Солидный покупатель, интересовавшийся альбомом, поспешил открыть зонт, толкнул Веру, задержавшуюся под навесом, при этом буркнул лишь невнятное "пардон…" Но если бы даже мсье рассыпался в самых изысканных извинениях, Вера не услышала ни слова.
Она стояла под дождем, не замечая, как стекают по волосам капли, падают с длинной светлой челки прямо на кончик носа. Новенькие босоножки мокли в луже, больше смахивая на затопленные суда, чем на модельную обувь. Но и этого не замечала остолбеневшая дама. Словно загипнотизированная, она смотрела на портрет, выставленный на прилавке толстухи. Овальная деревянная рама мягко окантовывала старое фото, словно оберегая от ярких красок дня теплую коричневую гамму, переливы теней, игру световых пятен на мерцающем фоне. Лицо молодой женщины из давних дней озаряло рыночную суету сияющей радостью. А глаза смотрели на Веру с улыбкой старой знакомой и будто говорили: "Привет! Вот мы и встретились с тобой, дорогая"…
- Дама с челкой! Вы же вся промокните! - окликнула Веру толстуха. - Идите сюда, под мой навес. Вон как полило! Сегодня уже третий раз товар мочит. Не завидую парням в бархатных креслах. Развалились на площади, словно в салоне - здесь им не Африка… А этим, что дождь, что снег. Глядите, целым табуном скачут! - Торговка хмуро разглядывала вереницу кришнаитов в оранжевых балахонах. Пританцовывая, звеня колокольчиками и напевая "Харе, Кришна, Харе, Рама!" они тянулись между рядов. - Весело живут, пташки небесные. А чего здесь надрываться, если тебя другая жизнь ожидает. Да идите, идите сюда, вон сухого места полно, - снова окликнула Веру сердобольная женщина.
- Спасибо. Я засмотрелась, - Вера подошла к прилавку, стряхивая с волос воду.
- Ясное дело, - с пониманием кивнула толстуха, - Она влюблена, эта бедняжка на фото. Безумно влюблена. Сразу видно. Я иногда думаю, разве это так заметно, когда мы теряем голову? И разве наши маленькие безумства стоят всех бед?
- Бед? Вы знаете эту женщину? Фото старое. Наверно, она уже бабушка.
- Она плохо кончила, это точно. Подробнее не скажу - врать не стану. Я ведь перекупаю товар у разных людей. На рю де Валлен - это совсем рядом с центром, у меня антикварный магазинчик. Спросите "Пыль веков" мадам Переньи - все знают. А насчет возраста дамочки я вам сейчас точно скажу - здесь была дата… - Она перевернула портрет. - Вот, смотрите, печать "Мастерская Мишеля Тисо". И дата - май 1944.
- Даже моей мамы еще на свете не было… А кажется… Кажется, что мы где-то встречались.
- Так частенько бывает, особенно когда работаешь со старьем - глядишь на какую-то вещицу, как на давнюю знакомую. Вроде виделись, а где и как - не вспомнить. Жизнь-то позади большая. Это я не про вас, само собой.
- Мне приходится иметь дело с вещами, имевшими большую судьбу… - Вера смотрела на выставленные безделушки. - И каждая помнит свою историю… Иногда так хочется, чтобы они заговорили. Но они молчат. Вот как этот фарфоровый Пьеро или девушка на портрете. Правда, я работаю с предметами неразговорчивыми - со шкафами и сундуками. Снимаю старую краску и разрисовываю их в духе примитивных картинок позапрошлого века.
- Это сейчас хорошо идет. Вы художница, я сразу поняла. Юбка из ручного батика и пальчики не холеные.
Вера машинально спрятала руки:
- Маникюр отсутствует. А пластиковые ногти я носить не умею… - она снова посмотрела на портрет. - У нее цветок в волосах. Это дикая роза. Знаете, такие белые, пахучие, а листва мелкая, темная, глянцевая. И на кусте всегда масса бутонов и пчел…
- Господи, даже розу разглядели! А знаете, что я вам скажу… Ой, да присмотритесь сами - вы ж с нею - одно лицо! Конечно, прическа не та, глаза… другое выражение. Но вообще… Прямо удивительно даже!
- Хороший портрет. Я бы его купила.
- Фото само по себе - вещь стоящая. Но главное - рамка. Нюхайте - настоящий сандал. Пол века прошло - а он пахнет. И какая дивная работа. Похоже, Тунис.
- Так портрет из Туниса?
- Вряд ли. Мне принес эту вещицу господин Перцваль. Живет рядом с магазином вот и таскает всякую рухлядь. Развернет сумку с каким-то мусором и радуется: "антиквариат, антиквариат!" Он вообще немного того - с приветом. У нас так говорят, если голова не в порядке. Вы ведь не бельгийка? И не полька. Мадам славянка?
- Русская. Пару лет жила во Франции. Здесь не надолго. Мои друзья предложили расписать стену в их квартире, пока они гостят в Скандинавии. И подобрать кое-что из вещей. Знаете - богема с фантазиями.
- Вот и купите портрет. Дорого конечно, но для людей понимающих хорошее приобретение. Пятьсот евро и учтите - это здесь, на распродаже. Если он будет выставлен в моем салоне - в два раза дороже…
- У меня сегодня… Я не захватила деньги, собиралась просто погулять, присмотреться… - Вера рассеянно потерла лоб, с трудом отрывая взгляд от портрета, и внезапно заторопилась. - Простите, мне пора… Приду в следующий раз… Всего доброго.
Она быстро зашагала под дождем, не обращая внимания на трусившего следом араба со своим пестрым прилавком: - Куда же вы, мадам? Ваш браслет! Забыли покупку. Я уже уложил его в коробочку. Посмотрите, настоящий сафьян! Причем - коробочка вообще бесплатно.
- Извините, спешу, - пробормотала Вера, прибавляя шаг.
2
"Делаю глупость, делаю глупость, делаю глупость.." - твердила она себе, стоя на сумрачной лестничной площадке перед высокой дверью красного дерева с потемневшей латунной табличкой: "Персела Самандрос. Потомственная гадалка" Под табличкой имелась пространная надпись с перечнем предлагаемых гадалкой услуг.
Вера читать не стала, но и вниз по лестнице не побежала. Отступать было поздно - рука нажала блестящую кнопку звонка.
Через несколько секунд дверь со скрипом отворилась. "Прошу вас…" - нарочито экстравагантная женщина преклонных лет в демоническом макияже и смоляном парике, сделала величественный жест, приглашая Веру войти. Из тесноты сумрачной комнаты пахнуло восточными благовониям, ароматизированным воском и запахом лекарств.
- Осторожно, у меня много мебели, - предупредила гадалка низким хрипловатым голосом. - Сейчас я зажгу свечи… Заходите без церемоний, мадмуазель…
- Вера. Зовите меня просто Вера.
- Персела. Я из рода Самандросов. Древнее греческое имя. Да вы уже видели на моей табличке. Все виды магической помощи. Садитесь сюда. В этом кресле каждый чувствует себя наедине с судьбой.
Двигаясь с торжественной неторопливостью, она зажгла свечи, поправила на столе магические атрибуты - большой прозрачный шар, вереницу разнокалиберных, играющих гранями кристаллов. Затем тяжело опустилась в обитое потертым лиловым бархатом кресло и взяла в руки карты Торо. Поверх кружевных черных перчаток сверкали массивные мрачные перстни.
- Рассказывайте, дорогая. Можете начинать с чего угодно.
- Извините, мадам Самандрос, я пришла по другому поводу. Не для гаданья. Я ищу господина Перцваля - вашего соседа. Он снабжает антикварную лавку вещами.
- Вещами!? Хламом! Бедняга пьет. Не смог пережить потрясения оккупации. Некоторые так и не справились. Старик видит только то, давнее, вот и заливает глаза. Если бы ни я - спустил последнее. Недавно тайком продал портрет Анны Грас. А ведь она для него что-то значила, уж поверьте.
- Фотопортрет в сандаловой рамке? Так ее звали Анна?… - голос Веры дрогнул. Она сама не знала, зачем стремилась выяснять происхождение портрета, и что хотела узнать. Но почему ее так потрясло простое имя? Пол века назад в мастерской некоего Тисо фотографировалась какая-то Анна. Анна Грас…
"Немедленно попрощаться, уйти и забыть обо всем этом!" - приказала себе Вера, но голос гадалки остановил ее.
- Сейчас я вам станцую, - предложила женщина настолько неожиданно, что Вера молча застыла в кресле. Мадам Самандрос с трудом поднялась, открыла старый патефон, поставила пластинку.
- Прошу вас, не надо! - Вера вскочила. - Я ведь только хотела узнать…
- Сядьте, некуда вам торопиться, - Персела включила патефон. С шуршанием и легким скрежетом в комнату залетели порхающие завитки вальса. "Сказки Венского леса" - объявила мадам Самандрос и опустила темные веки.
Высокая, худая как жердь, обвешенная темными шелками женщина танцевала упоенно, то обнимая воображаемого кавалера, то кружа в полном самозабвении.
- На что это было похоже? - она внезапно остановилась, тяжело дыша, и выключила патефон. - Только не говорите мне, милая, про театра абсурда. И не надо так испуганно смотреть. Понимаю, что не Майя Плисецкая. Но и вы - не скептическая злючка. Запомните: совершенно недопустимо скрывать подлинные чувства под неуклюжей иронией. Мы не должны бояться пафоса откровения. Что вы вспомнили, когда смотрели танец?
- Ну… Был старый американский фильм про Иоганна Штрауса. Я видела его девчонкой. Помню вальс в темном парке, звенящий от счастья голос красавицы… Звезда оперы Карла Доннер, возлюбленная Короля вальсов… Помню локоны трубочками, усики страстно глядящего на нее Шани… - Вера не заметила, как увлеклась рассказом. - Как она пела! Летела, откинувшись в его объятиях, и разливалась серебряной трелью… А все кружило и ликовало вместе с ними: летняя ночь, фонарики в темной листве, широченный подол ее дивного платья… Кружиться и петь под музыку любимого, написанную для тебя… Тогда я думала, что это самое лучшее… Прекраснейшее из того, что может происходить между мужчиной и женщиной.