привезла.
Привет, Ася!