- Детка, где ты там? Я что, не во время? - раздался вкрадчивый баритон, так хорошо звучавший с телеэкрана.
- Привет, - беспечно отозвалась Вера. Пусть не бухтит, что она уехала зря, сделала очередную глупость в правилах своего непредсказуемого характера. Ему-то глупости вовсе не свойственны. Лежит сейчас в широченной кровати из мореного дуба. На коврике аккуратно стоят тапки, на тумбочке - бокал минералки без газа, пшикалка для укрепления десен и упаковка "Фестала". И все в этой огромной квартире, отделанной по стандарту высшей категории - аккуратно и правильно. Только в одной сфере он допускал стихийность, азарт, даже вопиющую неряшливость - в любимой работе. Можно было не сомневаться, что на одеяле, коврике и тумбочке валяются кипы листов, газет, распечаток. И даже сейчас, наверняка, Бобров говорил в трубку, просматривая какой-нибудь текст:
- "Привет" и все? Не слишком пылко звучит после недельной разлуки. Чем ты там занята, Верунчик, что это у тебя хрустит?
- Кости. Я сижу в позе Лотоса. А что у тебя шуршит? Изучаешь компроматы?
- Как всегда, иначе не уснуть. Без тебя, без компроматов…. Ты ужинаешь?
- Смотрю в окно и думаю. Думаю, как расписать стены. Свечки каштанов и горлицы. Непременно должны быть горлицы. Послушай, что они твердят! - она высунула телефон в окно, давая собеседнику возможность насладиться воркованием птиц. - Крупные такие, важные голуби, и все время что-то просят. Заметил по интонации? Что они бубнят?
- Сразу же понятно: "Читайте прессу! Читайте прессу!.." Я угадал? Разумеется - мимо. Ты же обязательно придумаешь нечто свое. А сейчас вот попаду в точку: ты грызешь чипсы с сыром! Что означает очередной приступ лирической меланхолии, а в результате - гастрита. Слушай, бросай все и возвращайся в Москву. Не слишком, по-моему, удачна твоя идея с заработком в Европе.
- Ты же знаешь, я освободила квартиру брату. С сентября придется снимать что-нибудь скромное. А это уже - жуткие бабки. И вообще, надо ведь на что-то жить.
- Живи на мои. Я же много раз предлагал. Переселяйся хоть завтра - жилплощадь холостяка Боброва допускает даже некоторую автономию. Спальня общая, но зато у каждого свой кабинет!
- Мне нужна мастерская - с красками, досками, холстами и… заказами.
- Плюнь на заказы. Имеешь право немного расслабиться. В конце-концов я "выбью" тебе мастерскую. А пока испытаем себя в совместном быту. Может, мне, наконец, удастся раскрыть во всей полноте блестящие качества своей одаренной натуры? Я умею быть вежливым, аккуратным и даже способен обеспечить женщину.
- Обеспечить или обесчестить?
- Разрезвилась! Дегустируешь бельгийское пиво? Может, мне все же приехать?
- Ты не сможешь. Скандальный журналист Бобров нарасхват.
- Кстати, во вторник запустили мой фильм "В тени рубиновых звезд".
- Чудесно. Прости, я зевнула. Очередное расследование отчаянного журналиста?
- Ты нарочно зевнула. Причем, совершенно неестественно. А я так одинок без тебя, детка…
- Ты никогда не бываешь один даже в постели. Тебе никогда не бывает скучно. И одолевают тебя не лирические мечты, а сюжеты новых разоблачений. Коррупция, бесконечные разборки с ГБ, тайная жизнь политиков.
- Фу, какой примитивный мужик тебе достался, дорогая.
- Мне достался Брюссель, этот вечер и, кажется, еще нечто совершенно особенное. Знаешь, сегодня мне подарили чужие письма.
- Тебе!? Ты же не станешь читать их! Моя чрезвычайно нравственная девочка совершенно не способна на столь аморальный поступок. Понял! Слушай, скорее всего, документы передали именно для меня!
- Увы, ты здесь не при чем. Письма о любви, им шестьдесят лет и уже давным-давно никого на этом свете нет - ни того, кто писал, ни того, кто так и не получил их. Я думаю… А что если судьба… Да, именно судьба предназначала их мне и так хитро все закрутила… Что бы… Что бы наконец… Эй, ты где?
- Извини, это я зевнул. Челюсть опять хрустит. Сегодня перенапрягся - кормил у грузинов одного нужного малого. Дивная бастурма. Пожалуй, в самом деле, малость перенапрягся.
- Отлично. Глотай двойной "Фестал" и гаси свет. У тебя ж там уже час ночи.
В трубке было слышно, как Феликс проглотил таблетки: - Выпил… А почему ты не ревнуешь? Вдруг я хитрый обманщик. Принял не "Фестал", а какую-нибудь "Виагру". И вокруг - двое, нет трое таких кисок… Одна мулаточка… м-м…
- Не сомневаюсь - хитрый обманщик. Но не ревную.
- Ты умница, детка. Я молод, успешен, честен и одинок. А ты грузись чипсами, медитируй, думай про скучного обманщика Фелю и качалку перед телевизором. Мы ждем тебя. Страстный поцелуй.
- Чао…. - Вера отключила телефон. И почему-то ясно представила, как из ванной Феликса, обернувшись пушистым полотенцем, появилось длинноногое юное создание с раскосыми южными глазами.
- Ну, с кем ты так долго трепешься, Фил? - капризно прогундосило создание, приподнимая край одеяла, хранящего совершенно обнаженные телеса скандального журналиста.
- Редактор "Рубиновых лучей". Такая зануда! - Феликс стряхнул с кровати свои бумаги и заключил в объятия благоухающее кокосовой пеной юное существо…
В руке Веры хрустнул карандаш, она швырнула в окно обломки. Вот манера - навоображать черт знает что, и психовать на пустом месте. А, собственно, разве ей не безразлично то, что происходит сейчас в Москве?
Некоторое время Вера смотрела на угасающий за окном вечер и снова включила диктофон:
- Сегодня продавщица на Жуже угадала во мне художницу. Иногда меня называют писательницей, дамочкой, девушкой и даже леди. А в последнее время часто стали величать "душенька", "милая", "моя дорогая"… И так давно… Очень, очень давно никто не шептал мне "любимая…" Впрочем, я удачно делаю вид, что мне этого вовсе не надо. Или все же неудачно? Если старуха, изображающая гадалку, сразу назвала меня Зачарованной странницей. Странницей во времени и пространстве. Бедолагой, путающей фантазии и мечты, обиды и радости, находки и потери, свою и чужую жизнь. Странницей, постоянно ждущей… Ждущей, когда тот - Единственный шепнет ей "любимая…"
Сегодня эта чужая история незнакомой женщины врезалась в мою спокойную брюссельскую жизнь, как айсберг в несчастный "Титаник". Да почему!? Из-за схожести улыбки, манеры причесывать волосы? Или потому, что из всех цветов я больше всего люблю именно эту пахучую белую дикую розу? Зачем мне чужие, почти истлевшие письма?…
Вера достала коробку, полученную от гадалки, развязала стягивавшую листки ленту. И тут же отдернула руку - кончики пальцев набухли знакомым покалыванием, предвосхищающим близость "бури".
"Эй, Верунчик, стоп! Что за улеты в четвертое измерение? Достаточно было намеков болтливой антикварши и мистического тумана чокнутой гадалки, чтобы воображение набросилось на тебя, как санитары психушки на буйно помешанного. И потянуло, потянуло в иной, неведомый пока мир.
Вот… зазвенело в висках… Руки холодеют… Сейчас, сейчас налетит ветер и эта история откроется передо мой, как распахнутое окно…".
Вера вздрогнула - порыв ветра с грохотом распахнул рамы, вспорхнули и разлетелись по комнате листки чужих писем. По карнизу застучал дождь, зашуршал в листьях каштана. В сумерки погрузился притихший садик, уже глянцево заблестевший от дождя. Где-то там, в глубине свежего вечера, в этом ли городе, или давнем, тихо пел девичий голос: -"Обещала нам весна, что не кончится она. Обещала нам счастье весна…"