- Ой, не знаю! - голос у мамы стал испуганным. - Я бы без оглядки от такого парня убежала! Что ты, у нас учился в классе один такой хулиган, из плохой семьи. Приличные девчонки старались с ним вообще не говорить.
- А Миша - из приличной семьи, - засмеялась Марина. - Просто он обладал ранней гиперсексуальностью…
- Что? - не поняла мама.
- Ах, да! Вы же, наверное, Нойберта не читали, - произнесла Марина. - Я говорю о пока единственной официально изданной в Советском Союзе книге, рассказывающей об интимных отношениях мужчины и женщины. Но, говорят, ее в библиотеках все равно нет. А я нашла ее у папы в кабинете и, конечно, прочитала. Мне стало ясно, что некоторые мальчики слишком рано созревают в физиологическом плане - им нужна женщина для разрядки, только и всего. Но им кажется, что это любовь. Так что я прекрасно понимала, почему Мишка на меня внимание обратил.
- Может, у него все-таки любовь была? Не все же у мужчин только в физиологию упирается.
- Может, - согласилась Марина. - Скорее всего! Знаете, он так смотрел на меня, - она выделила слово "так". - Мне даже жутко становилось: его глаза странно светлели и, казалось, никого, кроме меня, не видели. Ясные, светлые глаза, а зрачки - черные, и в глубине их полыхает огонь. Нет, даже не огонь, а как бы объяснить? - Марина помолчала и, волнуясь, продолжила. - Как отблески далекого костра. Будто внутри него горело пламя, отражаясь в зрачках.
- Любил он тебя, - категорично подтвердила мама. - Такой взгляд о многом говорит…
Я услышал, как со стола упал бокал: он глухо ударился о пол и, видимо, подскочил, потому что снова послышался удар - и тут же зазвенели осколки стекла, весело рассыпаясь по половицам.
- Ох! - воскликнула Марина. - Боже мой!
- Ничего, - успокаивала ее мама. - Посуда бьется - жди удач. Не расстраивайся! У нас фужеры не последние. Подумаешь, разбился. Ну и черт с ним!
- Это Мишка о себе напомнил, - вдруг проронила Марина, и голос ее стал напряженным, каким-то чужим и непривычным. - Иногда мне кажется, что он где-то рядом, не хочет отпустить меня.
- А вообще, где он сейчас по жизни? - спросила мама.
- Его больше нет, - Марина говорила медленно, будто каждое слово давалось ей с трудом. - Во всем я виновата. Лиля, не смотрите на меня так. Я не с ума сошла. Да, я виновата. Он из-за меня погиб.
- Да как же так?
- Глупо все получилось, - у Марины, наверное, перехватило горло: голос звучал тихо, с натугой. - Одноклассница пригласила меня на день рождения, туда и Миша пришел. Веселились, пели песни, забавлялись всякими играми, танцевали под проигрыватель. Поставили, как сейчас помню, пластинку "Тихо солнце с морем прощалось…". Миша ко мне подошел: "Приглашаю!" А я: "Не танцую!" Тут другой парень ко мне подскочил, и - последняя дура! - я изобразила на лице эдакую холодную усмешку, обняла партнера за шею и… В общем, показала, что умею танцевать страстное танго. Когда музыка отзвучала, Мишка снова поставил ту же самую пластинку и, бледный, решительно опять подошел: "Теперь со мной потанцуешь?". Я - ни в какую не соглашаюсь. Тогда, знаете, что он сделал? Забрался на подоконник, свесил ноги и говорит: "Не веришь, что люблю? Хочешь - докажу?" Я рассмеялась: "Что? С девятого этажа спрыгнешь, что ли? Прыгай! Мне все равно". А он посмотрел на меня - словами его взгляд не передать: с отчаянием, ненавистью, обожанием, и сказал: "Измучила ты меня. Если я тебе не нужен, то и я сам себе не нужен. Танцуй дальше!". И прыгнул…
Я слышал, как мама громко ахнула. Марина замолчала.
- Разбился? - прервала молчание мама.
- Да, - ответила Марина. - Врачи оказались бессильны.
- А ты? - испуганно прозвучал голос мамы. - Ты-то как такое пережила?
- А мне врачи сумели помочь, - Марина вдруг захохотала - громко, отчаянно. - Справиться с депрессией юной особы для них - раз плюнуть. Нет, вру! Помучались они со мной. Знаете, Лиля, мне все вдруг стало как-то безразлично. Такое ощущение: сижу в аквариуме, своем собственном маленьком аквариуме, эдакая золотая рыбка, смотрю из-за стекла на мир и людей, которые проплывают мимо меня, - меня не касаются ни звуки, ни запахи, ни ветер, ни дождь: я - тут, они - там, и ничего меня не интересует, и никто не нужен. К тому же друзья от меня отвернулись, они до сих пор считают, что я виновата в гибели Михаила. В школу я сама больше не пошла. Родители подумали-подумали, снялись с насиженного места, и мы переехали в городок под Владивостоком - Артем называется.
- Бедная ты, бедная, - пожалела мама. - Такое испытание!
- Лиля, меня не стоит жалеть, - остановила ее Марина, и голос ее звучал жесткими нотами. - Я действительно виновата. Но не хочу оправдываться. Мне все чаще кажется: во мне есть кто-то еще, какая-то непостижимая сила, которая двигает мной, и противиться ей невозможно. Я сама не понимаю, почему не могу до конца полюбить тех, кто любит меня. Наваждение какое-то дурацкое…
- И Володю тоже не любишь? - осторожно спросила мама.
- Он милый, хороший, добрый, - Марина говорила так, будто заклинание произносила. - Славный, замечательный, умный. Наверное, мне с ним было бы хорошо, очень хорошо, лучше не бывает. Но я боюсь, Лиля!
- Господи, да что с тобой? - встревожилась мама. - Ты вся дрожишь! Может, валерьянки накапать? Побледнела вся…
- Не обращайте внимания, - резко перебила ее Марина. - Права цыганка: я не смогу полюбить того, кто любит меня. У меня карма такая: мучиться от нелюбви любимого человека. Расплата за Михаила. За то, что убила свою любовь.
- Не выдумывай, - мама хлопнула по столу ладонью. - Не смей так думать! Просто ты, несмышленая, не знала, как поступить.
- Знала, - совсем тихо выдохнула Марина. - Но боялась. Мне казалось, что чувства Миши быстро пройдут, как только он добьется своего. В моих цыплячьих мозгах одна мыслишка только и крутилась: не уступать, иначе - пропала! И куда я потом денусь, если еще и забеременею?
- Девочка моя, - жалостливо протянула мама. - Господи, о чем же ты, бедняжка, думала! Если он тебя по-настоящему любил, то разве бы допустил до позора? Знаешь, любовь - это когда не думаешь о последствиях, любовь - это сегодня и сейчас, а там - будь, что будет!
- Неужели вы действительно так думаете, Лиля? - удивленно спросила Марина. - Как-то даже странно. Вроде возраст у вас не романтический уже…
- У любви не бывает оглядки, - упрямо продолжала мама. - Я точно знаю!
- А я точно знаю другое: у мужчин из-за меня вся жизнь идет наперекосяк: один вообще погиб, другой стал калекой, третий куда-то сгинул: может, уехал в дальние края, а может, его теперь тоже нет, - Марина говорила быстро, захлебываясь словами. - Лишь один жив-здоров, тот самый грузин Тенгиз, который меня научил разбираться в винах и зелени, и вообще много в чем еще научил разбираться. Я поняла, что должна не столько пылать страстью, сколько знать, когда и как не поддаваться ей. Чувствами, Лиля, нужно управлять. Правда, приходится слишком многим жертвовать, но зато получаешь удовольствие.
- Что-то я тебя не совсем понимаю, - недоуменно заметила мама. - Ты что, лишь играешь в любовь, так?
- Не совсем так, - голос Марины стал каким-то равнодушным и холодным. - Я и так слишком много сегодня наговорила. Ничего я вам не стану объяснять, Лиля. Скажу лишь, что Тенгиз меня не любил и, наверное, я никогда не буду ему нужна. А те, которые любили, тех уж нет, - она немного помолчала и вдруг выкрикнула: - Ну, как мне объяснить вашему Володе, что ему лучше забыть меня? Иначе будет мучиться.
Я мало что понимал из того, о чем говорила Марина. В ее словах содержалась какая-то тайна. Взрослая тайна. Невероятно прекрасный и ужасный потаенный секрет жизни старших. Только в болтовне соседского Мишки насчет любви все казалось просто и ясно. Он в деталях знал, как милуются мужчина и женщина, что они делают в постели, и даже - в каких позах, и зачем все это выделывают - тоже знал: "Пацаны, такой кайф ловишь, когда забиваешь по самое не хочу и спускаешь все, что есть. Пиз…ц! Будто на седьмое небо взлетаешь. Вот это и есть любовь. Наше дело не рожать: сунул, вынул и бежать. А вы че думали?"
Если честно, то я думал совсем по-другому. То, о чем рассказывал Мишка, казалось мне отвратительным и грязным занятием. Ну, как это - всунуть свой писюн внутрь девчонки, которая тебе нравится? Ничего себе! Ей же больно будет. Но в то же время мы, поселковые пацаны, видели собачьи свадьбы и видели, что петухи делали с курами, а кролики так и вообще вели себя бесстыдно: занимались этим самым поминутно и без всякого стеснения. Судя по всему, животным нравилось соединяться. Но они - животные, а мы - люди. У нас все должно происходить по-другому. Но как именно? Я не знал.
Меня охватывала жаркая удушливая волна, когда Мишка, сплевывая и поблескивая глазами, просвещал нас насчет секретов половой жизни. Однажды, заметив мое смущение, он хлопнул меня по плечу и нагло засмеялся:
- Пашка, а ты Зойку уже долбил?
- Ты что! - оторопел я. - Она не такая…
Я хотел объяснить, что она не из тех плохих девчонок, о которых рассказывал Мишка, но не стал продолжать мысль. Почему-то застеснялся, что пацаны засмеют меня. Они только и мечтали о том, чтобы поскорее испробовать то, что так красочно живописал Мишка.
- Ага, - загоготал он. - Я не такая, я жду трамвая! Все они так говорят. Не верь Зойке. Она на тебя так смотрит, что сразу ясно: даст! Даст, если хорошо попросишь.